Но делать было нечего. Я решил попытать счастья в злачных местах — во всяких барах, клубах, там, где постоянно толкался народ. Может, получится узнать, кто такой Брахман и в какой стороне его искать, так я рассудил.

И пошёл по узким улочкам — в самую гущу темноты. Поначалу, правда, пришлось пробираться через баррикады из мусорных баков, бутылок и старых матрасов. Где‐то невдалеке раздавались пьяные крики и звон стекла, грохотала музыка и слышался вой автомобильной сигнализации. То ещё местечко, я вам скажу. Без трёх дробовиков сюда лучше не соваться. Но раз уж я выбрал эту дорогу, надо было держаться до конца.

В проулке меня перехватила какая‐то девица на каблуках. И, прежде чем я успел раскрыть рот, сунула яркий глянцевый флаер.

Не помню, что именно она говорила, поэтому за точность цитаты не поручусь. Но суть была примерно такова:

— Только сегодня! Фантастический рейв где‐то в ебенях! Распиздатый ди-джей Хер Знает Кто Вообще Такой! Элитное бухло, от которого тебе захочется блевать самой сущностью своего «я»! Лучшие спидозные тёлки, одна страшнее другой! Оторвись по полной!

Я оглядел её с головы до ног и скептически хмыкнул:

— Детка, боюсь, ты не по адресу. У меня нет денег на такие развлечения.

— А деньги и не нужны, — сказала она. — Вход свободный.

Это решительно меняло дело, правда? Ну и что бы вы думали? Конечно, я пошёл. Кто в здравом уме может отказаться от халявы, скажите на милость?

Нет, не поймите меня неправильно, я не любитель всяких там тусовок. Как по мне — скука смертная. Я никогда не понимал, в чём прикол напиваться и плясать до упаду, пока ноги не отвалятся и мозги не закипят. Какой‐то изощрённый способ бегства от себя. Но сейчас мне нужно было разузнать что‐нибудь о Брахмане. А откуда ещё начинать поиски — я не представлял.

Так что выбора не оставалось. Пришлось рискнуть и, стиснув зубы, отправиться на вечеринку года. Она, кстати, проводилась не в клубе, а на какой‐то вилле, которую реклама на флаере скромно представляла дворцом. Но место и вправду было шикарное, я вам скажу. Вообразите: три этажа, бассейн на крыше, мраморные колонны, обвитые гирляндами, как плющом, всё сверкает, переливается в свете прожекторов, утопает в живых цветах. Что ещё нужно человеку для счастья?

Бухло, понятное дело. И дизайнерские наркотики.

Но я заранее дал себе слово, что не буду ничего пить или принимать. Трезвая голова — вот главное оружие человека, настроенного на победу. Поэтому к делу я подошёл с большой ответственностью. Не стал задерживаться около столиков на террасе, ломившихся от бутылок с разноцветным пойлом, и распахнул дверь.

Но, едва переступив порог, понял, что дал маху. Спокойно смотреть на весь этот désordre total [Бедлам (фр.)], предварительно не ужравшись в сракотень, мог только просветлённый или мёртвый.

Во вспышках софитов мелькали тела. Голые, разумеется. В яростном пульсирующем ритме музыки они двигались неровно и хаотично, будто сломанные механизмы. Слышались взрывы хохота, всхлипывания и влажные похотливые шлепки. Народ трахался так откровенно бесстыдно, что это казалось диким. При взгляде на бешено скачущих на красных диванах голых девиц мне сделалось дурно. По большей части из-за того, что они напоминали разукрашенных кукол, а не людей. Лица их были почти безжизненны и не выражали ничего: ни радости, ни страсти, ни скуки, и это создавало странный эффект нереальности происходящего, как в очень плохом кино.

Короче говоря, я тут же пожалел о том, что вообще сюда пришёл. Даже на сиськи смотреть не хотелось — только представьте, до какой степени надо обалдеть, чтобы вдруг потерять интерес к голым бабам! Но делать было нечего: приходилось пробираться сквозь трясину из человеческих тел. Идти мимо опрокинутых столиков, стараясь не наступать на осколки стекла и раскиданные по полу вещи, прикрывая нос рукой, чтобы искусственный сладкий дым не раздражал лёгкие.

У окна, к счастью, задышалось легче. Неподалёку, на придвинутом к стене кресле, сидели две девчонки и, о чём‐то переговариваясь, тянули один косяк на двоих.

— Мне нужен Брахман, — без лишних предисловий начал я. Пришлось повысить голос, чтобы перекричать музыку, бьющую по ушам. — Знаете такого, нет?

В мутных осоловелых глазах девиц не отразилось ничего похожего на удивление. Вероятно, они поняли, о чём шла речь, потому что одна из них сказала:

— Мы знаем только Майю. — И, обернувшись, заорала: — Принцесса! Принеси нам пива!

— Да, — промурлыкала вторая. Забросив ногу на ногу, она сложила ярко накрашенные губы в трубочку и выпустила полупрозрачное кольцо дыма. — Майя даёт всё, что мы захотим. Зачем нам какой‐то Брахман? — После чего широким гостеприимным жестом предложила мне косяк.

Я тут же поспешил отказаться от этой безусловной щедрости:

— Не-не, детка. Мне б что‐нибудь обычное, ну, простую сижку, знаешь? Сто лет уже не курил, страшно хочется.

Она кивком указала на раскрытую пачку, лежащую на столике, с ужасающей картинкой и надписью типа: «Ты умрёшь от рака, инсульта, инфаркта, у тебя выпадут все зубы, волосы и не будет стоять хуй». Я опустился на диван, подтянул упаковку к себе. Вытащил сигарету и чиркнул зажигалкой, с наслаждением затягиваясь дымом.

Мучительная смерть? О да, я скучал, дайте две.

Тут к нам подошла девчонка, совсем маленькая, худенькая, в безразмерной мужской футболке, доходящей едва не до колен, скрывающей дырки на джинсах. С короткими вьющимися волосами, в которых блестели заколочки, с тряпичными браслетами на обеих руках. Такой, знаете, божий одуванчик. Я ещё удивился, какого хрена здесь делает это прелестное невинное дитя, среди оргий, кучи бухла и наркоты, но спросить не успел. Девчонка опустила на столик две банки пива и, исподлобья глянув на сигарету, зажатую в моих пальцах, между делом заметила:

— На твоём месте я бы не курила. — Голос у неё был тоненький и писклявый, как у мышки, очень милый. — У них там то ли ЛСД, то ли ещё какая‐то херня, — с детской бесхитростной простотой добавила она. — Я пару раз затянулась, так вставило, думала, сдохну.

Я аж поперхнулся дымом. И снова оглядел её с головы до ног, зайдясь справедливым морализаторским возмущением:

— Тебе, блядь, сколько лет‐то вообще?! Десять? — Но сигарету на всякий случай потушил.

Судя по всему, я попал в больное место. Потому что девчонка обиженно поджала тонкие губы и с плохо скрываемой досадой бросила:

— Четырнадцать, придурок. Но спасибо за комплимент, — пораздумав, добавила она, опустившись рядом. — Значит, до самой старости буду молодой и красивой. Как Моника Беллуччи, только без ботокса.

Девчонка говорила с какой‐то странной недетской саркастичностью, которая ей совсем не шла. А ещё смотрела на меня пристально, не отрываясь, сверля взглядом немигающих тёмных глаз. Так, будто хотела понять, что я за человек, стоит ли мне доверять.

— У тебя красивые волосы, — вдруг сказала она. — Можно потрогать?

Я, удивившись этому контрасту, рассмеялся. Она отчаянно пыталась казаться старше своих лет, но по-прежнему оставалась восторженным ребёнком. Милая забавная малышка. Думаю, вы решили то же самое, когда увидели её в первый раз.

— У меня никогда таких не будет, — с грустью вздохнула она, несмело запуская пальцы в мои волосы. И добавила: — Хуёвая из меня всё‐таки Принцесса, да?

— Не ругайся.

Ума не приложу, зачем я это сказал. Как‐то машинально вырвалось. А вы же знаете, я‐то базар вообще не фильтрую, не обращаю внимания ни на свою, ни на чужую речь. Это всё херня, важны не сами слова, а их суть, вот что мне кажется. То есть я всегда думал, что буду последним человеком на земле, который полезет к кому‐нибудь с нравоучениями. Но мне физически было больно слышать, как матерится девчонка с милой кличкой Принцесса, понимаете? Хотя я её не знал, понятия не имел, что она за человек, и всё такое.

— Почему? — Принцесса насмешливо изогнула бровь. — Тебе можно, а мне нет? Это, между прочим, эйджизм. Ты думаешь, что право на использование ругательств выдаётся при достижении определённого возраста, а до этого момента человек живёт в блаженном незнании, в первозданной божественной чистоте?

Вот так она и сказала, клянусь. Именно эту фразу выпалила, на одном дыхании, не задумываясь над подбором слов. И у меня слегка вытянулось лицо.

— Тот, кто связан чувством собственной важности и ограничениями своего разума, может быть играючи побеждён даже ребёнком, — заметила Васиштха.

— Сдаюсь, — сказал я, подняв руки. — Ты выиграла.

— Тогда на правах победителя я заплету тебе косички, — Принцесса снова потянулась к моим волосам. — Хочу, чтобы ты был похож на эльфа.

Я чувствовал себя очень странно. На меня опустилась неясная безмятежность. Казалось, будто в волосах появились нервные окончания, и ощущалось каждое прикосновение пальцев Принцессы — тёплых, чуть влажных от пота. Она с ногами забралась на диван и с выражением глубокой сосредоточенности принялась перебирать мои пряди, как парикмахер-стилист.

— Так что ты тут делаешь? — наконец задал я давно терзавший меня вопрос. — Где твои родители?