Мне надо ее рассказать, изложить на бумаге, сейчас самое время.
Все равно не спится…
С тех пор не прошло и шести лет. Я была студенткой, как тысячи моих ровесниц. Ушла, хлопнув дверью, от разведенных родителей, каждый из которых обзавелся новой семьей — в Бретани и в Анси. Я поступила на историю искусств, получала стипендию и снимала квартирку за двести пятьдесят евро в месяц на паях с подругой. Рюи я встретила на студенческой вечеринке, на набережных Руана. Он учился на музыковеда. Красивый, черноволосый, небритый, играл на гитаре, на саксофоне, всегда держал между колен африканский барабан… Короче, Артист.
Он, должно быть, подумал то же самое обо мне. Хочется в это верить. Парней тогда вокруг меня крутилось много, и не только из-за моего таланта к рисованию и способности с выдумкой расписать любой «холст», в том числе плинтусы в квартирах друзей. Домашние граффити стали моим коньком. Но мужчин я привлекала непосредственностью, этакое дитя природы, жадно вонзающее зубы в жизнь, без кривляний, без прикрас. В иных кругах искренность и простота значат больше, чем тугой кошелек. В это мне тоже хочется верить.
Дальнейшее — красивая история, каких множество на университетских скамьях. Вечеринки с друзьями, косяки и пиво, нам принадлежит мир, построенный и перестроенный, повернутый и перевернутый, ночи почти без сна, экзамены, кое-как сданные наутро. В общем, студенческие годы, когда факультет служит детским садом для больших мальчиков и девочек, фабрика надежд, воспоминаний и друзей навеки, как будто делаешь запас на долгую зиму. На всю оставшуюся жизнь! Беда в том, что понимаешь это много позже.
Я все меньше времени проводила в нашей квартире и все больше у Рюи. Моя подруга Селина дулась, раздраженная чужим маленьким счастьем, понимая, что скоро ей придется платить за жилье одной.
Мы были вместе уже полтора года, когда однажды, в августовскую пятницу, Рюи привез меня в Вёль-ле-Роз, свою родную деревню. И я влюбилась в нее с первого взгляда. Да, именно влюбилась. Это было так же очевидно, как желание, заставившее меня уступить Рюи. Вёль и Рюи были неразделимы: то же неброское очарование, скрытое, почти робкое, тот же артистизм. Рюи выложил все козыри: ужин в «Ле Гале» (одном из лучших ресторанов в Нормандии, но это я узнала потом), мансарда в «Милой Франции», берега Вёли, которых я не видела, потому что не отрывалась от его губ, полуночное купание, а назавтра, просто потому что нельзя было иначе, мы зашли — ненадолго, только на чашку кофе — к его родителям на улицу Меленга. И пробыли там три часа!
Элиза и Анжело тоже занимают место в картине, покорившей мое сердце. Очаровательные. Любящие. Своеобразные. И я убеждена, что их сердца я тоже покорила. Рюи ужасно стеснялся. Я была первой девушкой, которую он представил родителям. Пожалуй, я его немного поторопила. Я сразу поняла, что Элиза и Анжело — две половинки. Семья, которой у меня никогда не было.
Все рухнуло через месяц.
Непринятая таблетка, задержка… пришлось сказать Рюи.
Никогда, ни на мгновение, я не думала об аборте. Господи, как может прийти в голову избавиться от ребенка Рюи? Малыша, который унаследует гены его таланта и его красоты? Я еще не догадывалась, что Рюи был милым, тонким, ласковым, но… как бы это сказать не зло… слабовольным. Он понял по моим глазам, как я счастлива, и не захотел огорчать. Для него, единственного сына дружной четы, семья была святыней, нерушимой крепостью. Он решил попытаться, по примеру родителей, построить собственную. Да, я уверена, что хотел. От всей души. Но не выдержал столкновения с реальной жизнью. Он завалил все экзамены. Легкая депрессия, подавленность, называйте как хотите. Во время моей беременности мы несколько раз побывали в Вёле на улице Меленга. Элиза и Анжело были предупредительны, заботливы, теперь мне кажется, что даже слишком — как врачи, скрывающие от пациента неизлечимую болезнь. Вероятно, они уже тогда предполагали, чем кончится эта история, и не верили в превращение своего богемного сына в образцового отца. Когда Анаис было неполных три месяца, если быть точной — семьдесят три дня, Рюи ушел. Без объяснений. Просто оставил мне книгу Паньоля [Паньоль, Марсель (1895–1974) — известный французский драматург и кинорежиссер, первый деятель кинематографа, ставший членом Французской академии (1946).]«Мариус».
Я не дура, я все поняла еще раньше. По-прежнему влюбленная, но не законченная же идиотка.
Да, Рюи, при всем твоем таланте, Паньоль был не лучшей идеей.
Ты — Мариус, тебя зовет морской простор; я — Фанни. В порту, с пеленками.
Кажется, Рюи живет теперь в Нью-Йорке. Так мне сказали в последний раз друзья. Или в Дакаре? Я не ищу его — больше не ищу.
Пеленки, сами понимаете. Возлюбленная прочно застряла в порту.
Жизнь не роман, Рюи. Мне пришлось работать. Все изменилось в одночасье: прощай, учеба, история искусств, мечты об Эколь Нормаль [Высшая нормальная (педагогическая) школа Парижа создана во время Французской революции, самое престижное высшее учебное заведение Франции. Среди ее выпускников Жан-Поль Сартр, Луи Пастер, Жак Деррида, Жорж Помпиду, Мишель Фуко и др.]или Школе декоративно-прикладного искусства имени Буля [Школа декоративно-прикладного искусства им. Буля — одно из самых престижных французских учебных заведений в области искусства и дизайна. Создана в 1886 г., носит имя прославленного краснодеревщика Людовика XIV Андре-Шарля Буля.]. Курс на Париж, первая подвернувшаяся работа в квартале Дефанс, с тремя сотнями тысяч таких же наемных служащих в одной электричке утром и вечером. Продавщица в «Декатлоне», обязанная сбывать спортивное оборудование для таких видов, которыми никогда в жизни не занималась, — гольф, теннис, горные лыжи, вездеходные велосипеды.
Шеф оказался моим ровесником с хорошо подвешенным языком.
«У тебя симпатичная мордашка, и дипломы есть. Научишься быстро».
В остальном ход событий ускорился. Квартирка в Нантере, на пятом этаже многоэтажки; районные ясли, закрывающиеся в 18.30, не позже. Я выматывалась в ежедневной гонке, контраст со студенческими годами был такой, как будто переход из юности в зрелость равен прыжку со скалы. Наказанию за неведомое преступление. Вкрадчивый голос шептал у меня в голове: «Ты правильно сделала, красавица, что накопила мечты впрок». Я держалась ради Анаис, я держалась благодаря Анаис. Только ради нее. Новости о Рюи я узнавала от общих друзей.
Сидней. Рио. Ванкувер.
А потом мало-помалу в голове стала вызревать идея. Я думала об этом, когда вела не перестающую кашлять Анаис в детский сад, и она дышала выхлопными газами; когда пустые банки из-под креветочного корма для Адели с грохотом летели по мусоропроводу с пятого этажа; когда машинально черкала что-то на клочке бумаги.
Вёль-ле-Роз.
Мои университетские запасы мечтаний были на исходе. Вкрадчивый голос издевался: «Тебе не пережить зимы, бедная моя Ариана».
Единственный выход. Безумная идея заключалась в том, чтобы собрать то немногое, что у меня осталось, — мое искусствоведческое образование, мой предполагаемый талант, бабушку и дедушку Анаис — в Вёль-ле-Роз, сказочной деревушке на берегу моря. Из всех этих деталей я сложила невероятный пазл…
Два месяца назад я приняла решение.
Бросить все к черту!
Бежать в Вёль.
Купить помещение и открыть магазинчик.
Попытать счастья, рисовать.
Я опустошила квартиру, запихала все в белую «панду», оставив место только для Анаис и Адели, и уехала… Это было сегодня утром, в 6 часов. Теперь можно и рухнуть. Я вымоталась. Пора спать.
Мне хорошо.
Было бы совсем хорошо, если бы не странное ощущение, возникшее сегодня вечером после ухода Мартино.
Странное и какое-то ирреальное.
Кто-то следит за мной. Здесь. В моем доме.
