Уилкерсон был одним из самых энергичных обитателей техасского отделения смертников. В 1998 году, в ночь на День благодарения, он вместе с шестью другими осужденными совершил попытку побега. Когда охранники начали стрелять, Уилкерсон и еще пятеро сдались, а некий Мартин Гурул — нет. Что ему было терять? Неделю спустя мертвого Гурула (он стал первым, кому со времен Бонни и Клайда удалось бежать из отделения смертников) нашли в реке Тринити, где он, видимо, и утонул. Под одеждой у него оказались журналы и куски картона, благодаря которым он сумел перебраться через колюче-режущую проволоку.
Мое знакомство с Уилкерсоном состоялось в феврале 2000 года, когда он и еще один заключенный — Говард Гидри — взяли в заложники охранницу. Это произошло в Ливингстоне, в тюрьме Террелл [Тюрьма Террелл — ныне тюрьма Полунски (переименована в честь Алана Полунски, одного из председателей техасского Департамента уголовного судопроизводства) — находится в округе Полк, штат Техас; открыта в 1993 г.], куда после побега Гурула перевели отделение смертников.
Каким-то образом Уилкерсон открыл дверь камеры, обезоружил охранницу и запер ее в рабочем помещении. У него и у Гидри были заточки. Когда я узнала о происходящем, прыгнула в машину и понеслась по темной дороге, которая вела к тюрьме. Прибыв на место, я обнаружила, что ворота заперты, а кругом бродят толпы журналистов, не сумевших даже подобраться к парковке. Неожиданно на дороге возник Ларри Фицджеральд в своих пошитых на заказ ковбойских сапогах, и я подумала: «Ну и тип». Я его видела пару раз, когда посещала тюрьму, но близко не была знакома. И вот теперь, среди всеобщего хаоса, он оказался самым спокойным и прямо-таки излучал уверенность. Молоденькую журналистку, новичка, это не могло не впечатлить. Он провел брифинг и выработал план действий, — именно так и следует поступать: если вы не будете откровенны с журналистами, они вам все взбаламутят.
...ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД
Моя специальность — радиовещание. Какое-то время я работал диджеем. Денег у нас с Марианной, моей женой, было мало, зато музыки — сколько душе угодно. Прежде чем стать репортером, я работал на радиостанциях по всему Техасу — в Тейлоре, Брайане, Далласе. Много чего у нас происходило: убийство Кеннеди, война во Вьетнаме, борьба черного населения за гражданские права, хиппи, феминистское движение, Уотергейтский скандал и отставка Никсона. Чудный мир!
Когда я работал на радиостанции в Форт-Уорте, в Техасском университете как раз проводился большой марш мира; в тот день нашу передвижную станцию засыпали цветами и всем раздавали марихуану. Помню, пришел домой, и жена спросила: «Неужели ты выходил в эфир обкуренный?» — «Нет, это не я курил».
С Марианной мы познакомились в 1959 году в Остине, в пивной под названием «У грязного Мартина». В те времена еду в автокафе выносили официанты; может, вы помните одного сдвинутого типа по прозвищу Док — он приносил пиво и не спрашивал, сколько вам лет.
После свадьбы мы жили в жуткой квартирке в Тейлоре, штат Техас. Однажды, когда Марианна ждала ребенка, я повел ее смотреть «Психо». Ей было очень страшно, и, придя домой, я выключил везде свет, встал на ступеньку и стал издавать те самые звуки — из знаменитой сцены в ванной. В конце концов я ее рассмешил.
На военной базе Форт-Худ мне довелось посидеть в одной камере с Джейн Фондой. Джейн выступала на митинге против вьетнамской войны, а я с микрофоном топтался рядом, — и нас обоих забрали. Пока мы сидели, она ни на минуту не умолкала. Позже, работая в тюремной системе, я встретил бывшего полицейского, который нас тогда арестовал, — теперь он стал охранником.
Порой у меня случались размолвки с начальством; как-то раз я ушел с радио, потому что хозяин был болван. А однажды в Остине я работал на радиостанции, которая принадлежала будущему президенту Линдону Джонсону — в то время еще сенатору. Помню, по вечерам он ходил и выключал везде свет — экономил электричество.
Быть моей женой — занятие нелегкое. У нас двое детей, а я ни разу в жизни не менял подгузника, и Марианна никогда не знала, чего ждать от завтрашнего дня. Кто-то же должен зарабатывать на хлеб… наверное, она боялась, что я неспособен остепениться. Зато я был полон оптимизма и всегда надеялся: что-нибудь да подвернется, — и оно подворачивалось.
Когда я стал работать комментатором в Форт-Уорте, познакомился с местными столпами общества — людьми, создающими новости: юристами, судьями, политиками. Мне нравилось быть в центре событий, видеть то, чего многие не могут видеть, знать заранее, что произойдет. А больше всего мне нравилась возможность задавать трудные вопросы. Именно любопытство сделало меня хорошим журналистом. Мне хотелось рассказывать людям о происходящем, — и мне удавалось и рассказать, и обрисовать события по радио, была у меня такая способность. Случись авария — автомобильная или крушение поезда — я тут как тут. Такие вещи дают подъем адреналина.
В те времена не существовало ни мобильных телефонов, ни компьютеров — приходилось топать за новостями в полицию. У меня в машине имелась полицейская рация, и однажды по дороге домой я услышал, что в одном баре в Мэнсфилде стреляют. Я подъехал туда одновременно с помощником шерифа, и внутри все еще шла пальба. Когда мы наконец смогли войти, кругом лежали трупы; оказалось, в бар явился какой-то джентльмен и давай палить во всех подряд. Потом он решил закрыться в туалете, но несколько человек, уцелевших при стрельбе, погнались за ним с ножами и убили, пока он пытался перезарядить оружие. Да, поволноваться пришлось немало.
Когда я работал на радиостанции в Клиберне, вблизи города произошел подземный взрыв. Взорвалась сверхзасекреченная фабрика, производившая снаряды для бомбардировок во Вьетнаме.
А однажды в горах Западного Техаса прятались беглые заключенные. На поиски отправилась уйма народу с винтовками, а у меня был только блокнот.
Во время работы на радиостанции города Херста мы наткнулись на перестрелку в нелегальном игорном заведении на восточной окраине Форт-Уорта. Оказались там раньше полиции, и нас чудом не подстрелили. Мне всегда хотелось быть там, где что-то происходит, и не важно что.
Еще я освещал дело Томаса Каллена Дэвиса, техасского нефтяного магната, которого обвиняли в убийстве его падчерицы. Мне пришлось сбрить бороду, а то меня путали с приятелем его жены. Дэвиса оправдали и вскоре обвинили в попытке убийства жены и судьи, ведшего дело об их разводе. И что вы думаете? Он опять вышел сухим из воды. В Техасе говорят: «нет мошны — мотай срок», — причем обратное утверждение тоже верно.
Новости не всегда бывали плохие; например, однажды на автостраде перевернулась фура, перевозившая птицу, и на свободе оказались несколько сотен кур. Всяк в округе, у кого нашелся мешок, побежал к автостраде за бесплатным обедом.
Разругавшись с владельцем одной радиостанции, я какое-то время провел за рулем грузовика. Работал на некоего Бо Пауэлла, владельца компании «Что угодно, куда угодно — после полуночи». Много чего необычного перевозил, пока однажды не загорелся автомобиль-цистерна с нефтью. Тут-то я и понял, что не рожден для такой работы.
В 1978 году я стал начальником отдела по связям с общественностью в адвокатуре Техаса. Думаю, Марианна вздохнула с облегчением: теперь мне платили регулярно.
Мне приходилось вытягивать из людей сведения, выслушивать откровения важных шишек. Работа была изматывающая — и тогда-то я и начал пить. Недаром же это заведение называется баром [Английское слово «bar» имеет несколько значений, в том числе и «адвокатура».].
Если я встречал какого-нибудь знакомого из СМИ, что происходило почти везде, — я его угощал. Каждый месяц мне выдавали чек на 3000 долларов, и печени моей на пользу это не шло. В барах многое можно услышать, да и потом — выпивка помогала расслабиться, снять напряжение, не думать о работе. А еще она прямым путем вела к «Анонимным алкоголикам».
В 1991 году, уйдя из адвокатуры, я стал работать в техасском Департаменте торговли — подбирал места для съемок. Вместе с оператором Джимом мы порой целую ночь ехали к нужному месту, колесили по Техасу вдоль и поперек, — то попадем на креветочный фестиваль в Порт-Аранзас, то на сомовый — в Конро.
Я освещал избирательную кампанию Билла Хобби [Уильям Хобби — американский политик, вице-губернатор штата Техас с 1973 по 1991 г.] на пост вице-губернатора и вторую избирательную кампанию Энн Ричардс [Энн Ричардс — губернатор штата Техас с 1991 по 1995 г.] на пост губернатора Техаса. Когда в Уэйко случилась заварушка с Дэвидом Корешем [Дэвид Кореш (наст. имя Вернон Хоуэлл) — лидер американской религиозной секты; погиб в 1993 г., во время пожара при осаде полицией принадлежавшего секте поместья.] и секта «Ветвь Давидова» в пламени пожара вознеслась на небеса, Ричардс была в парке Биг-Бенд, выпускала сокола. Какой-то репортер спросил ее о Кореше, а она ничего про него не знала. Ну я и расписал это дело по полной, и ее не выбрали.
Мой старый друг — еще со времен работы на радио «Даллас-Форт-Уорт» — Ларри Тодд управлял отделом внешней информации в техасском Департаменте уголовного судопроизводства. Когда он предложил мне пройти собеседование на должность пресс-представителя, я ухватился за этот шанс. Никаких вопросов я не задавал, потому что сидел без работы и без денег. Только потому и пошел на собеседование. Там поинтересовались моим мнением о казнях, и я ответил: «У меня двойственное отношение». Лишь потом я обнаружил, что в описании вакансии упоминается обязанность видеть весь этот ужас. А я-то наивно готовился сотрудничать с законодательными органами по всяким рутинным вопросам. Чтобы я да наблюдал за казнями, — по мнению Марианны, затея жуткая.
Я думал, буду работать в Остине, то есть там, где живу, и когда мне сообщили, что работать предстоит в окрестностях Хантсвилла, я подумал: «Хантсвилл? Такое захолустье, не хочу я там жить!» Я сам из Остина, это очень прогрессивный город, и я всегда объявлял, что никогда не поселюсь восточнее тридцать пятой магистрали. Я понятия не имел, каково жить в Восточном Техасе, но выбора не оставалось. Я был всего лишь немолодой журналист в поисках работы.
В Департаменте уголовного судопроизводства я начал работать в январе 1995 года и вскоре стал задаваться вопросом: «Как такого типа вообще взяли в Департамент?» Хантсвилл — приятный городок, и народ тут доброжелательный. Однако здесь, в сосновом краю, на самой пряжке Библейского пояса [Библейский пояс — обширный регион на юго-востоке США, включающий более десяти штатов, в т. ч. Техас; люди здесь отличаются религиозностью и консервативными взглядами.], нравы довольно консервативные. Много баптистов и пятидесятников; в ресторане не редкость, когда человек молится перед едой. И если уж Хантсвилл консервативен, то Департамент и подавно, причем до такой степени, что я слегка подрастерялся. Я бы не назвал себя либералом, но демократом меня, пожалуй, можно считать. Так вот, в Хантсвилле не делают разницы между демократом и либералом.
Поскольку я из Остина, начальство считало меня еще и политиком, а хуже политика в тюремной системе нет ничего. Первые дни дались мне нелегко. Какие-то бесполезные телефонные звонки, кочевая жизнь, мотели, поездки на выходные домой, в Остин. Месяца через два мне дали служебную квартиру, — теперь я ездил в Остин раз в две недели. Меня приглашали на барбекю, коктейли, встречи с нужными персонами, и в конце концов где-то через год я стал своим. Похоже, они сказали себе: «Да он, оказывается, нормальный парень».
Вначале я ничего не знал о тюрьмах и мало общался с приговоренными. Думал: ну запирают их в камеру — и все дела. И о смертной казни много не размышлял. В общем, новичок; однако в Департаменте хотели на эту должность человека в первую очередь с жизненным опытом, стреляного воробья — а я как раз такой. Еще им нужен был работник, способный выстоять под давлением СМИ; я, правда, не имел понятия, насколько оно будет сильным. Зато меня вооружили отличным советом. Один мой приятель из адвокатуры сказал: «Ларри, если будешь обращаться с заключенными уважительно, то, считай, получил отличную работу, а будешь заноситься — тебе очень скоро станет тошно». И я решил обращаться с ними уважительно…
Уилкерсон и Гидри в конце концов сдались, и меньше чем через месяц первому назначили день казни. Захват заложницы в тюрьме Террелл оказался не последней выходкой Уилкерсона. В день казни он не захотел выходить из камеры, и пришлось применить газ, потом нести его до машины, доставившей осужденного в Хантсвилл, а затем и из машины. Команда захвата из пятерых охранников тащила Уилкерсона в камеру смерти волоком; там его пристегнули к кушетке и дополнительно обмотали ремнями.
