14
Нэш
— Мой отец сидит в тюрьме. За убийство.
Нашел место, чтобы сболтнуть такое, идиот!
Не знаю, почему меня так тянет открыть Оливии все свои маленькие грязные секреты. Тянет, и все тут. Может, потому, что она чувствует себя не в своей тарелке. Могу сослаться на это. В мире, где наружность и репутация значат все, мне приходится стараться изо всех сил, чтобы любое мое слово, любой поступок не вызвали порицания. Это почти невозможно — переступить, пережить, отгородиться от того факта, что мой отец сидит, но я это сделал. Долгие годы напряженного труда и целования всех нужных задниц — и вот я сделал это. Теперь я на шаг ближе к цели.
После целой вечности проклятого молчания я смотрю на нее. Она глядит на меня в шоке, ее губы слегка приоткрыты. Блестящие зеленые глаза, очень темные в полумраке, сфокусированы на мне. Что я вижу в них? Удивление? Неверие? Любопытство? Может быть, легкую жалость? Вовсе нет. Осуждение? Презрение? Ужас? Ничего из того, что так часто отражается в глазах людей, когда мне приходится рассказывать им свою историю.
Теперь мне еще сильнее хочется поцеловать ее.
Черт тебя подери! Ты привязываешься к ней все больше и больше.
— Что? Ты не бежишь прочь, не кричишь? — спрашиваю, не в силах скрыть горечь в голосе.
Оливия удивляет меня улыбкой и недоумевающим взглядом.
— Думаю, мы с тобой твердо условились: я не похожа на людей, с которыми ты обычно общаешься.
Я смеюсь. Смеюсь от души.
— Да уж. Думаю, мы это точно определили.
Оливия поворачивается ко мне. На лице у нее написан только интерес. Простое любопытство. Я рад, что больше не вижу оттенка жалости. Многого я бы хотел от этой девушки, но вот жалость в моем списке не значится.
— Хочешь поговорить об этом?
Пожимаю плечами.
— Сейчас меня это не беспокоит так сильно, как раньше. Теперь это для меня часть прошлого, и только.
— Наверное, это все-таки нечто большее, раз ты захотел мне рассказать.
Проницательно. Она не только красива, но еще и умна. И вероятно, не считает себя ни умницей, ни красавицей.
— Может быть. Не знаю. Сам не понимаю, зачем заговорил об этом. — Я перевожу взгляд на мерцающие огни города и чувствую себя дураком. Зачем упомянул об этой истории?
— Но ты же заговорил. Теперь должен все мне рассказать, иначе я буду думать, что ты садист.
— Может, я такой и есть.
Оливия прищуривается и обмеривает меня взглядом:
— Нет. Я в это не верю. Кроме того, разве не существует закона против жестоких наказаний? Ты не можешь быть одновременно законником и нарушителем законов.
Смешная логика. В голове помимо воли появляется мысль: «Интересно, что она подумает, если узнает правду?»
— Люди сплошь и рядом поступают так.
— Но ты не «люди». Ты парень, который готов избавить меня от моих страданий.
— Страданий? Хм. — Я хмурюсь.
Я знаю, моя улыбка отвлекает внимание от направления мыслей, и Оливии снова удается удивить меня — она немедленно включается в игру.
— Да, страданий, — поддакивает она с улыбкой. — Ты ведь не из таких парней, что оставят девушку в петле?
Хоть Оливия и выглядит милой, скромной и невинной, временами кажется, что она готова к играм гораздо более интимным и опасным. Знаю, мне не следует думать об играх, страданиях и всем прочем, что связано с Оливией Таунсенд.
Но черт меня подери, если я не думаю об этом!
В голову приходят мысли темные и грязные — например, о том, какое удовольствие я получу, если заставлю ее страдать. Не по-плохому, конечно. Нет, я хочу, чтобы она обливалась потом, корчилась и молила меня войти в нее.
Чувствую, что возникает неотложная необходимость поправить содержимое брюк, и напоминаю себе, как опасно ступать на эту почву. Умом-то я все понимаю, но смотрю в лицо Оливии, в ее сияющие глаза, на блестящие губы, и мне ясно: всей жизни не хватит, чтобы донести эту мысль до других частей моего организма.
— Только если это не противоречит ее желаниям, — говорю я, протягиваю руку и приподнимаю с плеча Оливии длинный локон черных волос. На ощупь он как шелк. — Что ты любишь, Оливия?
Кажется, я замечаю, как ее грудь резко вздымается, — Оливия задерживает дыхание. Может быть, она первая нажмет на тормоза. Бог свидетель, я этого делать не собираюсь. Вероятно, потом я пожалею, но прямо сейчас думаю только о том, как будет выглядеть Оливия без этого красного платья.
Брови Оливии изгибаются дугой. Не знаю, действительно ли ее задел мой вопрос или это то, на что я надеюсь. Но потом она облизывает губы и слегка приподнимает подбородок, глядя на меня из-под ресниц.
Она скромна. Но не притворно. Просто она такая. И это заводит меня еще сильнее.
— То есть ты не знаешь? Я считала, четырехзвездные генералы знают все-все, чего не знают остальные.
— Может быть, я просто хочу провести разведку.
— В каком смысле?
Понимаю, надо остановиться, пока это еще возможно. Только не могу.
— Я хочу с помощью всех органов чувств составить подробный план местности.
— План местности? — переспрашивает Оливия, и в уголках ее губ появляются ямочки.
— Разумеется, — отвечаю я. — Тогда я могу спланировать атаку.
— Разведка? Для атаки? Надо же.
— Я начну с осязания. — Протягиваю руку и глажу кончиком пальца одну из ямочек, потом медленно провожу по чуть выступающей нижней губе. — Прикосновение неоценимо. Текстура местности говорит мне о том, насколько… яростной должна быть моя атака. Некоторые места требуют гораздо более деликатного подхода по сравнению с другими.
— Ясно, — тихо говорит Оливия, ее теплое дыхание щекочет мой палец. — Что еще?
— Обоняние, — говорю я, запускаю руку в волосы Оливии, откидываю их назад, а сам утыкаюсь лицом в нежно благоухающую шею. — Определенный запах может подсказать мне, в правильном ли направлении я двигаюсь. Что-то сладкое. Что-то… мускусное, — бормочу я.
Тихонько кусаю Оливию под ушком и слышу тихое «ах».
— И слух, — шепчу я. — Иногда самый тихий звук, даже стон, может сказать мне много-много о том, далек ли я от достижения желаемой цели.
Чувствую, как пальцы Оливии обхватывают мое предплечье. Ногти впиваются в кожу сквозь рубашку. Думаю только о том, как бы мне хотелось ощутить их прикосновение у себя на спине.
Дыхание Оливии становится частым и неглубоким.
— Что еще? — выдыхает она мне в ухо.
Я отклоняюсь и смотрю ей в лицо. Веки у нее полуопущены, глаза затуманены, а щеки горят от того, что происходит между нами. Она тоже не хочет останавливаться. У меня в этом нет сомнений.
— Вкус.
Оливия мельком смотрит на мой рот и снова мне в глаза:
— И что ты пробуешь на вкус?
— Все. Я хочу попробовать все.
Если у меня и был шанс устоять перед ней, он улетучился в тот момент, когда она ко мне прижалась. То же случилось со всей моей тонкой стратегией, если я вообще был способен ее применять. Поцелуй, который должен был начаться медленно, занялся как лесной пожар. Вкус ее языка поглотил меня целиком и полностью.
И я пропал.
Руки мнут ее волосы, рот пожирает ее губы. Ни одной мысли о том, где я нахожусь, или о девушке, на отца которой работаю. Ни о чем не могу думать, кроме одного: как безумно мне хочется оказаться внутри упругого, горячего тела той, которую я держу в объятиях.
Но почему? Почему я так сильно хочу ее?
Никакого ответа в голову не приходит. Мысли, похоже, схлопнулись, стоило только Оливии обвить меня руками, а мне почувствовать, как она впивается в мои плечи ноготками.
Я рычу, не переставая целовать ее, и слышу ответное урчание. Тяну Оливию за волосы, может быть, чуть сильнее, чем намеревался, и ее поцелуй становится жадным. Она жмется ко мне, как будто ей не хватает нашей близости. Я разворачиваю ее и прижимаю спиной к стене. Мое тело распластано на ней. Чувствую, как каждый кусочек моего упругого тела утопает в ее мягком. Нас разделяет одежда, что заставляет меня прервать поцелуй.
Я отстраняюсь и смотрю на Оливию. Глаза ее темны, а губы припухли. Слышу, как в дверь скребется рассудок, но игнорирую эти сигналы, когда Оливия привстает на цыпочки и тянется ко мне, чтобы куснуть за нижнюю губу.
— О мой бог, — со стоном выдыхаю я и снова погружаюсь в поцелуй. Оливия встречает меня там, где мы расстались. Без оговорок.
Не отрываясь от губ Оливии, я подхватываю ее на руки и несу к одному из шезлонгов подальше от дверей лифта. Я кладу девушку на лежак и выпрямляюсь, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.
Ее ноги слегка согнуты в коленях, краем глаза вижу тонкие лодыжки. И не могу оторваться. Опускаюсь на колени и прижимаюсь губами к подъему стопы; приподнимая подол платья, тянусь к икре.
Скольжу ладонью по шелковой коже, чтобы отодвинуть ткань, а сам пролизываю и прокладываю поцелуями дорожку к коленке, потом к внутренней стороне бедра. Оливия раздвигает ноги — чуть-чуть.
Это приглашение.
Я покусываю мягкую кожу, а пальцы добираются до слегка влажных трусиков. Слышу вздох Оливии. От предчувствия звуков, которые я услышу, когда войду в нее, член твердеет.
Но тут Оливия замирает в напряжении, и я понимаю: что-то не так. Поднимаю голову и встречаю ее тревожный взгляд.
Смущаюсь, когда вижу, что у нее в глазах стоят слезы.
— Что случилось, Оливия? Я сделал тебе больно?
Не думаю, что я был не прав…
Она качает головой:
— Нет, просто… Я только… Мы не можем так поступить.
Как ни горько признавать это, она права. Марисса слишком важна для осуществления моих планов, чтобы смешать все карты прямо сейчас. А Оливия — слишком милая девушка, чтобы втягивать ее в мою сумасшедшую жизнь.
И я со вздохом утыкаюсь лбом в ее колени.
15
Оливия
Слышу, как Нэш бормочет:
— Ты права. — Потом он поднимает голову и говорит более твердо: — Ты права. Пожалуйста, извини меня.
Он кажется скованным и… отстраненным. Результат: и без того неудобная ситуация становится еще хуже, гораздо хуже. Я сажусь прямо и беру Нэша за руку, пока он не успел встать и уйти.
— Нет, подожди. Не делай этого. Это моя вина. Я заигрывала с тобой, зная, что ты несвободен. Очень несвободен. Я виновата не меньше твоего. Давай просто забудем об этом, а? Не будем совершать роковую ошибку?
Несколько секунд Нэш напряженно вглядывается в меня и ничего не говорит. А когда произносит одно только слово, мне сразу становится легче.
— Конечно.
Сказав это, Нэш встает и предлагает мне руку. Я вкладываю пальцы в его ладонь, он легонько сжимает их и тянет меня вверх.
Опускаю взгляд, чтобы проверить, расправилось ли платье — расправилось, облегает ноги как положено, — а потом поднимаю глаза на Нэша, но он не смотрит мне в лицо; его взгляд устремлен на мою грудь. Я гляжу вниз, чтобы понять, что привлекло его внимание. И впадаю в смущение: из-за наших… агрессивных поцелуев платье у меня немного съехало, так что груди почти вывалились. Сосков, конечно, не видно, и платье свои функции выполняет, но ложбинка открыта всему свету.
Нэш не выпускает мою руку. Я стряхиваю ее и быстро поправляю белье. Когда мы наконец снова встречаемся глазами, я невольно улыбаюсь и говорю насмешливо:
— Так вот, значит, каким образом ты зачаровываешь кобр.
Он отвечает с дьявольской улыбкой:
— Если ты и правда хочешь знать, какое действие оказываешь на мою змею, буду счастлив тебе показать.
Чувствую, как кровь приливает к щекам и в животе становится жарко. Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали.
Несколько секунд мы смотрим друг на друга, а потом Нэш вздыхает:
— Полагаю, мне снова нужно извиниться. На самом деле с другими женщинами я себя так не веду, клянусь.
Нэш как бы между делом снова берет меня за руку и ведет к лифту.
— Мне не только приятно это слышать, но, кроме того, я тебе верю, — убеждаю я Нэша. И я действительно верю ему. Вот так. Он хороший парень. Могу точно сказать.
— Веришь? — переспрашивает Нэш. Судя по выражению лица, ему на самом деле интересно, что я думаю.
Ну и ну! Поди разберись!
— Да, верю. Я знаю, что ты за человек.
— И что я за человек? — Нэш проводит меня в кабину лифта.
— Умный, преуспевающий, рассудительный, благородный.
Он смеется:
— Вау! Звучит лестно, но обязывает. Может, мне стать рыцарем и назначить кому-нибудь дуэль на рассвете?
— Ничего такого я не имела в виду. Я говорю, что в тебе много разных качеств, но главное — ты хороший парень. Я за свои слова отвечаю.
— И это хорошо? — спрашивает Нэш с выражением сомнения на лице.
Я улыбаюсь:
— Для меня это очень хорошо.
Нэш возвращает мне улыбку, и я вынуждена отвернуться. Кажется, я сказала слишком много. Не надо было давать никаких оценок.
Идиотка.
— Ну, раз ты так думаешь…
Всю дорогу до гаража мы провели в молчании. Я не в состоянии размышлять после такого шквала эмоций, да притом еще Нэш поглаживает меня большим пальцем по руке с тыльной стороны. Знаю, нам не стоит держаться за руки, как будто у нас свидание, но заставить себя убрать пальцы из ладони Нэша не могу. Скоро все закончится — и я не упущу ни секунды этого блаженства. Завтра все встанет на свои места, реальность вернется. И вместе с ней Марисса.
По пути домой Нэш развлекает меня вежливой болтовней — и это правильно. Мне не нужно слишком сильно задумываться, чтобы поддерживать беседу. Я могу просто… быть. Наслаждаться. И предаваться фантазиям.
Легко могу себе представить, каково это — возвращаться домой после свидания с Нэшем. Настоящего свидания. Если бы он был моим. Если бы рядом со мной был такой эффектный, преуспевающий мужчина, как Нэш, от одного взгляда которого я таю и загораюсь от его первого прикосновения. Нэш — лучшее в обоих мирах. Но, к несчастью, он принадлежит миру, к которому я не подхожу.
А вот Марисса подходит.
— Так тебе нравится работать у моего брата?
Ну вот.
Одна только мысль о нем, о его имени, вызывает спазм восторга в животе. Как он посмотрел на меня, когда наклонялся, чтобы вынуть зубами ломтик лайма, зажатый между моими губами. Кроме как хищным такой взгляд не назовешь. Сколько времени ни проведешь с таким парнем, все будет поездкой длиной в жизнь. Но потом он меня бросит с разбитым сердцем.
Они всегда так делают.
— По твоему молчанию могу заключить, что не все идет ладно. Может, я должен принести тебе извинения и за брата тоже?
Мне стыдно, что я думаю о Кэше, когда рядом со мной сидит его брат — такой же восхитительный и горячий парень. И он только что целовал меня, чего Кэш не делал, и все равно я думаю о Кэше и размякаю.
О бог мой, это тяжелый случай! Шлюха, да еще проблемы с головой!
— Оливия?
Я выдергиваю себя из мира грез и возвращаюсь к реальности:
— О боже, нет! Все идет отлично. Прости меня. Я задумалась о работе. Моя смена в среду.
— Значит, тебе нравится? И он… с ним хорошо работать?
Что-то странное слышится в его тоне…
— Почему ты спрашиваешь? Ты что, считаешь, с ним могут быть проблемы?
Нэш пожимает плечами:
— Да нет.
— Да нет?
— Ну…
— Что — ну?
— Кэш немного э-э… э-э…
— Если такому красноречивому человеку, как ты, не подобрать слов, могу вообразить, что это говорит о Кэше.
— Нет, ничего такого. Я просто подумал, что ты обязательно понравишься Кэшу.
— Ну так я рада, что понравлюсь ему. Это сэкономит мне кучу времени и денег на бензин.
Нэш бросает на меня раздраженный взгляд:
— Я не это имел в виду, ты прекрасно знаешь.
— А что ты имел в виду?
— Оливия, ты красивая, умная, веселая. Любой мужчина захотел бы сделать тебя своей. И мой брат не исключение. Он только несколько более… агрессивен в достижении желаемого. Я не хочу, чтобы он тебя выгнал с работы.
Вспоминаю о своей пикировке с Кэшем по поводу сексуальных домогательств. Не сомневаюсь: он отодвигает границы, но никогда у меня не возникало впечатления, что он может начать принуждать меня к чему-нибудь или делать нежелательные авансы. Надеюсь, о боже, он не догадывается, что его авансы не являются нежелательными. Я ведь хочу, чтобы они были.
— Тебе не стоит переживать из-за Кэша. Он всегда был настоящим джентльменом, и у меня нет причин подозревать, что в этом смысле он может измениться. Я работаю у него, и он будет относиться к такому положению вещей с уважением.
Уголком глаза вижу: Нэш смотрит на меня как на сумасшедшую. Не обращаю внимания.
Наш разговор обрывается, как только мы въезжаем на парковку рядом с таунхаусом, где я живу вместе с Мариссой. Задерживаю в груди тихий вздох. Ясно, что Нэш со мной в дом не войдет. Потому что я ему не предложу. Так лучше.
Оторви и брось.
Как я и предвидела, Нэш останавливается на парковке и не выключает двигатель.
Так лучше. Вот и славно.
— Спасибо тебе, — говорю я, глядя в его бездонные темные глаза. В свете огоньков приборной панели они выглядят кусочками оникса. — Я хорошо провела время.
Раздается смех Нэша — какой-то невероятный лай.
— Нет, это ложь.
Я улыбаюсь:
— Ладно, большую часть времени я провела хорошо. Спасибо, что взял меня. И я правда надеюсь…
— Ах, ах, ах, — обрывает меня Нэш. — Ни слова больше. Ни в чем из того, что случилось, ты не виновата. Чего еще можно было ожидать от кучки пресных трофейных жен? Ты тут вообще ни при чем.
«Забавно, — думаю я, — что он употребил те же самые определения, которыми раньше наградила эту компанию я. Великие умы…»
— Ну, вечер сложился бы иначе, если бы Марисса смогла пойти с тобой. Она-то точно не ошиблась бы с выбором платья и… — Я замолкаю, в первый раз осознав, что меня подставили. Разве можно сомневаться в том, что Марисса знала наверняка, какие будут последствия моего появления на вечере в таком платье.
— И что? — подталкивает меня к продолжению разговора Нэш.
Я окидываю его взглядом. Он заслуживает большего, гораздо большего. Хотела бы я дать ему это. Но для такого парня, как он, я — карьерный суицид.
— Ох, ну-у, просто она намного лучше приспособлена к таким вещам, к такой публике. А я всего лишь деревенская девчонка.
Нэш склоняется ко мне и берет мое лицо в ладони, слегка откидывает голову и смотрит оценивающе:
— Не делай этого. Никогда не принижай себя. Потому что тогда тебя и другие страшно недооценят.
Он смотрит мне прямо в глаза, будто хочет, чтобы я впитала в себя смысл его слов, чтобы я прониклась его искренностью. И я проникаюсь. Он не кривит душой. Только это ничего не меняет. Он все равно останется с Мариссой.
Он не такой плохой парень. А я не такая плохая девушка.
— Я ценю твои слова, Нэш. — Знаю, что надо идти. Не имеет значения, как сильно жажду я его поцелуя, как хочу, чтобы он пошел со мной в мою комнату и мы завершили начатое, я понимаю, что не могу. Не должна. Не буду. И он не будет.
А если будет…
К чему развивать мысль, если этого все равно не случится, поэтому я говорю недодумывая:
— Спокойной ночи, Нэш.
Его губы складываются в кривую усмешку. Странно. А чего он ожидал?
— Спокойной ночи, прекрасная Оливия.
Удаляться от машины, от Нэша, когда оставался хоть малюсенький шанс, что он пойдет со мной, оказалось самым трудным за всю мою жизнь.
До следующего утра я не вспоминала о признании Нэша, что его отец сидит в тюрьме за убийство. Довольно плохо, но гормоны, оказывается, способны нейтрализовать шоковую реакцию на любое известие.
Конец ознакомительного фрагмента