МОЯ СЕМЬЯ
Я всегда буду помнить внутренность того коричневого фургона — замызганные напольные маты и вонь гнилых яблок. Когда мне было четыре года, в этом автофургоне жила моя семья. Я, мои братья-близнецы Эдди и Фредди и мой двоюродный брат Мики — все мы сбивались в кучу в задней его части и старались согреться под маленьким грязным одеялом.
— Подвинься! — вопил Фредди.
Из двоих братьев он был более бойким, а также любителем захапать одеяло. Он сжимал руку в кулачок и давал Эдди тумака. Эдди, который был довольно спокойным для своего возраста, даже не пытался ответить ему тем же. Несмотря на то что они были близнецами и имели одинаковую оливковую кожу и темные курчавые волосы, я могла различить их по тому, кто из них больше пихался.
— Перестань его толкать, Фредди, — говорила я. Поскольку я была примерно на два года старше, это делало меня сестрой-наставницей, отвечающей за улаживание споров. — Смотрите, ребята, можете взять что-то из моих тряпок, — обычно говорила я им, когда они начинали дергать одеяло взад-вперед. — Только перестаньте драться.
Уговоры действовали примерно три минуты, после чего они начинали все сначала. Я любила их всех, пусть они и доводили меня до белого каления.
Бывали дни, когда папа останавливал фургон возле какого-нибудь сада на окраине Кливленда, и тогда мы питались яблоками прямо с дерева. Я ела зеленые, пока у меня не начинал болеть живот.
— Положите лишние назад, мы съедим их потом, — говорила мама.
Она бросала нам по одному яблоку с переднего сиденья. Поймав его, я обычно играла им в прятки с маленьким Мики, худющим мальчиком с каштановыми волосами.
— Отгадай, где я его спрятала, — говорила я.
Мики только пожимал плечами и скалил зубы.
— Я знаю, я знаю! — вопил Фредди. — Оно у тебя за спиной!
Я доставала яблоко из-за спины, махала им у Мики перед носом, и он заливался от смеха, неизменно попадаясь на этот трюк. Мы часами развлекали друг друга дурашливыми играми вроде этой и всякий раз, когда подъезжали к саду, набивали так много яблок в заднюю часть фургона, что порой забывали, куда их положили. Вот почему он весь провонял гнилью.
Я не знаю, как получилось, что мы стали бездомными, — и вообще, как мы попали в Огайо. Мои родители никогда не распространялись о своей жизни. За все эти годы я узнала лишь несколько подробностей. Например, как-то раз мама сообщила мне, что в ней намешаны ирландская, африканская, латиноамериканская, индейская, арабская и итальянская кровь.
— Мы дворняжки, — сказала она.
Вот, видимо, откуда у меня такие пухлые губы — у нее были такие же. И иногда я слышала, как она произносила какие-то слова по-испански или по-арабски, так что по крайней мере эта часть рассказа была правдой. Еще она любила говорить: «Детей должно быть видно, но не должно быть слышно».
У меня было множество вопросов. Говорила ли она на этих языках в детстве? Учили ли ее испанскому и арабскому ее родители? Всегда ли она жила в Огайо? Но взрослые никогда ничего не рассказывали никому из нас. Мой отец, когда я задавала ему какой-нибудь вопрос о его жизни, обычно отвечал: «Это забота взрослых, а не ваша». Вот почему я понятия не имею, где и как они росли.
Думаю, мы провели в том фургоне целый год. Когда же мы из него наконец выбрались, наша жизнь не сильно изменилась к лучшему. Не знаю, как назывался район, в котором находился наш первый дом с тремя спальнями, но точно знаю, что это было гетто. На углах улиц стояли проститутки, сутенеры и наркодилеры. Из проезжавших мимо автомобилей стреляли. А в конце улицы был винный магазин, работавший всю ночь. Но там мы прожили совсем недолго. На протяжении всего моего детства мы переезжали так часто, что это даже не было забавно. Думаю, мы перебирались в новый дом каждые два-три месяца. Я не шучу. Моя тетя и двоюродный брат переезжали вместе с нами. Позже появилось гораздо больше родственников, но об этом потом.
Куда бы мы ни переезжали, это всегда был один из самых захолустных районов города. Через Кливленд протекает река Кайахога, которая делит его на две части — восточную и западную. Мы жили на западной стороне, но в те пару раз, когда оказывались на другом берегу реки, я видела, что там у людей были огромные дома с большими зелеными лужайками. Улицы казались такими чистыми, что с них можно было есть. Даже воздух там пах лучше. Как бы мне хотелось жить в той части города! Мне не хотелось возвращаться домой: там была помойка. Всякий раз, когда по телевизору рассказывали о строительстве в каком-нибудь другом городе, я говорила себе: «Это выглядит лучше, чем у нас». Сказать по правде, мы жили в настоящей дыре.
Я помню один район, в который мы как-то переехали, недалеко от деловой части города. В тех кварталах, где жили мы, орудовали банды и продавали наркотики. На тротуарах валялись шприцы. По крайней мере раз в неделю ночью слышались выстрелы. Ба-бах! Эдди, Фредди, Мики и я в те времена жили в одной комнате и залезали прятаться в крохотный стенной шкаф.
— Все нормально? — спрашивала я Эдди, у которого дрожали губы.
— Да, — шептал он.
Я видела, что он напуган так же, как и я. Но, будучи старшей сестрой-защитницей, изображала храбрость и вела себя так, будто мне все нипочем.
— Все будет хорошо, — говорила я ему.
Внутренности нашего первого дома казались мне отталкивающими. Там были верхний и нижний этажи и четыре спальни. Коричневый ковер был покрыт мерзкими пятнами. Ванная комната тоже казалась неряшливой, а плита была сломана.
После того как мы переехали в этот дом, с нами поселилась целая куча родственников. Я постоянно думала: Где были все эти люди, пока мы жили в фургоне? Помимо тех теток, дядьев и кузенов, которые приехали жить с нами, повзрослев, я познакомилась и с другой родней — например, с двоюродными сестрами Лизой и Дианной. Всякий раз, когда к нам вселялся новый человек, я спрашивала: «Кто это?» — но никто мне ни разу не ответил.
В какой-то период в доме проживали двенадцать человек, так что наше существование было очень сумбурным. К тому же это были абсолютные незнакомцы, которые, похоже, приходили и уходили в любое время дня и ночи. Непрестанно звонил дверной звонок, и зловещего вида мужчины часто оставляли какие-то свертки. Ночью нередко было трудно спать из-за громких вечеринок, которые устраивали взрослые. Большую часть времени в доме отвратительно пахло.
У меня не было собственной спальни. Меня и моих кузенов постоянно шпыняли туда-сюда.
— Где ты будешь спать сегодня ночью? — спросила меня однажды одна из тетушек.
— Не знаю, — ответила я. — Найду себе какое-нибудь местечко.
В ту ночь я отнесла свое маленькое синее одеялко в комнату, где находились Эдди и Фредди, и легла спать прямо на полу, рядом с их матрасом. Иногда я спала в комнате родителей. Иногда — внизу, на кушетке в гостиной. Мои братья и Мики тоже, бывало, переходили с места на место, но обычно ночевали в одной и той же комнате. По какой-то причине именно я меняла спальное место чаще других, особенно если в доме оказывался новый гость. Вот такой у нас царил хаос.
Когда я была еще очень юной, произошло нечто, что изменило меня навсегда. Посреди ночи, захотев пить, я встала с узкой кровати, на которой спала. В темноте я споткнулась о кучу какого-то хлама, добралась до гостиной и увидела там спящую в одежде мать. Я прошла на кухню, подставила к раковине стул и набрала воды, а вернувшись к своей постели, обнаружила сидящего на ней мужчину — одного из наших родственников.
— Не пытайся улизнуть, — сказал он мне на ухо.
Я заплакала, мысли мои заметались. Почему он сидит на моей кровати? Знает ли об этом мама?
— Делай, что скажу, и все будет в порядке, — велел он. Потом засунул одну руку к себе в трусы, а другую положил мне на голову и повалил меня перед собой.
Я хотела закричать, но не смогла издать ни звука.
— Если кому-нибудь расскажешь, — пообещал он, — я тебя убью.
Я очень испугалась и была способна лишь на то, чтобы сдерживать плач. Потом я лежала, чувствуя себя грязной и совершенно одинокой.
Я так и не рассказала ничего маме. Я все время помнила об угрозе этого человека меня убить. И дело не ограничилось одной ночью. С тех пор он начал развлекаться со мной всеми возможными способами. Поначалу это бывало пару раз в неделю, но, когда я немного подросла, стало происходить почти каждый день. Независимо от того, где я укладывалась на ночь, он, казалось, крался за мной и всегда меня находил. Я была сильно напугана — до того, что даже не хотела вечером идти спать. Иногда я не ложилась допоздна и пыталась спрятаться в стенном шкафу, надеясь, что если он не сможет меня найти, то забудет о том, что ему нужно делать со мной эти отвратительные вещи. Так я всегда думала, но это почти никогда не срабатывало.
По утрам в нашем доме царил настоящий бедлам. Иногда нам удавалось почистить зубы, но чаще нет. Мы чистили их, когда могли, но это случалось, вероятно, раза два в неделю, и во рту у меня постоянно присутствовало ощущение липкости и нечистоты.
— Иди сюда, Эдди, — говорила я брату, стараясь засунуть щетку ему в рот.
