По какой-то причине еще мне нравилось рисовать волков. Думаю, они самые красивые животные, каких я когда-либо видела. В четвертом классе я рисовала стаю волков на каждой странице своих блокнотов на пружине. Дома, хотя мне приходилось все время перемещаться из спальни в спальню, я держала свои блокноты и карандаши при себе. Это было единственное, что принадлежало только мне.

А еще я обожала музыку. На школьной линейке все дети пели негритянский гимн. «Возвысь свой голос и пой, пока земля и небо не зазвенят гармонией свободы. Пусть наше ликование взлетит высоко, к самим небесам, пусть раскатится волной, как бушующее море». От этой песни меня просто мороз подирал по коже. И до сих пор подирает, когда я ее слышу. Иногда ночью, когда тот человек в моем доме наваливался на меня, я мысленно напевала эту мелодию, стараясь отвлечься от происходящего.

Дома я постоянно слушала радио, главным образом ритм-энд-блюз. Я обожала Мэрайю Кэри, Джея Зи, Наса, очень любила бит-музыку. Я часто сидела в углу и рисовала, пока мои кузены спали в другой комнате. Если рядом никого не было, я поднималась с пола и танцевала. Танцевать, как и рисовать, у меня тоже хорошо получалось.

Хотя я училась плохо, мне нравилось читать и писать. Моими любимыми книгами были ужастики. Я постоянно читала романы Стивена Кинга. И они меня совсем не пугали — я любила острые ощущения. Даже теперь я по-прежнему обожаю книги и фильмы ужасов. Как-то раз в пятом классе я с шести часов вечера до раннего утра писала доклад о книге, которая мне нравилась. Я так гордилась тем, что написала! По крайней мере, в тот единственный раз я действительно выполнила свою домашнюю работу.

Когда я не ходила в школу и оставалась дома, мне приходилось заботиться о кузенах. Хотя мои родители тоже были дома, они тем не менее возлагали эту обязанность на меня. Многие из моих двоюродных братьев и сестер были еще совсем маленькими, и мне приходилось заботиться о каждом из них. В доме была уйма детей: Даниэль, Кристофер, Эйприл, Рики, Юджина и много других.

В какой-то момент в нашем доме появились двое малышей, которых мой отец прозвал Кики и Ра-Ра. Одной был год, другому — три, у них была кожа цвета жженого сахара и курчавые африканские волосы. Думаю, они были детьми какого-то нашего родственника, который не имел возможности их воспитывать. Никто не объяснил мне, что именно произошло и почему они стали жить с нами, но я стала заботиться еще и об этих двух малышах. Каждый день я собирала черные курчавые волосы Кики в хвостики и заплетала волосы Ра-Ра в афрокосички.

— Ба-ба! Ба-ба! Ба-ба! — взывала ко мне Кики, требуя, чтобы я наполнила ее бутылочку молоком.

Пока Ра-Ра играл на полу с игрушечным грузовиком, я сажала Кики себе на колени, и она высасывала из бутылки все молоко. Оба они казались мне очень милыми, пусть даже мне и приходилось менять их вонючие подгузники.

Мы неплохо проводили время с братьями и кузенами. Однажды мы разыграли маму в День матери. Мы вышли из дома, нашли большой булыжник и обмотали его веревкой, так что он стал похож на крысу в меховой шкурке, а я положила его ей прямо на подушку. Когда она проснулась и спросила: «Кто положил сюда эту штуку?» — мы все попадали на пол от смеха! Никто из нас так и не признался, кто это сделал, но я почти уверена, что она догадалась.

Иногда мы с Эдди и Фредди вместе смотрели телевизор. Мы обожали сериал под названием «Кенан и Кел». Кел был такой подросток-пижон, и он все время говорил: «Кто любит газировку со вкусом апельсина? Кел любит газировку со вкусом апельсина! Это правда? О да, о да, это правда-а-а! Я люблю, я люблю, я люблю-у-у!» Всякий раз, как мы это слышали, мы покатывались со смеху.

Из всех моих двоюродных я лучше всего ладила с Эйприл, которая была года на три-четыре старше меня. По какой-то причине мы хорошо спелись. Она работала неполный день, поэтому иногда у нее появлялись деньги на одежду. Она знала, что у меня мало вещей, поэтому делилась со мной кое-какими нарядами, а однажды даже дала мне поносить очень крутые брюки с леопардовым принтом.

— Вот, примерь это, — сказала она. — Они тебе подойдут.

Еще она водила меня в разные места — мои родители разрешали мне ходить с ней в «Арбиз» [Американская сеть ресторанов быстрого питания.], потому что он был недалеко от дома. «Выбирай, что хочешь», — говорила она мне, вытаскивая несколько долларов из заднего кармана джинсов. Я обычно заказывала картошку фри: она была такая вкусная, особенно если хорошенько полить ее горячим соусом. Эйприл была нереально крутой — главным образом потому, что вытаскивала меня из нашего дома.

В то лето, когда мне было одиннадцать, Эйприл предложила мне сходить покататься на коньках.

— Давай пойдем на каток, — сказала она (туда было минут пятнадцать ходьбы). — Нам обеим не помешает вырваться из дома и чуть повеселиться!

Я кивнула, обрадовавшись ее предложению. Поначалу родители не хотели меня отпускать, потому что у них не было денег.

— У меня есть лишние, — заверила Эйприл. — Я тебе дам.

Я натянула джинсовые шорты и белую майку без рукавов. Эйприл отдала на входе по пять долларов за каждую из нас, и я надела коньки — тридцать четвертого размера. Я старалась держаться на ногах, но раз шесть упала на лед, прямо на задницу.

— У тебя отлично получается! — постоянно повторяла Эйприл. — Просто не сдавайся!

Под конец вечера на меня свалился какой-то толстый ребенок.

— Вставай! — закричала Эйприл. Она старалась удержаться от смеха, но ничего не могла с собой поделать.

Когда я кое-как поднялась на ноги, то тоже начала хохотать. Мы продолжали смеяться и по дороге домой. Это был один из немногих моментов, когда я ощущала себя нормальным ребенком, способным делать нормальные вещи. Я обожала Эйприл за то, что она позволяла мне ходить повсюду вместе с ней и на время забывать о том, что происходило в моей жизни.

Когда мне исполнилось одиннадцать, у меня начались месячные. Но я не сразу поняла, что это именно они, потому что кровянистые выделения у меня были с пяти лет. И к тому времени, когда мне исполнилось одиннадцать, то плохое, что творили со мной, стало еще более усугубляться.

Это могло случиться где угодно. Например, в подвале. Или на любой кровати в доме. Сразу после того, как это кончалось, я сидела и раскачивалась туда-сюда. Потом вставала, шла в ванную и просто сидела там на унитазе, а кровь стекала вниз. Я не помню, что говорила Богу, но знаю, что произносила какие-то короткие молитвы — на случай если он действительно есть там, наверху. Но я не понимала, почему, если он есть, он не остановит того человека. Большую часть времени я чувствовала себя такой несчастной, что уже привыкла к этому.

К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать и мы жили в канареечно-желтом доме в Тремонте, я находилась просто в отчаянии от всей этой ситуации. Мне хотелось что-то сделать, чтобы прекратить надругательство, — что угодно. Но я была недостаточно сильна и не могла оказать сопротивление: в то время я весила всего около семидесяти пяти фунтов [Фунт равен 453,6 г, следовательно, 75 фунтов — это 34 килограмма.].

Поэтому однажды вечером, незадолго до Дня благодарения, я украдкой подложила ему в стакан две таблетки снотворного. Пока он пил свой бурбон и смотрел порнофильм, я притворялась спящей, отчаянно надеясь, что он оставит меня в покое хотя бы на одну ночь. Так и случилось. Телевизор работал очень громко. Потом фильм закончился, экран сделался голубым, и он собрался ложиться спать. Притаившись под простыней, я ждала. Ждала.

Примерно к полуночи он захрапел. Я осторожно выбралась из постели, прошла в темный угол комнаты и сняла ночную рубашку. Надела свои любимые черные джинсы и футболку с изображением волка, ту, от которой отрезала рукава, чтобы были видны плечи. Примерно в то время, когда я натягивала майку через голову, он начал ворочаться во сне. Я замерла и затаила дыхание.

Через несколько секунд он опять захрапел. Пронесло, подумала я и быстро натянула носки и синие кроссовки. Потом на цыпочках вошла в комнату, где спали Эдди и Фредди. Еще раньше в тот день я спрятала в их стенном шкафу свой лиловый рюкзак. Я подождала, чтобы удостовериться, что они действительно спят, а затем подхватила лямки своего рюкзака. Он был тяжелым, потому что я положила туда всю свою одежду, какую смогла найти, даже пару рубашек моих родителей. Сверху я втиснула тонкое флисовое одеяло. Последнее, что я туда положила, — это карандаши, которые получила на занятиях по рисованию, маленькую точилку и четыре блокнота на пружинках. Куртки у меня не было.

Я уже знала, как буду выбираться, — я все заранее спланировала. Я закинула рюкзак на плечи и направилась в ванную комнату на первом этаже, потому что в гостиной спали люди. Из окна мне был виден задний двор. Я изо всех сил толкнула раму вверх, она заскрипела и поначалу не подалась, но потом окно все же открылось.

Я забралась на сиденье унитаза и выглянула наружу. Не могу поверить, что я это делаю. Я так нервничала, что едва не упала и не сломала ногу. Не услышит ли меня кто-нибудь? Я затаила дыхание, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь проснулся и схватил меня. Осторожно перекинув через подоконник одну ногу за другой, я соскользнула с окна и спрыгнула на траву.