Впоследствии глобализация экономики повлекла за собой куда более жесткую конкуренцию, так рухнули мечты об интеграции всего населения в обобщенный средний класс с неуклонно растущей покупательной способностью; самые широкие социальные слои скатывались в бедность и безработицу. При этом ожесточенность сексуальной конкуренции не уменьшалась, скорее наоборот.

С тех пор как Брюно познакомился с Мишелем, прошло уже двадцать пять лет. За этот пугающий промежуток времени он, как ему казалось, почти не изменился; гипотеза тождества личности с неизменным ядром основных характеристик представлялась ему самоочевидной. И все же немалые пласты его собственной истории бесследно исчезли из памяти. У него создавалось ощущение, что он как бы и не прожил целые месяцы и годы. Чего не скажешь о последних двух годах юности, столь богатых воспоминаниями и определяющим жизненным опытом. Память человеческой жизни, объяснял ему много позже его брат, похожа на последовательные истории Гриффитса. Тем майским вечером они сидели в квартире Мишеля и пили кампари. Они редко заговаривали о прошлом, обычно их беседы касались текущей политической или социальной повестки, но в тот вечер они изменили этому правилу.

— У тебя сохранились воспоминания о некоторых моментах твоей жизни, — рассуждал Мишель, — и эти воспоминания принимают самые разнообразные формы: ты вспоминаешь мысли, мотивации и лица. Иногда всплывает только имя, вроде этой Патрисии Ховилер, о которой ты сейчас рассказывал, хотя сегодня ты бы ее даже не узнал. Иногда видишь чье-то лицо, но не умеешь привязать к нему воспоминание. В случае с Каролиной Есаян все, что ты о ней знаешь, укладывается в те несколько секунд, запечатленных в памяти с невообразимой точностью, когда твоя рука лежала на ее ляжке. Гриффитс ввел понятие последовательных историй в 1984 году, для того чтобы связать между собой квантовые измерения в правдоподобные повествования. История Гриффитса строится из последовательности более или менее произвольных измерений, выполненных в разные моменты времени. Каждое измерение выражает тот факт, что некоторая физическая величина, возможно отличающаяся от одного измерения к другому, находится в данный момент времени в определенном интервале значений. Например, в момент времени ti электрон имеет такую-то скорость, определяемую с некоторым приближением, зависящим от способа измерения; в момент времени t2 он находится в такой-то области пространства; в момент времени ty имеет такое-то значение спина. Исходя из подмножества результатов измерений, можно построить логически непротиворечивую историю, но нельзя сказать, что она истинна; ее просто допустимо отстаивать, не впадая в противоречие. Некоторые из жизненных историй, возможных в рамках данного эксперимента, могут быть записаны в нормализованной форме Гриффитса; тогда они называются последовательными историями Гриффитса, и все происходит так, будто мир состоит из отдельных объектов с внутренне присущими им неизменными свойствами. Однако число последовательных историй Гриффитса, которые можно записать исходя из серии измерений, обычно значительно больше единицы. Ты осознаешь свое “я”; это осознание позволяет тебе выдвинуть гипотезу: история, которую ты способен восстановить из собственных воспоминаний, является последовательной историей, оправданной в рамках принципа недвусмысленного повествования. Поскольку ты являешься отдельным индивидом, продолжающим свое существование в течение определенного отрезка времени и подчиняющимся некоей онтологии объектов и свойств, будь уверен — с тобой, безусловно, можно связать некоторую последовательную историю Гриффитса. Только эту априорную гипотезу ты принимаешь для сферы реальной жизни, но не для сферы сновидений.

— Мне хотелось бы думать, что мое “я” — это иллюзия, хотя и болезненная иллюзия… — тихо сказал Брюно; но Мишель не знал, что ответить, он совсем не разбирался в буддизме. Разговор давался им нелегко, они виделись от силы два раза в год. В молодости им случалось вести бурные дискуссии, но те времена давно миновали. В сентябре 1973-го они вместе перешли в одиннадцатый “C” с математическим уклоном; в течение двух лет вместе изучали математику и физику. Мишель был гораздо талантливее своих одноклассников. Мир людей, начинал он понимать, не оправдывает надежд, он полон тревоги и горечи. Математические уравнения приносили ему безмятежную, живую радость. Он продвигался на ощупь в полумраке и вдруг находил просвет: несколько формул, несколько дерзких факторизаций, и он достигал уровня счастливой безмятежности. Первое уравнение в доказательстве было самым волнующим, потому что истине, мерцающей на полпути, не хватало еще достоверности; последнее уравнение оказывалось самым ослепительным, самым радостным. В том же году Аннабель перешла в десятый класс лицея Мо. Они часто проводили время втроем после занятий. Потом Брюно возвращался в интернат, Аннабель и Мишель отправлялись на вокзал. Ситуация принимала странный и печальный оборот. В начале 1974 года Мишель ушел с головой в гильбертовы пространства; затем ознакомился с теорией меры, открыл для себя интегралы Римана, Лебега и Стилтьеса. Брюно меж тем читал Кафку и мастурбировал в автовагоне. Как-то в мае, зайдя днем в бассейн, недавно открывшийся в Ла-Шапель-сюр-Креси, он с превеликим удовольствием распахнул полотенце и показал член двум девочкам лет двенадцати; удовольствие возросло, когда девочки принялись пихать друг друга, проявив живой интерес к неожиданному зрелищу; он обменялся долгим взглядом с одной из них, брюнеточкой в очках. Брюно хоть и был слишком несчастен и фрустрирован, чтобы интересоваться чужой психологией, все же отдавал себе отчет, что его брат находится в еще более тяжелом положении, чем он сам. Они часто заходили вместе в кафе; Мишель носил анораки и дурацкие шапки и не умел играть в настольный футбол; говорил в основном Брюно. Мишель сидел не шелохнувшись, говорил все меньше и меньше; на Аннабель смотрел внимательно и безучастно. Аннабель не сдавалась; порой Мишель казался ей существом из другого мира. Незадолго до того она прочитала “Крейцерову сонату” и подумала было, что благодаря этой книге она его поняла. Двадцать пять лет спустя Брюно стало ясно, что они попали тогда в несуразную, ненормальную ситуацию, не имеющую будущего; обдумывая прошлое, постоянно испытываешь ощущение — возможно, ложное — некоей предопределенности.

12. Своим чередом

В эпоху революций те, кто так странно кичится, приписывая себе невеликую заслугу пробуждения в своих современниках анархических страстей, не осознают, что их кажущийся и достойный сожаления триумф обусловлен в основном спонтанной предрасположенностью, определяемой соответствующей общественной ситуацией во всей ее полноте.

Огюст Конт. Курс позитивной философии. Урок 48

Середина семидесятых во Франции ознаменовалась скандальным успехом “Призрака рая”, “Заводного апельсина” и “Вальсирующих”, трех совершенно непохожих фильмов, массовый успех которых тем не менее утвердил коммерческую целесообразность “молодежной” культуры, основанной, по сути, на сексе и насилии, которая неуклонно завоевывала рынок в течение последующих десятилетий. Что касается молодежи шестидесятых, разбогатевших тридцатилетних, то они легко узнавали себя в “Эмманюэль”, вышедшей на экраны в 1974-м: приятное времяпрепровождение, экзотические места, разнообразные фантазмы — фильм Жюста Жакена уже сам по себе, в контексте по-прежнему глубоко укорененной иудео-христианской культуры, стал манифестом вступления в цивилизацию развлечений.

В целом же движение, способствовавшее свободе нравов, достигло в 1974-м значительных успехов. Двадцатого марта в Париже открылся клуб “Витатоп”, сыгравший роль первопроходца в области физического развития и культа тела. Пятого июля приняли закон о снижении возраста совершеннолетия до 18 лет, 11 июля — о разводе по обоюдному согласию, исключив адюльтер из Уголовного кодекса. Наконец, 28 ноября благодаря поддержке левых и после бурных дебатов, “исторических” по мнению большинства экспертов, был принят “закон Вейль”, разрешающий аборты. Христианская антропология, и правда долгое время преобладавшая в странах Запада, придавала огромное значение любой человеческой жизни, от зачатия до смерти; эта значимость обусловлена верой христиан в существование души внутри человеческого тела — души, по определению бессмертной, которой рано или поздно суждено возвратиться к Богу. Под влиянием достижений биологии в XIX–XX веках постепенно сформировалась материалистическая антропология, радикально отличная по своим постулатам и гораздо более умеренная в этических рекомендациях. С одной стороны, эмбрион — небольшое скопление клеток, находящихся в состоянии прогрессирующего развития, — получал право на автономное индивидуальное существование только при соблюдении определенного социального консенсуса (отсутствие инвалидизирующего генетического дефекта, согласие родителей). С другой стороны, старик, представляющий собой скопление органов в состоянии беспрерывного разложения, мог реально заявить о своем праве на выживание лишь при условии удовлетворительного отправления своих физиологических потребностей — так появилось понятие человеческого достоинства. То есть этические проблемы, связанные с диаметрально противоположными стадиями жизни (аборт, а через несколько десятилетий — эвтаназия), отныне стали полем непреодолимого противостояния двух разных взглядов на мир, двух, по сути, антагонистических антропологических концепций.