С внезапно нахлынувшей на него грустью, порожденной, вероятно, чувством одиночества, Ларн понял, что ничего толком не знает о людях, с которыми ему приходится делить траншею. Так же, впрочем, как и о любом из тех, с кем ему уже довелось встретиться в Брушероке. Капрал Владек, офицер медицинской службы Свенк, сержант Челкар, Видмир, Давир, Зиберс, несчастный покойный Репзик — ни один из них даже отдаленно не был похож на людей, которых он знал до того, как прибыл на эту планету. Представ перед ним по очереди, все они оказались грубыми, циничными, злорадными, усталыми от жизни. Их манеры и поведение пугали Ларна, не говоря уже об их в высшей степени презрительном отношении ко всем учреждениям и традициям, в почтении к которым юноша был воспитан. Даже в разговоре с Булавеном, который был ему симпатичнее других варданцев, Ларн не мог не почувствовать некоторой сдержанности, как будто этот здоровяк побаивался слишком близко с ним сходиться. Но это было больше, чем просто сдержанность. Это было больше, чем отстраненность в общении или недостаток эмоций. Эти люди казались Ларну совершенно непостижимыми — в некотором смысле почти как обитатели других миров, как орки. Словно это суровое, мрачное место дало жизнь абсолютно новому, странному, далеко превосходящему его понимание виду людей.

«Новый вид людей… — подумал он, и по его телу пробежала дрожь, которую сейчас никак нельзя было приписать морозному воздуху. — Новый вид, выкованный в адском огне и взращенный на полях, залитых кровью».

— Похоже, салажонок, тебя совсем поглотили заботы, — произнес стоящий рядом Булавен, и звук его голоса после столь долгой тишины чуть не заставил Ларна подпрыгнуть. — Стоишь так, будто тяжесть всего мира легла на твои плечи. Хотя… может быть, не все так плохо? Как, не одолжишь мне одну-две из своих мыслей?

Несколько мгновений притихший Ларн думал, можно ли выразить словами весь тот переполняющий его сумбур из мыслей и чувств, но, когда он уже собирался ответить на вопрос Булавена, оба они вдруг услышали далеко позади грозный гром артиллерийских орудий.

— Хм… Судя по звуку, стреляют «Звери», — пробормотал Булавен, повернув голову в сторону доносящихся залпов.

— «Звери»? — удивился Ларн.

— «Разверзатели», — пояснил Булавен немного рассеянно, — местная модификация «Сотрясателей», только побольше. А теперь будь добр, салажонок, помолчи. Здесь нужно прислушаться…

И тут Ларн услышал, как откуда-то издали до них донесся жуткий пронзительный свист летящих артиллерийских снарядов. По мере их приближения звук становился все громче и громче. Когда же его источник, казалось, был прямо у них над головой, свист снарядов резко изменился, и в момент их финального, несущего смерть подлета к земле достиг ужасающего по резкости крещендо.

— Ложись! — дико заорал Булавен и, схватив Ларна за воротник, неожиданно прыгнул вниз, утягивая того за собой на дно окопа.

Неудачно приземлившись, Ларн со всего маху ударился животом о патронный ящик и, только уже лежа в грязи, понял, что здесь он не один. Дело в том, что разбуженные криком Булавена Давир и остальные также бросились на дно окопа и уже распластались там, обняв землю так крепко, как обнимают только любимых после долгой разлуки. Оказавшись в куче тел лицом вниз, причем каблук чьего-то сапога пребольно давил ему на ухо, Ларн сделал попытку подняться, но тут же понял, что не в силах даже шевельнуться, так как сверху его придавила неподъемная туша Булавена. Впрочем, сколько бы у Ларна ни было вопросов о причинах столь странного поведения новых товарищей, он довольно быстро получил ответ на все. Ужасный свист над ними разом прекратился, и его мгновенно сменили разрывы снарядов, которые дождем просыпались на землю вокруг их траншеи.

— Тупые сукины дети! — проревел Давир, но его крик почти полностью потонул в оглушительном грохоте. — Это уже третий раз за месяц!

Тело Ларна вздрагивало в такт сотрясающейся от многочисленных взрывов земле, и он, закрыв глаза, в ужасе вжался лицом в грязь, хотя его губы не переставали шептать литанию о спасении. Но и во время молитвы в голове у него роилось множество новых вопросов, порожденных гневом и отчаянием. «Как это может быть? — думал он. — Булавен ведь сказал, что это наши пушки. Почему же они стреляют по нам?» Но ответа не было — лишь все новые и новые взрывы да фонтаны грязи, которые без конца поднимал продолжавшийся обстрел.

Но тут, к счастью для них, взрывы вдруг как-то сразу прекратились.

— А ну, живо-живо-живо! Всем из окопа! — истошно закричал Давир. — Давайте быстрее, пока ублюдки не перезарядили орудия!

С трудом поднявшись на ноги, когда другие уже взбирались на заднюю стену окопа, Ларн быстро, как только мог, последовал за ними. Перемахнув через стену, он увидел, что все они рванули вниз по склону, в сторону линии блиндажей, и пробежали уже больше половины пути. Отчаянно бросившись вслед, Ларн поначалу не слышал ничего, кроме шума крови в ушах и бешеного биения собственного сердца. Но затем, медленно и неотвратимо, как в ночном кошмаре, к нему пришло ясное осознание того, что он снова слышит свист подлетающих к земле снарядов и что ему не успеть добежать до спасительных блиндажей.

Оглушительный взрыв, внезапно раздавшийся совсем рядом, сбил его с ног и засыпал сверху потоками грязи. Когда же Ларн пришел в себя и почувствовал, что лежит на спине, под тяжелым слоем земли, жуткий страх от мысли, что он похоронен заживо, мгновенно охватил все его существо. Только открыв глаза и увидев над собой свинцовое небо, он понял, что все еще на поверхности. Отплевывая набившуюся в рот землю, Ларн, шатаясь, снова поднялся и провел несколько долгих, смертельно опасных для себя секунд в бессмысленном брожении, растерянно озираясь по сторонам и ощущая, как колеблется под ним почва, сотрясаясь от все новых и новых взрывов. Каким же облегчением было для него услышать знакомый голос, который сумел докричаться до него не только сквозь раскаты взрывов, но и сквозь шум, который стоял сейчас у него в голове.

— Сюда, салажонок! — раздался громкий крик. — Мы здесь! Давай сюда!

Это был Булавен. Стоя в укрытии, у входа одного из блиндажей, стены которого были надежно укреплены мешками с песком, здоровяк отчаянно махал ему. Увидев его, Ларн не то побежал, не то заковылял в его сторону, и когда наконец достиг спасительного укрытия, то лишился сил и почти рухнул на протянутые к нему руки. Без промедления подставив плечо, Булавен помог ему спуститься по ступеням, в то время как какой-то другой, чрезвычайно угрюмый варданец поспешно захлопнул за ними дверь блиндажа.

— …жонок… — доносились до него сквозь шум в ушах обрывки слов Булавена, — …совсем рядом… думали… теря… тебя…

— …жонок… — снова что-то сказал Булавен, и те слова, которые Ларн разобрал, прозвучали неясно и приглушенно, будто голос здоровяка был затухающим эхом в длинном тоннеле. — Ты ка… в… рядке?..

— …жонок!.. — Лицо Булавена покраснело от волнения, но тут Ларн вдруг почувствовал ужасную слабость, и мир вокруг стал далеким и тусклым.

— …жонок!..

В глазах Ларна потемнело, и он потерял сознание.

Следующее, что он воспринял, были мрак и запах сырой почвы. Напрягая глаза, Ларн посмотрел вверх и увидел над собой узкий прямоугольник серого неба, со всех сторон окруженный стенами из черной земли. Когда же он попытался подняться, то обнаружил, что конечности его не слушаются. Он не мог пошевелиться, однако факт паралича был воспринят им с удивительным смирением и покорностью. Вдруг он увидел, как с какой-то головокружительной, как ему показалось, высоты к нему вниз заглянули четыре сгорбленные фигуры в лохмотьях. По чертам и морщинам высохших лиц он их тут же узнал. Это были те самые старухи, которые увозили трупы после сражения. Глядя на него с усталым безразличием, они начали говорить, причем одна продолжала речь там, где только что остановилась другая, следуя, похоже, некому ритуалу, который они выполняли до этого уже тысячи раз.

— Он был героем, — начала первая старуха, и тут Ларн начал медленно сознавать, что происходит какая-то ужасная ошибка. — Все они герои. Все гвардейцы, которые погибли здесь.

— Они — мученики, — продолжила другая, стоящая рядом. — Проливая свою кровь, чтобы защитить нас, они превратили почву, на которой стоит этот город, в священную землю.

— Брушерок — это наша святая, неприступная твердыня, — продекламировала третья. — Оркам никогда им не завладеть. Сначала мы отобьем их атаку. Затем перейдем в наступление и возьмем под контроль всю планету.

— Так говорят нам комиссары, — добавила четвертая, без особой уверенности в голосе.

Затем старухи отвернулись и, шурша надетым в несколько слоев рваным тряпьем — чем немало напомнили Ларну хлопающих крыльями черных ворон, — снова исчезли из поля зрения. Юноша же продолжал спокойно лежать на спине, но, вглядываясь над собой в узкий прямоугольник серого неба, ощутил, как прежняя безмятежность постепенно сменяется предчувствием чего-то непоправимого и ужасного. «Здесь что-то неправильно, — подумал он. — Они говорят так, будто я уже умер! Слепые они, что ли? Не видят, что я еще жив?» Он хотел крикнуть им, позвать, сказать, чтобы они вернулись и помогли ему вылезти из этой странной ямы, в которой он оказался, но слова отказывались слетать с его уст. Оказалось, что и губы его, и язык были так же парализованы, как и все другие части тела. Тут до Ларна донесся резкий скребущий звук, будто совок лопаты вошел в сырую землю, и он сразу понял, что все ужасные предчувствия, которые зародились у него мгновением раньше, вот-вот станут реальностью.

«Это не яма! — сказал он себе уверенно, и его разум вскипел от отчаяния. — Это могила! И они собираются похоронить меня заживо!»

— Не стоит скорбеть по этой отлетевшей душе, — услышал он сверху строгий и ровный голос, когда первые комки земли упали на него. — Человек, рожденный от женщины, не создан для вечности. А раз жизнь ему дает наш бессмертный Император, то значит, и смерть в Его воле.

Почувствовав, как комья земли бьют его по лицу, Ларн предпринял отчаянную попытку подняться на ноги. Завопить. Закричать. Позвать на помощь. Все напрасно. Он был не в силах даже пошевелиться.

— Ибо, хотя душа бессмертна, телу надлежит покинуть этот мир, — ровно и невозмутимо продолжал вещать голос. — Так пусть же останки этого человека будут преданы разложению, ведь только Император может жить вечно!

Бессильный что-либо сделать, Ларн почувствовал, как еще одну лопату земли бросили ему на лицо, после чего он будто ослеп. Затем, когда частицы влажной почвы стали проникать ему в рот и ноздри, он ощутил еще один удар комьев земли по телу. С каждой лопатой земли, что безжалостно бросали на него невидимые, ни на мгновение не прекращавшие свою работу могильщики, тяжесть становилась все более невыносимой. Очень скоро чудовищная масса, что лежала у него на груди, сдавила ему легкие, а рот и нос забило землей так, что он не мог больше дышать. Биение сердца стало замедляться, и его, теперь уже немого и слепого, охватил предсмертный приступ бессильного отчаяния. Последним, что он услышал, был бесконечный поток слов, который скороговоркой произносил над ним спокойный, безжалостный голос в жуткой тишине:

— Пепел к пеплу. Прах к праху. Все… конец жизни. Да примет земля тело этого человека!

— Вот видишь! Видишь теперь, что я был прав, — услышал он голос Давира. — Говорил я тебе, что он не умер! Я, Свенк, конечно, признаю твой авторитет в том, что касается медицины, но, насколько я понимаю, крайне редко бывает так, чтобы покойник еще дышал!

Едва придя в себя, Ларн открыл глаза и сначала был очень смущен, обнаружив, что лежит на полу какого-то незнакомого ему блиндажа, в то время как над ним склонилась сухощавая фигура офицера медицинской службы Свенка. Некоторое время он не мог понять, куда же исчезли открытая могила и та невыносимая тяжесть, с которой земля давила ему на грудь. «Наверное, мне все это в кошмаре привиделось», — решил он наконец. Затем от резкого запаха у него заслезились глаза, и он понял, что это Свенк, откупорив пузырек с нюхательной солью, поднес его к самому его носу. Вялым движением оттолкнув пузырек, Ларн попробовал было подняться, но твердая рука Свенка решительно легла ему на грудь.

— Не спеши, салажонок, — сказал медик и, подняв руку, выставил перед лицом Ларна три пальца. — Сколько пальцев видишь?

— Три, — ответил Ларн и тут заметил Булавена, который с озабоченным видом склонился над ним с другой стороны.

— Мы, салажонок, признаться, уж подумали, что тебя потеряли, — заговорил здоровяк. — Когда ты рухнул на землю, я был уверен, что снаряд, который разорвался совсем рядом, разжижил взрывной волной все твои внутренности! Такое иногда происходит от взрывов, даже если они не поражают твое тело шрапнелью. Ну, как бы то ни было, рад видеть, что ты до сих пор в полном порядке.

— Сколько теперь? — спросил Свенк, поменяв количество выставленных пальцев и вновь поднеся их к лицу Ларна.

— Два.

— Хорошо, — сказал Свенк. — Имя свое можешь вспомнить?

— Ларн. Арвин Ларн.

— И откуда ты, Ларн?

— Как откуда? С поверхности. Там обстрел…

— Верно. Но я хотел от тебя услышать, Ларн, название твоего родного мира. Ты где родился?

— На Джумаэле, — ответил Ларн. — Джумаэле Четыре.

— Превосходно, — сказал Свенк, и его лицо расплылось в широкой улыбке. — Прими мои самые сердечные поздравления, салажонок. Поскольку контузии у тебя не обнаружено, ты, таким образом, признаешься годным к несению строевой службы. Если в ближайшие двенадцать часов вдруг почувствуешь тошноту или головокружение, прими, пожалуйста, два стакана воды и вызови меня утром. Да, и что касается головной боли, которую ты, без сомнения, в данный момент ощущаешь… Не волнуйся, это хороший знак. Он означает, что ты все еще жив.

— Ваше чуткое отношение к раненым просто удивительно, Свенк, — раздался голос Давира, который неожиданно появился из-за плеча медика и теперь с любопытством глядел на Ларна. — И даже достойно восхищения. Вы действительно делаете честь своей профессии!

— Благодарю вас, Давир, — ответил на его любезность Свенк, после чего встал и закинул медицинскую сумку на плечо. — Такие неформальные проявления уважения всегда казались мне крайне трогательными. А теперь прошу прощения, господа, будет лучше, если я пойду и проверю другие блиндажи — нет ли там раненых. Принимая во внимание плотность артобстрела, которому наша сторона нас сейчас подвергает, все шансы за то, что есть кто-то, кто больше вас нуждается в применении моих талантов. Между прочим, должен предупредить тебя, салажонок, — добавил он, глядя на Ларна с напускной серьезностью, — несмотря на то что два ранения в один день едва ли могут считаться здесь чем-то из ряда вон выходящим, все же это говорит о некоторой беспечности, которую ты проявляешь по отношению к собственной безопасности. Короче, обратишься ко мне еще раз сегодня за помощью, и я начну брать с тебя плату!

С этими словами Свенк повернулся на каблуках и бодрым шагом направился к дверям в противоположном конце блиндажа. Только теперь, наблюдая, как военный врач открыл дверь и стал по лестнице подниматься на поверхность, Ларн обратил внимание на то, что приглушенные звуки взрывов не прекращаются, поскольку снаряды не переставая утюжат землю у них над головой. «Нас все еще обстреливают, — подумал он, когда туман у него в голове прояснился и он постепенно пришел в себя. — А офицер медицинской службы Свенк посреди всего этого ада собирается выйти из блиндажа и отправиться на поиски раненых, нуждающихся в его помощи… Невероятно! Какими бы странными ни казались его манеры, он или безумец, или храбрейший человек, которого я когда-либо видел в жизни».

— Ты все еще не очень хорошо выглядишь, — нахмурившись, сказал Булавен, который до сих пор стоял над ним на коленях. — Лицо очень бледное…

— И что?! — воскликнул Давир. — Откуда мы знаем, может, теперь это его нормальный цвет, после того как из него все дерьмо вышибло?! Ты что, Булавен, не слышал, что сказал Свенк? Салажонок в полном порядке! Перестань кудахтать над ним, как какая-нибудь глупая мамаша-наседка, а лучше помоги встать. Если салажонок не умирает, у него нет права вот так валяться, занимая в блиндаже койку!

— Ладно, салажонок, вставай, — сказал Булавен, помогая тому подняться, и Ларн, оказавшись на ногах, в первый раз увидел внутреннюю обстановку незнакомого блиндажа. — Только будь осторожнее. Если почувствуешь, что колени подгибаются, смело опирайся о мое плечо.

Внутри этот блиндаж был значительно меньше, чем тот, в котором Ларн уже успел побывать прежде, — не более трети от площади той подземной казармы, где он впервые встретил сержанта Челкара и капрала Владека. Окинув взглядом толпу из десятка стоящих невдалеке гвардейцев, Ларн заметил в углу весь заставленный передающей аппаратурой стол. Рядом на стуле сидел небритый варданец-капрал изможденного вида, который одной рукой прижимал к уху наушник, а пальцем другой нажимал на кнопку «отправить» стоящего перед ним вокс-передатчика.

— Да, это я понимаю, капитан, — убеждал кого-то в микрофон капрал. — Но что бы там ни было на ваших тактических картах, уверяю вас, мы все еще удерживаем сектор 1–13…

— Это капрал Гришен, — объяснил Ларну Булавен, как только увидел, что тот смотрит на связиста. — Наш офицер связи. Сейчас он ведет переговоры с командиром батареи, что нас обстреливает.

— Что?! Вы хотите сказать, что они знают, что они по нам стреляют? — не веря своим ушам, переспросил Ларн.

— Я бы не слишком этому удивлялся, салажонок, — ответил Давир. — В конце концов, это ведь Брушерок. Такие СНАФы здесь отнюдь не редкость. Ты, полагаю, уже слышал такое слово? СНАФ? Говорю тебе: нет лучшего слова для описания всего того, что происходит на этой проклятой войне!

— Насколько я понимаю, обычно всему виной износ орудийных деталей, — подойдя к ним, вступил в разговор Учитель. — Я имею в виду причину тех инцидентов, когда наша собственная артиллерия начинает по нам стрелять. Старые детали изнашиваются, а новые зачастую бывают неверно откалиброваны. Или же они так много раз полировались и обтачивались, что после очередного подновления становятся почти нефункциональными. Однако какой бы ни была истинная причина, уверен, как только командир батареи войдет в наше положение, обстрел тут же прекратится.

— Ха! Еще одна порция беспочвенного оптимизма! — плюнул с досады Давир. — Да, Учитель, ты и верно становишься таким же, как этот жирный болван Булавен! Вот уже двадцать минут, как Гришен вышел на связь со всей цепочкой командования батареи, и все, чего он смог до сих пор добиться, — это онемение в заднице от чрезмерно долгого сидения на стуле! Нет, я бы не ждал, что этот артобстрел в ближайшее время закончится. Для того чтобы это произошло, нужно, чтобы тот идиот, который по нам стреляет, признал, что он допустил ошибку. А зачем, скажите на милость, ему это делать? Да может, если он нас убьет, какая-нибудь высокопоставленная задница в ставке повесит ему медаль!

— Да, капитан, я понимаю, что вы отдали приказ и он выполняется… — сказал в вокс-передатчик капрал Гришен и умолк, чтобы выслушать ответ.