— Как видишь, салажонок, никакой тайны! — добродушно подытожил Булавен, но затем вдруг резко повернул голову и стал внимательно наблюдать за тем, что происходит в другом конце блиндажа. — Хм… Вроде как затевается что-то…

Проследив за направлением взгляда здоровяка, Ларн увидел сержанта Челкара, который стоял сейчас у стола интенданта в углу казармы и что-то серьезно обсуждал с капралом Владеком. Когда сержант отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то еще, Владек принялся вскрывать стоящий перед ним большой деревянный ящик. Открыв его, он осторожно, один за другим, стал доставать оттуда и выкладывать перед собой на стол большой запас тяжелых фугасных зарядов. Ларн заметил, что, как только он начал это делать, лицо Булавена неожиданно стало тревожным, будто здоровяк увидел в действиях Владека что-то, что его сильно обеспокоило.

— Что там такое, Булавен? — спросил юноша. — Ты что-то увидел?

— Плохой знак, салажонок, — сказал Булавен. — Между нами говоря, это и вправду очень плохой знак.

— В нашем секторе объявлена «красная» степень тревоги, — начал свою речь Челкар, с мрачным лицом обращаясь к стоящим перед ним гвардейцам, в то время как над головой у них все продолжали и продолжали рваться снаряды. — Командование сектора сообщает, что нам следует ожидать штурма. Большого штурма, который, вероятно, задумано начать сразу по окончании этого обстрела. Похоже, на этот раз орки ударят по нам сильно. Уж точно сильнее, чем в те атаки, которые нам уже пришлось пережить сегодня…

Прошло уже несколько минут с тех пор, как после разговора с интендантом сержант Челкар приказал всем, кто был в казарменном блиндаже номер один, взять свое оружие и собраться вокруг чугунной печки, где он лично решил провести импровизированный инструктаж. Учитель, Булавен, Давир, Зиберс, гвардейцы из других звеньев, даже Владек и однорукий повар Скенч стояли сейчас в полном боевом снаряжении, напряженно вслушиваясь в слова Челкара, и лица их были столь же серьезны и напряженны, как и лицо их сержанта. Оглядываясь по сторонам, Ларн увидел, что от раскованности и расслабленности, с которой эти люди проводили свое время в казарме, не осталось и следа. Теперь они снова были солдатами. Гвардейцами. Они снова были готовы к войне.

— Не хочу вам лгать, — продолжал Челкар. — Наше положение выглядит мрачно. Все прочие сектора в нашем районе подвергаются массированным атакам и потому все резервные соединения так или иначе уже задействованы. А это значит, что никакой возможности получить подкрепление — по меньшей мере, в ближайшие часы — у нас не будет. Хуже того, батарейное командование уже израсходовало свой лимит боеприпасов, поэтому рассчитывать на их поддержку мы тоже не можем. У нас, конечно, есть еще свои собственные минометы и свои собственные команды для поддержки огнем, но в остальном нам придется полагаться лишь на самих себя…

Теперь хорошая новость. Командование сектора ясно дает понять, что, если мы не продержимся, возникнет серьезная опасность большого прорыва орков в город. В связи с этим они приказывают нам держать сектор любой ценой. «Стойте насмерть», — говорят они нам. Сколько бы орков на нас ни пошло и как бы сильно они по нам ни ударили, мы все равно будем держаться. Держаться до тех пор, пока или не получим подкрепления, или атака орков не захлебнется, или сам Император не сойдет с небес, чтобы сражаться с нами плечом к плечу… Вот уж не знаю, что из всего этого случится первым. Помните, мы здесь, чтобы удерживать позиции! Мне наплевать, даже если перед нами ад разверзнется! Мы будем удерживать позиции, несмотря ни на что! Не то чтобы у нас был большой выбор, сами понимаете… Все вы знаете, что будет, если мы отступим. Комиссары даже не станут утруждать себя организацией трибунала — будет просто пуля в затылок и бесплатное место в костре для трупа. Это Брушерок! Между орками и нашими собственными командирами нам все равно никуда не деться!..

Что касается нашего плана обороны, то я приказал Владеку дополнительно выдать каждому по четыре гранаты и выделить один фугасный заряд на звено. Как только начнется штурм наших позиций, мы будем держаться передовых стрелковых траншей так долго, как только возможно, и отступим к блиндажам, только когда положение станет совсем безнадежным. Затем, когда мы отойдем к блиндажам, мы там закрепимся. Дальше мы уже отходить не будем. Дальше — только держаться или умереть!.. Вопросы есть?

Никто не проронил ни звука. Гвардейцы стояли молча, преданно глядя на своего сержанта, и в каждой черточке их лиц была запечатлена мрачная решимость. С ним они были готовы к любому повороту судьбы — как в лучшую, так и в худшую сторону.

— Что ж, хорошо, — сказал Челкар. — Мы довольно уже бывали в подобных ситуациях, чтобы позволить себе говорить сейчас лишнее. Все вы примерно знаете, что нас ждет впереди. Я скажу лишь одно. Удачи каждому из вас! И если судьбе будет угодно, пусть мы увидимся снова… уже после боя.

— Может, это и есть Большой натиск? — услышал Ларн голос одного из варданцев, когда он, подвесив себе на пояс дополнительно выданные ему Владеком гранаты, уже шел, чтобы присоединиться к своим товарищам из третьего стрелкового звена. — Видит Император, это должно было когда-то случиться…

— Не может быть, — сказал на это другой стоящий рядом гвардеец. — Ставка сообщила бы нам об этом.

— Ха! Не морочьте себе голову, — усмехнулся третий. — Эти чертовы генералы отказываются даже допустить мысль, что Большой натиск возможен. Когда он наконец произойдет, для них это будет такой же сюрприз, как и для всех нас!

Большой натиск! К тому времени Ларн уже несколько раз слышал, как это словосочетание произносили, перешептываясь между собой, угрюмые гвардейцы, когда они, стоя в блиндаже, делали последние настройки в своем оружии, в то время как над ними все еще продолжал сотрясать землю артобстрел. И каждый раз, как он это слышал, ему становилось не по себе от того, как они это произносили. Было ясно, что это была интонация нервозности и скрытой тревоги. «Интонация страха», — подумал он и невольно сам содрогнулся.

— Булавен! — обратился юноша к здоровяку. — Что такое Большой натиск?

Какое-то время варданец молчал, и обычно добродушное выражение на его физиономии сменилось вдруг кислой, унылой миной, похожей на ту, которая бывает у родителей, когда они понимают, что уже больше не могут скрывать от своего ребенка жестокую правду этого мира.

— Это очень плохая вещь, салажонок, — вымолвил наконец Булавен. — Это можно было бы назвать легендой, я полагаю… или мифом. Ну, знаешь, когда проповедники рассказывают нам в церкви о Судном дне, когда Император в конце времен снова сойдет со своего Трона и будет судить человечество за его грехи… Большой натиск — это что-то вроде…

— Что-то в духе народного предания, — вмешался в разговор стоящий рядом Учитель. — Большой натиск — это мифический апокалипсис, которого ожидает и боится каждый гвардеец в этом городе. Судный день, как выразился Булавен, когда орки решатся пойти на свой давно ожидаемый последний штурм и Брушерок наконец падет. Это наш ночной кошмар, салажонок. То самое, чего защитники этого города боятся больше всего на свете. И само по себе совсем неудивительно, что ты услышал об этом именно сейчас. Ведь для орков одновременно начать атаку в стольких секторах, да еще скоординировать свои действия с ударами артиллерии в высшей степени необычно. Необычно настолько, что и впрямь можно увидеть в этом предвестие чего-то более значительного.

— Большой натиск — это собачья чушь, салажонок! — решительно заявил Давир. — История, которую мамаши в этом городе рассказывают своим детишкам на ночь, чтобы те скорее уснули! Ничего больше! Выкинь это из головы!

Тут все они замолчали, но, вглядываясь в лица товарищей, Ларн увидел то же, что прежде почувствовал в шепоте тех, кто говорил о Большом натиске.

Он увидел страх.

И надо сказать, это его нисколько не обнадежило.

Глава четырнадцатая

21:15 по центральному времени Брушерока

БУХГАЛТЕРСКИЙ УЧЕТ И ТРАГЕДИЯ ВОЙНЫ

ВОПРОСЫ ТАКТИКИ И ВЕЧНОСТЬ ОЖИДАНИЯ

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ В ТРАНШЕЯХ И ПРЕЛЮДИЯ К БОЮ

УДЕРЖАНИЕ ПОЗИЦИЙ

РАНЕН В ГОЛОВУ И СПАСЕН ДАВИРОМ

ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ У БЛИНДАЖЕЙ

Для капитана Арноля Яаба этот день был долгим и утомительным. День, который он провел, как и все прочие дни своей жизни за последние десять лет, в тесном, не имеющем окон офисе, который размещался на одном из нижних этажей ставки в самом центре Брушерока. И все это время он не покладая рук готовил обновляемые дважды в день статистические отчеты о потерях в рядах Имперской Гвардии, которые составлялись на основе данных из донесений и табельных журналов, направляемых ему командованием различных секторов со всех концов города.

«Сектор 1–11, — записал он своим ровным, аккуратным почерком в большой учетный журнал. — 12-й Колорадинский стрелковый корпус. Командующий офицер: полковник Вилан Альман. Прежний состав: 638 человек. Общие потери за последние 12 часов: 35 человек. Уточненный состав: 603 человека. Процент убыли: 5,49 %».

«Сектор 1–12, — продолжил он, благоразумно дав чернилам высохнуть, чтобы избежать риска замарать предыдущую запись. — 35-й Зувенийский пехотный полк. Командующий офицер: Йирослан Дасимол (погиб). Прежний состав: 499 человек. Общие потери за последние 12 часов: 43 человека. Уточненный состав: 456 человек. Процент убыли: 8,62 %».

«Сектор 1–13. 902-й Варданский стрелковый полк. Командующий офицер: сержант Юджин Челкар (временно исполняющий обязанности). Прежний состав: 244 человека. Общие потери за последние двенадцать часов: 247 человек. Уточненный состав: -3. Процент убыли: 101,23 %».

Бросив взгляд на только что внесенную им в журнал запись, Яаб вдруг сообразил, что с цифрами явно что-то не так. «101,23 %?! Это не может быть правдой! — подумал он. — Как может боевое соединение потерять больше ста процентов от своего изначального состава и сократиться так, что его уточненный состав стал равен „-3“?! Это же невозможно. Как может быть минус три человека?»

В досаде поджав губы, капитан Яаб перепроверил цифры, приведенные в табельном журнале потерь командования сектора «Бета». Там черным по белому была приведена та же статистика. Имея общий состав в 244 человека, 902-й Варданский из своих рядов за последние двенадцать часов умудрился потерять не менее 247! Когда в глубине своей чернильной души он уже начал опасаться, что сам где-то допустил ошибку, за которую его непременно накажут выговором или того хуже — отправят на передовую, Яаб заметил листок, подклеенный сзади к обложке табельного журнала, и понял, что, возможно, там найдет источник столь вопиющей ошибки.

Это был прилагаемый отчет, содержащий запись о том, что в секторе 1–13 около полудня потерпел крушение десантный модуль, который дополнительно доставил в сектор 235 гвардейцев.

«Эй, вон из-за чего такое несоответствие! — радостно подумал Яаб, мгновенно проделывая у себя в голове целую серию вычислений. — Дополнительные 235 человек доводят общий личный состав сектора до 479. Тогда потеря 247 человек оставляет нам уточненный состав равный 232, из чего процент убыли определяется как 51,57 %. Что ж, в целом куда более приемлемая цифра!»

Вновь почувствовав себя счастливым, капитан Яаб привел учетный журнал в соответствие с новыми выкладками, но, как оказалось, для того только, чтобы огорчиться опять, поскольку сразу обнаружил, что эти изменения придали его ровным, аккуратным колонкам довольно неприглядный вид. Тяжело вздохнув, Яаб вернулся к составлению статистического отчета, стараясь утешиться мыслью, что с этим все равно ничего не поделать. Трагедией всей его жизни было то, что некоторых неприглядных вещей никак нельзя было избежать.

А война, что ни говори, порой была неприглядным делом.

— Переключи свой микрокоммуникатор на частоту пять — частоту нашего командования, — советовал Булавен Ларну, стараясь перекричать гром рвущихся снарядов, которые сотрясали землю у них над головой. — Ты ведь слышал: как только обстрел прекратится, мы выходим. Затем собираемся в группу и бежим к нашей стрелковой траншее. На этот раз, салажонок, никаких пригибаний к земле или попыток пересидеть в укрытии. Просто рви вперед так быстро, как только сможешь. Мы должны вернуться в траншею и быть готовыми к стрельбе, прежде чем орки достигнут убойной зоны у отметки в триста метров…

Булавен продолжал говорить, пока они вместе с остальными варданцами стояли у ступеней, ведущих из блиндажа на поверхность. В то время как юноша неловкими пальцами пытался настроить на новую частоту микрокоммуникатор у себя в ухе, на память ему пришел урок, который он получил еще в предыдущем бою. «Самое плохое время, — думал он, — это когда ты ждешь начала атаки, а бой еще не начался. После того как сражение началось, тоже страшно, но сейчас у тебя есть время подумать о том, что приближается, и от этого становится только страшнее. И орки, похоже, это знают! Как же много времени они дают нам, чтобы мы смогли прочувствовать наш страх! Вот так стоишь, и кажется, будто целая вечность проходит!»

— Ладно, салажонок, — сказал Булавен. — Я только что рассказал тебе все, что нужно знать о том, что мы собираемся делать. Теперь я хочу, чтобы ты мне все это повторил — так, чтобы я был уверен, что ты все правильно понял.

«Неужели он заметил, что я боюсь? — подумал Ларн. — Неужели он таким образом старается занять меня и отвлечь от того факта, что, возможно, мы все умрем и теперь это уже вопрос нескольких минут? А если это заметно даже Булавену, то что тогда говорить об остальных? Не наблюдают ли они за мной сейчас, гадая, не повернусь ли я и не побегу ли в обратную сторону? Не думают ли они, что я трус?»

— Так какая у нас тактика, салажонок? — пихнул его локтем Булавен. — В чем она заключается?

— Как только добежим до стрелковой траншеи, мы там закрепляемся и удерживаем ее так долго, как только сможем, — начал Ларн, мысленно вознося молитву Императору, чтобы голос его сейчас не звучал так нервно и, как ему казалось, испуганно. — Затем, если мы почувствуем, что нас вот-вот сметут, Учитель установит фугасный заряд, чтобы выиграть необходимое для нашего отхода время. У тебя будет огнемет, я понесу запасную канистру с горючим, а Давир и Зиберс будут прикрывать наш отход огнем своих лазганов.

— А если к тому времени одного из нас уже убьют? — продолжал экзамен Булавен. — Или он будет так сильно ранен, что уже не сможет самостоятельно передвигаться? Что тогда, салажонок?

— В этом случае у нас будет три приоритета в следующем по важности порядке убывания: фугасный заряд, огнемет и запасная канистра с горючим. Если это не пойдет в ущерб трем главным задачам, мы поможем раненым как сумеем. Если пойдет, мы оставим их на поле боя.

— Ты это хорошенько запомни, салажонок. Это важно. Так куда мы отходим после?..

— К укрепленным мешками с песком позициям, которые располагаются прямо над этим блиндажом, — отчеканил Ларн, в точности повторяя то, что вдалбливал ему Булавен, пока они ожидали окончания обстрела. — Дальше, как сказал сержант Челкар, мы уже не отступим. После того как мы окажемся в этих укреплениях, мы или держимся, или умираем.

— Очень хорошо, салажонок, — саркастически ухмыльнулся стоящий рядом с ними Давир. — Похоже, ты все правильно понял.

Внезапно артиллерийский огонь прекратился. Тот краткий период тишины, который за этим последовал, после столь долгого обстрела показался жутким и странным.

— Пошли-пошли-пошли! — закричал сержант Челкар, в то время как стоящий рядом с ним Владек распахнул двери блиндажа, и собравшиеся у выхода варданцы гурьбой бросились вверх по ступеням. — Бегом!

Не успел Ларн опомниться, как сам уже выскочил на поверхность и, щурясь от серого света холодного солнца, вместе с Булавеном и другими бросился бежать к стрелковой траншее. Остальные варданцы, рассеявшись по изрытому взрывами полю, устремились к своим позициям. Пробежав всего несколько метров, он услышал в микрокоммуникаторе голос капрала Гришена.

— По данным ауспика на позициях противника наблюдается активность, — сквозь бурный треск помех взволнованно передавал Гришен. — Орки пришли в движение!

Но Ларн и сам уже видел их. Целая орда зеленокожих поднялась с той стороны нейтральной полосы и с диким криком двинулась на них в атаку. На мгновение юноша услышал в голове тихий голос, который его спрашивал, зачем он бежит навстречу оркам, когда каждая клеточка тела кричит ему, чтобы он бежал от них так быстро, как только позволят ему ноги, но он нашел в себе силы этот голос игнорировать и мчаться к траншее, чтобы вместе с другими гвардейцами своего звена занять боевую позицию и быть готовым отразить штурм.

— Пятьсот метров! — громко произнес Учитель, который ко времени, когда Ларн прыгнул в траншею и вместе с Булавеном занял свое место на стрелковой ступени, уже успел посмотреть в оптический прицел.

— Запомни салажонок, — сказал Булавен, — как услышишь приказ отступить назад, хватай запасную канистру с горючим и держись ближе ко мне!

— Верно, салажонок, — бросил через плечо Давир. — И вот еще что… Когда окажешься в этой заварухе, смотри не потеряй опять свой лазган. Скажу тебе по секрету: каска у тебя для того, чтобы защищать твою голову, а не для того, чтобы бить ею гретчина. Теперь, щенок, приготовься… Пришло время показать оркам клыки.

— Четыреста метров! — произнес Учитель.

Крепко помня на этот раз, что нужно снять лазган с предохранителя, Ларн поспешно прокрутил в голове ритуал перед боем, мысленно произнеся литанию о лазгане, а затем вдобавок и быструю молитву Императору. Он видел, как рядом с ним Давир, Учитель и Зиберс целятся в орков, в то время как стоящий чуть в стороне Булавен проверял давление в своем огнемете. Затем он услышал, как за его спиной раздались минометные залпы, и понял, что сражение вот-вот начнется всерьез.

— Триста метров! — крикнул Учитель. — По моему сигналу… огонь!

Лучи лазеров… Хлопки минометов… Залпы автоматических орудий… Осколочные ракеты… Со всех концов своей линии обороны варданцы открыли огонь из всего, что у них было. Пока стоящие плечом к плечу Давир, Учитель и Зиберс стреляли из лазганов, Ларн стрелял вместе с ними, помня, что нужно целить выше, чтобы выбивать орков, как ему уже однажды советовал Репзик. И сквозь весь этот шквал огня зеленокожие неуклонно продолжали свое наступление.

«В этот раз их даже больше, — подумал Ларн. — По крайней мере в десять раз больше, чем когда я был в траншее с Репзиком. Император всемилостивый! И ведь тогда нам едва удалось их удержать!»

— Сто двадцать метров! — выкрикнул Учитель; казалось, что орки преодолевают разделяющее их расстояние с невероятной быстротой. — Сменить магазины и переключить лазганы на беглый огонь!

Зеленокожие подходили все ближе. Некоторые из них уже получили тяжелые ранения под безжалостным огнем варданцев, но глаза у них горели красным огнем, и все они единой, казавшейся бескрайней, неукротимой волной неудержимо рвались вперед.

— Пятьдесят метров! — спокойно отсчитывал голос Учителя. — Сорок метров… Тридцать…