— Где-то с пол-литра, — доложил он, вытаскивая из-под стола мешок. — Может, три четверти…

— Отлично, — сказал Вольпенц. — Заменим этот мешок новым и используем его содержимое для искусственной подпитки.

— Ты что, хочешь перелить ему его же собственную кровь? — удивился Джалиль. — Да здесь ее не хватит, чтобы поддержать жизнь в собаке, не то что в человеке.

— У нас нет другого выхода, — отрезал Вольпенц, склонившись над столом и уже протягивая мускулистую руку, чтобы сделать первый надрез. — Он умрет, если мы не займемся его раной. Так, теперь внимание, джентльмены! Мы должны будем делать все это быстро, пока он не умер от потери крови.

Сделав надрез, Вольпенц уверенными движениями отогнул кожу вокруг раны и сразу поставил зажимы, чтобы удержать ее открытой. Затем, пока стоящий рядом Джалиль куском ткани промокал бьющую из полости раны кровь, Вольпенц спешно пытался обнаружить источник кровотечения. Все напрасно. В ране было так много крови, что ему ничего не было видно.

— Признаки жизни все слабее, — заметил Керлен, прощупывая пульс на шее раненого. — Мы его теряем!

— Подними ему ноги, Джалиль. Так к его сердцу поступит больше крови, — велел Вольпенц. — Мне нужно еще лишь несколько секунд… Вот! Кажется, нашел! Разрыв главной артерии, подводящей кровь к печени!

Погрузив руки в полость раны, Вольпенц быстро поставил зажим на кровоточащую артерию, но, как оказалось, для того только, чтобы увидеть, как рушатся его надежды. Полость тут же опять начала заполняться кровью.

— Проклятье! Должно быть, еще один разрыв! Как он там, Керлен?

— Пульс больше не прощупывается, сэр. Может, попробуем его вручную реанимировать?

— Нет, — возразил Вольпенц и в отчаянии бросил окровавленный скальпель на поднос с инструментами, — теперь это уже ни к чему. Он истек кровью. Вероятно, пуля раздробила ему кость, и осколки перфорировали печень в дюжине мест. Освободите стол. Здесь мы бессильны.

Взяв уже использованный кусок ткани, Вольпенц вытер им руки и сделал шаг от стола. Пока Керлен подзывал санитаров, чтобы они унесли тело, взгляд хирурга ненадолго задержался на лице мертвого гвардейца. «Интересно, сколько ему было лет? — подумал Вольпенц. — Выглядит, будто ему за сорок, хотя здесь это ровно ничего не значит. Брушерок имеет свойство старить людей. Вполне возможно, что ему было только слегка за тридцать, а быть может, даже и тридцати не было». Затем, когда санитары уже поднимали со стола мертвое тело, Вольпенц заметил на боку трупа застарелый шрам. «У него уже было прежде ранение, — подумал он. — И его заштопали… Интересно, моя это работа или чья-то еще? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Кто бы его ни спас прежде, в этот раз ему ничто не могло помочь».

Тяжело вздохнув, он обернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом операционную, и вновь осознал, как мало может сделать для умирающих, страдающих людей, которых изо дня в день доставляют сюда, в полевой госпиталь. «Не война и даже не орки убьют большинство из них, — думал хирург. — Катастрофический дефицит! Нам не хватает анестетиков, антибиотиков, плазмы, даже самого необходимого медицинского оборудования. Кажется, буквально всего, за исключением боли, смерти и абсурда… Да, здесь, в Брушероке, в них уж точно никогда не было недостатка».

Затем, уже отбросив кусок ткани, который взял, чтобы вытереть руки, он вдруг заметил, что на нем что-то написано. Приглядевшись, Вольпенц рассмотрел отпечатанное на ткани имя. Репзик. Очень скоро он понял, что это лоскут от гимнастерки погибшего гвардейца — один из тех кусков, которые отрезал Джалиль, чтобы получить доступ к ране. «Репзик, — подумал Вольпенц. — Вот, значит, как его звали». Однако почти так же скоро он понял, что теперь это совсем не имеет значения.

С каким бы именем этот человек сюда ни попал, оно для него больше уже ничего не значило.

Недалеко от траншей, в полумраке орудийного окопа, сложенные по трое, лежали тела всех убитых за последние полтора часа людей. С босыми ногами, без обмундирования, кто с намотанной на голову тряпкой, кто с открытым морозу окоченевшим лицом — все они были свалены друг на друга, как приготовленные в печь поленья. «Как дрова!» — подумал Ларн, глядя на мертвые тела людей, которые вместе с ним совершили путешествие с Джумаэля IV. Людей, которых он знал и любил. Людей, которые пересекли невообразимые просторы космоса лишь для того, чтобы по чьей-то ошибке сложить свои головы здесь, на неизвестной им планете, на неизвестной войне. О его товарищах по оружию теперь будет напоминать лишь столбик, не больше межевого знака, который поставят где-то среди суровых, опаленных войной равнин. И ради чего? Ларну это казалось самым бессмысленным из всех ужасов, которым он уже стал свидетелем на этой удаленной планете. Урок вопиющей бессмыслицы!

Услышав возмущенный визг, который издала ржавая колесная ось, Ларн обернулся и увидел, как четыре сгорбленные старухи, замотанные в несколько слоев поношенной гражданской одежды, толкают перед собой по мерзлой земле пустую телегу. Судя по их нарукавным повязкам цвета хаки с полустертой эмблемой Департаменто Муниторум, Ларн понял, что они, должно быть, из вспомогательного отряда гражданского ополчения, который традиционно набирался из местного населения. Прокатив мимо него телегу, женщины остановились у штабелей из трупов и начали устало грузить в нее мертвые тела. Как завороженный смотрел Ларн на происходящее, пока наконец их страшный труд не открыл лицо мертвеца, прежде лежавшего под слоем других тел. Ларн увидел нечто, что заставило его закричать и броситься туда.

— Стойте! — сотряс морозный воздух его дикий крик.

Испуганные женщины отшатнулись, будто в страхе, что на них накинется сумасшедший, и прекратили работу. Потом, видя, что Ларн стоит у горы мертвых тел, вглядываясь в лицо какого-то трупа, одна из женщин спросила его тусклым и безжизненным от усталости голосом:

— Ты кого-то из них знал? Кого-то из этих людей?

— Да, — ответил Ларн. — Знал. Он был моим другом… Близким другом.

Это был Леден. Он лежал в самой середине горы трупов, неподвижно уставившись мертвым взглядом в обложенное мрачными облаками небо планеты. Его лицо было обмякшим и бледным, а все тело покрывали отвратительные, ужасные раны. Во время их сумасшедшего бега по нейтральной полосе Ларн не видел, как погиб Леден, и потому у него в душе все еще теплилась надежда, что этому простодушному сельскому парню, так же как и ему самому, удалось добраться до варданских позиций. Теперь эта надежда рухнула. Глядя на мертвое лицо Ледена, Ларн чувствовал, как рвется последняя ниточка, связывающая его с родным миром. Теперь он одинок. Одинок настолько, насколько вряд ли мог прежде даже вообразить. Одинок в этом новом, незнакомом для него мире, где все, казалось, подчинялось случайности, жестокости и абсурду.

— Он был героем, — сказала пожилая женщина.

— Героем?

Будучи не совсем уверен, что верно понял, Ларн в недоумении поднял на нее глаза. На какое-то мгновение ее взгляд, мутный и от усталости почти бессмысленный, встретился в тишине с его взглядом. Затем, устало поведя плечом, она, выглядевшая лишь немногим более живой, чем лежащие перед ней тела, заговорила вновь.

— Все они герои… — произнесла она странным, безжизненным голосом, будто повторяя слова, которые слышала уже тысячу раз. — Они все. Все гвардейцы, которые погибли здесь. Они — мученики! Проливая свою кровь, чтобы защитить нас, они превратили почву, на которой стоит этот город, в священную землю. Брушерок — это наша святая, непреступная твердыня! Оркам никогда им не завладеть. Сначала мы отобьем их атаку. Затем перейдем в наступление и возьмем под контроль всю планету… Так говорят нам комиссары, — добавила она неуверенно.

Вернувшись к своей работе, женщины попытались стащить тело Ледена с горы трупов. Обнаружив, что свернувшаяся, замерзшая кровь крепко связала его с другими телами, одна из них взяла в руки лежащий на телеге лом. Ларн почувствовал жуткие спазмы в животе, когда увидел, как она подсунула лом под окоченевшее тело Ледена и навалилась на металл всем своим весом. Лед треснул, и подскочивший труп был ловко подхвачен и брошен в телегу ее сестрами по ополчению. Потом две из них впряглись в телегу, две другие, не давая грузу вывалиться, встали по бокам, и старухи, кряхтя и охая, повезли прочь свой груз.

— Что вы будете с ними делать? — закричал им вслед Ларн, хотя и не был вполне уверен, что хочет узнать ответ.

— Их похоронят, — сказала старуха, с которой он говорил ранее. — Со всеми почестями, как героев. Похоронят на холме, за старым пласталеварным заводом на Гренадерском Плацу. На Холме Героев — его еще так называют… По крайней мере, нам так говорят, — неуверенно прибавила она, снова поведя плечом. — Мы лишь перевозим тела. Дальше ими занимаются другие.

Сказав это, она повернулась спиной к страшному грузу на телеге и вместе с другой женщиной потянула ее в сторону городской окраины. Глядя, как они удаляются, Ларн с опозданием попытался вспомнить слова одной из молитв, которые он выучил еще ребенком. Эта молитва могла бы облегчить душам его погибших товарищей проход в мир, где они должны будут встретиться в раю с Императором. Но сознание его сейчас было как чистый лист, а в изнывающей от горя душе не чувствовалось ничего, кроме тоски и опустошения. Все молитвы словно вылетели у него из головы.

— Сними куртку и приспусти гимнастерку, — услышал он вдруг позади себя чей-то голос.

Обернувшись, Ларн оказался лицом к лицу с сухопарым варданцем-врачом в забрызганной кровью шинели и с перекинутой через плечо сумкой.

— Если хочешь, чтобы я обработал твою рану, мне нужно сначала ее осмотреть, — заявил медик, открывая свой ранец.

Бросив взгляд на свое левое плечо, Ларн, к своему великому изумлению, обнаружил в эполете куртки маленькую дырку, вокруг которой запеклась кровь. Смутно припомнив внезапную острую боль в плече, которую он почувствовал, когда брошенная в траншею ручная граната взорвалась у него за спиной, он сделал все, как сказал ему медик, предоставив тому доступ к ране: снял куртку и приспустил гимнастерку.

— Хм… У меня для тебя хорошая новость: жить будешь, — заключил врач, ощупывая дрожащего от холода Ларна. — Похоже, тебя задело шрапнелью. Повредило мягкие ткани… однако не думаю, чтобы кость была задета.

Достав из своей сумки пакетик какого-то белого порошка, медик обильно посыпал им рану и, плотно прижав к ней марлевую подушечку, для закрепления наложил поверх с полдюжины кусков лейкопластыря.

— Ты ведь не предполагал, что в тебе дырка, верно? — поинтересовался военный врач.

Увидев, что Ларн кивает, он продолжил:

— Вероятно, последствия шока. Хлебни рекафа. Также неплохо перекусить, если найдешь чем, конечно. Это поможет тебе прийти в себя. Хотя сразу предупреждаю: вряд ли в ближайшее время ты мне скажешь за этот совет спасибо. Как только оцепенение пройдет, ты, по всей вероятности, почувствуешь дикую боль. У тебя есть морфий?

— Четыре пузырька, — подтвердил Ларн. — Входят в мою аптечку.

— Это хорошо. Дай-ка мне ее посмотреть, — сказал врач.

Увидев, что Ларн колеблется, он властно протянул к нему руку.

— Инспекционный досмотр. Как ротный офицер медицинской службы, я обязан проверить, должным ли образом укомплектовано ваше снаряжение!

Вытащив из специального отделения на поясе тонкий деревянный футляр продолговатой формы, выданный ему еще на Джумаэле, Ларн послушно передал его старшему по званию. Сломав печати, военный медик сдвинул крышку футляра и внимательно осмотрел его содержимое.

— Морфий. Зажимы для вен. Стерилизующая жидкость. Коробка противогаза из кожзаменителя. Да… откуда бы тебя ни прислали, там, похоже, не принято отправлять своих детей на войну неподготовленными. Тем не менее сейчас я нуждаюсь в медикаментах куда больше, чем ты. Так что придется мне кое-что реквизировать из твоих запасов.

— Но вы не можете просто так брать что-то из моей персональной аптечки! — вне себя от возмущения воскликнул Ларн. — В уставе ясно сказано, что…

— В уставе много чего сказано, салажонок, — перебил его врач, набрав целую пригорошню медикаментов из комплекта гвардейца и бросая их к себе в сумку. — Хотя можешь мне поверить, какой бы гений его ни написал, он ни разу не дал себе труда проверить, как это все работает на практике. Ладно, оставлю тебе половину комплекта марлевых бинтов, морфия и зажимов. Плюс тебе остается репеллент. Учитывая местный климат, здесь от него не слишком много проку.

— Ну а что, если меня серьезно ранят?!

— Тогда тебе будет нужен врач. Ты только крикни погромче, и я буду тут как тут.

Бросив изрядно опустевшую аптечку обратно, военный медик закрыл сумку, после чего еще раз взглянул на Ларна.

— Так… — медленно произнес он, — судя по тому, что ты стоишь здесь неприкаянный, думаю, тебя еще никуда не определили…

— Нет. Видите ли… я… Моя рота была уничтожена и…

— Тебе надо повидать капрала Владека, — решительно заявил медик. — Он тебя пристроит. Скажи ему, что тебя прислал офицер медицинской службы Свенк.

— Капрал Владек… А это где?

— А вон там, — уже поворачиваясь, чтобы уйти, сказал врач, указывая рукой на вход в один из многочисленных подземных блиндажей. — Казарменный блиндаж номер один. Владек — наш интендант. Вор, падальщик, мусорная крыса и самый отъявленный мародер в нашем секторе. Ты его узнаешь, как только увидишь. Да, салажонок, и позволь мне дать тебе один мудрый совет. Не пей больше двух кружек рекафа из того, что предложит тебе Владек. Иначе и не заметишь, как в одиночку бросишься в атаку на орков.

Когда Ларн стал спускаться по неровным ступеням блиндажа, его встретила густая теплая волна спертого воздуха с тяжелой примесью дыма и пота. Со слезящимися в этом чаду глазами он прошел мимо двух сидящих в проходе гвардейцев, азартно играющих в кости, после чего оказался в указанном ему помещении. Внутри он увидел два ряда ржавых металлических коек, стоящих по обе стороны от расположенной в центре чугунной печки, и целую группу варданцев, занятых каждый своим делом. Кто обедал, кто беседовал, кто чистил оружие. Ларн уже хотел спросить, не видел ли кто капрала Владека, но, заметив обособленно сидящего в углу за столом одного особенно неряшливого небритого варданца в замызганной гимнастерке, сразу вспомнил описание военного медика и тотчас понял, что нашел нужного ему человека.

Ветхие полки, а также выбитые прямо в земле ниши за спиной капрала буквально ломились от накопленных им сокровищ — подобранного на поле боя разного рода военного снаряжения. Ларн разглядел батареи для лазганов, фраг-гранаты, коробки с сухим пайком, патроны к дробовику, штыки и ножи всех возможных форм и размеров, саперные лопатки, кирки, топорики, потайные фонари, полные комплекты форменной одежды, каски, бронежилеты и даже большой металлический коготь, который мог быть сорван лишь с руки убитого орка. На столе и на полу вокруг капрала валялось множество вещмешков стандартного образца, в содержимом которых он сейчас деловито копался, своим мрачным энтузиазмом напоминая главаря разбойников, в спокойной обстановке перебирающего недавно награбленное добро.

— Капрал Владек? — спросил Ларн, подходя к столу. — Офицер медицинской службы Свенк сказал, что мне следует вам показаться.

— А!.. Еще одна порция пушечного мяса! — весело сверкнув на Ларна красными, как у кролика, глазками, воскликнул капрал и стал суетливо отодвигать в сторону вещмешки, чтобы расчистить для гостя стол. — Всегда рад новому зерну в нашей мельнице! Добро пожаловать в 902-й Варданский, салажонок! Ну-ка, найди себе где-нибудь стул… Не желаешь рекафа? Я тут сварил немного.

Повернувшись к помятому котелку, опасно стоящему перед ним на маленькой раскаленной плитке, капрал достал две эмалированные кружки и наполнил их до краев черной кипящей жидкостью. Тут он заметил, что Ларн мрачно смотрит на один из вещмешков на краю стола.

— Ну, поехали! Две кружки специального рекафа от Владека, свежего и горячего! — настаивал капрал. — Как ни прискорбно, нам тут вместо натурального продукта приходится довольствоваться отваром из размолотых корней и клубней местных растений. Что поделать. Даже самому Императору, окажись он здесь, было бы непросто отыскать в этой адской дыре хоть немного настоящего рекафа, а ведь мы знаем, он может творить чудеса. Чтобы придать напитку чуть больше крепости, я добавил в него одну десятую дозы стимулирующего порошка, который, между прочим, действует как чудесный ароматизатор. Однако я вижу, салажонок, ты, кажется, заинтересовался одним из моих последних приобретений? Хотя внутренний голос подсказывает мне, что, судя по выражению твоего лица, вряд ли мне стоит ждать от тебя делового предложения.

— Этот вещмешок… — начал Ларн, чувствуя, как при виде маркировки «14-й Джумаэльский» у него внутри все сжалось, — … мог принадлежать одному из моих друзей.

— Я бы совсем этому не удивился, — заметил Владек и указал на лежащую возле него на полу груду вещмешков. — Если и не этот, то, возможно, один из тех. И что с того? Можно подумать, это снаряжение может как-то помочь его прежним владельцам. А между тем кто знает, возможно, от того, получат ли его уцелевшие, будет зависеть их жизнь и смерть. Это всего лишь вопрос справедливости и разумного распределения ресурсов, салажонок. Что в нашем случае означает: живые должны получить то, от чего мертвым больше нет никакого прока. Кроме того, если бы у меня не хватило мудрости освободить мертвые тела от уже ненужного им груза, это наверняка сделал бы кто-то другой. Ты что, предпочел бы, чтобы я позволил всем этим вещмешкам попасть в руки кого-то из отряда гражданского ополчения, так чтобы мы потом по частям выкупали все их содержимое? Это Брушерок, салажонок! Забудь девять десятых той дребедени, которой тебя научили. Здесь закон не на девяносто, а на все сто процентов на стороне имущих.

— И если меня убьют, — раздраженно спросил Ларн, — вы и мое тело точно так же оберете?

— В мгновение ока, салажонок! Возьму твой лазган, твой штык, твой вещмешок, твои ботинки, не говоря уже о медикаментах, которые глубокоуважаемый Свенк по доброте душевной тебе оставил. Все, что могло бы представлять для нас интерес. Но тебе не стоит чувствовать себя хоть в чем-то обманутым. То же самое может произойти здесь с каждым, включая и меня самого. Скажем, если меня завтра убьют, то, полагаю, с меня сорвут одежду и поделят имущество раньше, чем мое тело остынет.

— Не очень-то похоже, чтобы это когда-нибудь случилось! — с презрением бросил Ларн. — Как такое может произойти, если вы сидите здесь, под землей, в тепле и безопасности, когда снаружи погибают хорошие люди!

— Хорошие люди, говоришь? — переспросил Владек низким от злобы голосом, и вся видимость теплоты, искусственно созданная им чуть ранее, мгновенно исчезла. — Только не рассказывай мне, салага, как погибают хорошие люди! За те десять лет, что я провел в этой выгребной яме, я видел, как погибают люди — плохие и хорошие, — погибают тысячами! Некоторые из них были моими друзьями. Другие не были. Но любой из них стоил несравненно больше, чем ты и все твои пустоголовые друзья-рекруты, вместе взятые! Ты что же, думаешь, раз я здесь сижу, то и пороха не нюхал? Да я убивал врагов Императора, когда тебя еще от материнской груди не отняли! Иначе как, думаешь, получилось, что я теперь с такой ногой?!