Потом Петрус почесал нос и сказал:
— Однако именно в этом и заключается наш план. — И, обращаясь к Алехандро, добавил: — Это не будет дезертирством.
Он осекся. Алехандро смотрел на него, не видя, и сквозь него всматривался в полумрак. Петрус перевел взгляд в том же направлении.
— А вот и мертвецы, — пробормотал эльф.
У Алехандро перехватило дыхание.
Перед ним стояли все его мертвецы.
Они предстали такими, какими были в минувшие дни, и не знай Алехандро, что они мертвы, он поклялся бы честью, что это не призраки. Его семья, Луис, Мигель, солдаты, павшие под его командованием, давным-давно забытые жители деревни — все вернулись, вновь пройдя через врата смерти, и присоединились к сонмам живущих.
— Почему? — громко спросил он, и усопшее братство исчезло, за исключением Мигеля и Луиса.
У него возникло то же чувство, что восемнадцать лет назад, когда его близких несли на кладбище, и на похороны легла пелена оцепенения, как во сне. Он беседовал с вернувшимися из мира мертвецов Луисом и Мигелем через образы, которые те с ним разделяли; он видел своего опекуна, помолодевшего на тридцать лет, когда тот возглавил группу людей, идущих под палящим солнцем. Добела раскаленная земля полнилась жужжанием насекомых, а люди шли вперед с искрой священного огня во взорах. Он вглядывался в лицо и светлые глаза поэта, его лоб аристократа, тело заморыша и думал: какая же власть у этого человека! Возник новый образ. Мальчик пробирается сквозь травы по отлогому лугу. Вокруг его бедер длинные стебли сгибаются, чтобы вновь подняться скользящим лебединым взмахом. Он медленно идет по диким травам, а время исчезает, остается только движение по открытому полю. Мне ничего не нужно, кроме этого счастья, сказал себе Алехандро, и тут наконец Луис заговорил с ним. Он снова был зрелым мужчиной, сидящим за столом совета; стакан с хересом у его локтя кровавой вспышкой буравил пространство; и молодой генерал слушал слова, которые с улыбкой говорил ему опекун, столь прекрасный, столь обездоленный и исполненный такого достоинства в своей убогой вотчине.
— Все будет пустотой и чудом, — тихо проговорил Алехандро.
Он очнулся от грезы и увидел, что Хесус внимательно на него смотрит.
— Мы уходим, — сказал он ему. — Мы перейдем мост вместе с ними.
Все замолчали.
— Ты их не видел? — спросил он у Хесуса.
— Опять призраки? — произнес Хесус.
Снова молчание. Хесус вздохнул.
— Хочется верить, вы знаете, что делаете, — сказал он Петрусу.
— Ни малейшего представления не имеем, — ответил эльф. Он обвел взглядом огромный подвал. — Мы вернемся, надеюсь, — сказал он.
— Как вы собираетесь переправить нас? — спросил Алехандро.
— Как раз к этому я и веду, — сказал Петрус. — Это последнее, что вы должны узнать, прежде чем сменить мир. Туманы, серая тетрадь, картина и остальное — отложим это все для той стороны. А сейчас мы попросим вас проглотить особый чай, который не слишком хорош на вкус.
— Откуда вам знать, что ваш отвар нас не убьет? — спросил Хесус.
— Четыре дня назад Мария и Клара впервые перешли благодаря тому же чаю, — ответил Петрус. — Но они были не одни. С ними были два человека.
— Вы хотите сказать, настоящие люди? — спросил Хесус. — Не призраки и не полукровки?
— Настоящие люди, — подтвердил Петрус. — Самые что ни на есть.
— Они ждут нас там? — спросил Алехандро.
— Они нас ждут и, больше того, сейчас на нас смотрят, — сказал Петрус. — Священник и художник, а еще они оба солдаты.
По непонятной причине эти слова прозвучали для Алехандро эхом того, что сказал опекун, и он снова пробормотал: пустотой и чудом.
— Время пришло, полагаю, — сказал эльф Кларе.
Девушка нежно ему улыбнулась.
— Я всегда слушаюсь дядюшку Петруса, — проговорила она с очаровательной иронией.
Потом достала из своей корзинки другие флакончики и, оказавшись лицом к лицу с Алехандро, улыбнулась и ему с чуть проказливым видом, означавшим: вот и попались мы на крючок, как две щуки. Влюбиться в разгар войны, подумать только! — сказал себе он. Второй раз за ночь он захохотал во все горло. Петрус подозрительно посмотрел на него, прежде чем поднять свой флакон, через призму которого мерцание мертвецов распространилось по подземелью во все стороны.
Каждый выпил свою порцию серого чая.
Несколько секунд ничего не происходило. У жидкости был чудовищный вкус брожения и разложения.
Они подождали еще пару мгновений.
Жизнь распалась на две равные части, которые рухнули по обе стороны бесконечности, а потом разом воссоединились под небом. Алехандро и Хесусу показалось, что это длилось нескончаемо долго, однако произошло вне времени. В тот миг, когда мир заволокло, перед их внутренним взором пронеслись образы — поля, озера и облака в прекрасную погоду, и в их филиграни проступили любимые лица. Главное, у обоих появилось чувство, будто вечность превратилась в путешествие и они могли бы навсегда остаться в этих лимбах, где ощущаешь странствие без движения и длительности, растворяясь в бесконечном пространстве, не знающем ни местоположения, ни формы. И наконец все внезапно погасло в огромной пустоте чувств. Теперь они не могли оторвать глаз от развернувшегося перед ними зрелища.
За алой аркой моста туманов, под черным небом, древний деревянный храм нависал над долиной белых деревьев. Во всем неподвижном пейзаже было лишь два цвета — белизна деревьев и чернота неба, не считая кармина моста, казавшегося пятном крови.
Тогда Алехандро посмотрел на Клару и понял, что она красива.
Красива ли она?
Для глаз пятно крови.
Книга картин
Какой бы формой их ни наделяли, бесполезно отрицать существование призраков. Если мало кто из людей встречает их, кроме как в своем воображении, одно это уже показывает, насколько тесно они с ними связаны.
Откуда мы знаем, что случилось в давние времена? А ведь мы знаем. Кровь веков течет в наших венах, как река, и если только мы не глухи к посланиям земли и неба, она несет с собой наследие народов, которые были прежде нас.
Это не магия и не химера. Кто может забыть первую черту, проведенную в час, когда писался пейзаж мира?
Клара не всегда была лукавой и веселой. Ребенок, слишком долго замкнутый в недрах собственного сердца, она впервые засмеялась только на одиннадцатом году жизни. Но любовь и война омыли эту одинокую душу той веселостью, которая нужна каждому, — если верно то, что сказал однажды один из великих людей: веселость — это самая приятная форма мужества [Анатоль Франс. «Литературная жизнь».].
Все будет пустотой и чудом
Группа пришедших с земли людей стояла на мосту туманов, под чернильным небом с проблесками света. День всплывал из мрака, освещая пейзаж. В самом сердце его алая арка моста сияла с несказанной силой. В отличие от окружающего мира существа из плоти сохранили присущие им краски.
— Я не понимаю, что вижу, — сказал Хесус.
— Вы видите суть нашего мира, — сказал Петрус. — Когда посмотрите на него глазами чая, вы увидите нечто более нормальное.
— Еще чая? — пробормотал Хесус.
Под их ногами дерево слегка подрагивало.
— Добро пожаловать в Нандзэн, — сказал Петрус.
Черное небо потрясало Алехандро. Оно простиралось выплеском акварели, и глаз невольно следовал ленивым муаровым разводам в те моменты, когда они перетекали в новые чудесные фигуры. От жидко-чернильного неба исходил свет, словно состоящий из тех темных лаков, которым невидимые мазки кисти придают прозрачность текстуры. Хотя Нандзэн, за исключением моста, был полностью черно-белым, ощущение природной естественности в нем присутствовало сильнее, чем где бы то ни было. Белизна деревьев обнажала их остов, ничуть не умаляя общей красоты, и в центре этого растительного театра возвышался Храм Туманов. Он открывался ветрам всеми своими голыми проемами без стекол, и, хотя сам он был квадратным, эти проемы располагались асимметрично. Их изломанный ритм, без сомнения, предлагал более гармоничный вид на окружающий пейзаж; по мере того как взгляд перемещался от окна к окну, панорама слагалась в прекраснейшую музыку; но если бы обоим мужчинам задали вопрос, что именно они видят, их ответ был бы прост: старую хибару, открытую всем грозам. Вокруг постройки шла галерея, покрытая патиной лет, и Алехандро понял, что здание это не остаток прошлого, а его дух. Бессмыслица какая-то, подумал он прямо перед тем, как на него снизошло новое озарение.
— Его линии идеальны, — сказал он громко.
И подумал: этот убогий приют — верх пропорциональности.
Над обнаженной территорией царил алый мост. От окутанной густыми туманами арки исходило ощущение неизведанного согласия.
— Мост туманов — это мост природных связей, — сказал Петрус. — Он поддерживает единство нашего сообщества. Но также он осуществляет слияние и синтез наших миров.
Он замолк.
— Вы узнаете всю историю, — снова заговорил он, — но сейчас не следует заставлять ждать комитет по встрече.
