Глава пятая
Замусоренная вентиляция
Пятничная толпа ворвалась в клуб «Марс» в десять вечера, как только его открыли. Я начал работу на первом этаже, когда распахнулись двери, но по-настоящему интересным вечер стал в районе полуночи, когда танцпол заняли «дома вога» с окраин.
Вог был как раз на пике популярности после выхода сингла Мадонны Vogue, но само движение началось еще несколько лет назад. Вогеры — это геи (черные и латиносы), которые горделиво расхаживали туда-сюда по танцполу, превращая его в своеобразный подиум. Вог на самом деле не был танцем как таковым — скорее он напоминал некий идеализированный показ мод. Объясняя явление другу, который играл на барабанах в спид-метал-группе, я сказал ему, что «дом вога» — это на самом деле не здание.
— Это примерно как «дом Шанель» или «дом Диора», — сказал я. — Они вдохновляются французскими домами мод.
— То есть они делают одежду? — спросил он.
— М-м-м, нет, — ответил я и еще раз попытался объяснить.
После полуночи в ту пятницу я ставил хаус-песни для прекрасных «вог-королев», и тут в будку вбежал мой друг Мануэль. Одними ночами он был помощником официанта, а другими играл роль «дрэг-квин». В «Марсе» он надевал черные штаны и черную футболку и носил пластиковые подносы с пустыми пивными бутылками и размякшими окурками. В свои выходные, однако, он превращался в Карлу, изящную латиноамериканскую травести с длинным мундштуком и темными глазами, подведенными сурьмой.
В прошлом месяце я сходил в дрэг-клуб возле Таймс-сквер, чтобы посмотреть на выступление Карлы. «Она» стояла на маленькой сцене и весьма элегантно и томно исполняла арию «Бали Хай». После шоу я сказал: «Это было здорово! Ты такая красотка!» Карла захлопала ресницами, поцеловала меня в щеку и удалилась, оставив за собой запах духов.
Теперь же Мануэль в образе помощника официанта вбежал в мою будку и крикнул:
— Эй, Моби! На твоем танцполе Вилли Ниндзя!
Вилли Ниндзя был его богом. Или богиней. Вилли Ниндзя возглавлял один из самых знаменитых домов вога в Нью-Йорке, так что выступление его дома во время моей диджейской смены вполне можно было назвать официальным благословением. «Марс» был сложным местом — и с демографической, и с музыкальной точки зрения. Прошлой ночью, когда я работал на втором этаже, Кул Кит и Ultramagnetic MCs забрали микрофон и пьяными голосами зачитали совершенно безупречный фристайл под хип-хоп-треки. Сегодня Вилли Ниндзя и его дом манерно расхаживали по танцполу под звуки хауса, высоко подняв головы и хвастаясь точеными скулами.
Пока они устраивали свой «подиум», я поставил песню Love Is the Message коллектива MFSB. Толпа зааплодировала, а Вилли Ниндзя лучезарно улыбнулся мне с другого конца комнаты. Я натурал, но он был так прекрасен, а его улыбка — так широка, что в тот момент я был готов на нем жениться. Ночь шла своим чередом, танцпол оставался заполненным, и в четыре часа утра я закончил свой сет, поставив Set It Off группы Strafe. Передо мной было счастливое, потное море людей — черных, латиноамериканцев, белых, азиатов, натуралов, геев. Песня закончилась, включился свет, и все вышли из «Марса» в ошеломительный город.
...Я натурал, но он был так прекрасен, а его улыбка — так широка, что в тот момент я был готов на нем жениться.
Вернувшись около пяти утра домой, я почитал немного Артура Кларка, свернулся в маленькой постели и попытался уснуть — а потом кто-то в здании напротив на третьем этаже начал орать.
— Иди на хер! — крикнул он заплетающимся языком. — Иди на хер, я это сделаю!
Я запер окно, чтобы не слышать воплей — это еще и помогло частично заглушить вонь мусора с улицы. Вентиляционная шахта шириной около четырех футов между нашим домом и наркопритоном была забросана мусором, причем высота кучи составляла не меньше ярда: прогнившие ящики, остатки еды, алюминиевые банки, манекен, чемодан… Я спросил домовладельца, почему нельзя это все расчистить, и он ответил, что формально шахта принадлежит соседнему зданию — а поскольку это наркопритон, никто и ничего расчищать не собирался. А раз шахту никто не расчищал, все жители и нашего здания, и самого притона выкидывали мусор прямо в окно, заваливая ее все выше и выше.
— Иди на хер, я это сделаю, — все надрывался человек в соседнем доме.
— Заткнись! — крикнул кто-то в нашем здании.
— Да заткнись ты уже к х*ям! — согласился еще один заспанный голос.
— Иди на хер, иди на хер, я это сделаю! — крик раздался уже примерно в двухсотый раз. А потом он действительно это сделал.
Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился. Я вскочил с постели и открыл окно. В двух футах от меня лицом вверх на куче мусора лежал окровавленный, стонущий человек.
— Антон, Антон! — кричала женщина из окна наркопритона.
— Ты в порядке? — спросил я Антона. Он застонал; его окровавленные губы двигались, но не издавали членораздельных звуков. — Держись, я позвоню 911.
Дозвонившись, я очень громко и быстро сообщил оператору, что из окна выпрыгнул мужчина и приземлился в вентиляционной шахте рядом с моей квартирой.
Я услышал, как девушка-телефонистка затянулась сигаретой и выдохнула дым.
— Адрес назовите, — скучающим тоном произнесла она. Я дал ей адрес и сказал, что сам впущу медиков.
— Антон! Антон! — все надрывалась женщина из соседнего дома. Я высунул голову в окно и крикнул:
— Он жив! «Скорая» уже едет!
Кто-то еще из моего окна ответил:
— Заткнись!
— Я тут уснуть пытаюсь! Заткнись на хер!
— Тут какой-то парень помирает! — объяснил я.
— Да заткнись уже, бл*! — ответил один из голосов. Люди, которые очень хотят спать, обычно не отличаются особым милосердием, даже если в нескольких футах от них кто-то умирает.
— Антон, — спросил я, — ты меня слышишь? Ты в порядке?
Он лишь застонал.
...Я услышал женский вопль, и кричавший человек прыгнул в шахту с третьего этажа. В падении он успел издать странный стон, а потом с тошнотворным хрустом приземлился.
— «Скорая» уже едет, — сказал я. — Держись.
Он опять застонал. Он был весь мокрый — то ли от крови, то ли от пота, то ли от дождя. Или, может, от всего сразу. Выглядел он так, словно потел нефтью.
Через несколько минут в квартиру позвонили.
— «Скорая помощь»! — крикнул кто-то в шипящий домофон. Я открыл дверь, и трое фельдшеров с алюминиевыми носилками прошли по коридору. Я провел их на нижний этаж, открыл черную железную дверь пожарного выхода и пропустил их в вентиляционную шахту. Я пошел обратно домой, а они ловко полезли вверх по мусору, не выпуская носилок.
Вернувшись в спальню, я выглянул в окно: фельдшеры проверяли Антону пульс и светили фонариком в его расфокусированные глаза. Я высунулся из окна и спросил:
— С ним все будет нормально?
Один из фельдшеров засмеялся.
— Ага, долбаный мусор спас ему жизнь.
— Вы о чем?
— Если бы вентиляционная шахта была чистой, он бы приземлился на бетонный пол. И сразу бы умер.
Они пристегнули Антона к носилкам и вынесли его к машине «Скорой помощи». И все стихло. Никто больше не кричал. Я посмотрел вверх через вентиляционную шахту, разделявшую наши здания, и увидел серое рассветное небо.
