Монс Каллентофт

Смотри, я падаю

Beauty is the mystery of life [Красота — великая загадка жизни (пер. с англ.).].

Агнес Мартин

Сообщение пришло в тот момент, когда он собирался выйти из квартиры, чтобы купить лезвия для бритвы.

Он закрывает за собой дверь, останавливается на площадке и читает, слыша при этом, как Ребекка удаляется легкими шагами.

Ватсап.

Эмма, в Сети.

«никаких снимков прыжков с балкона отеля в бассейн пап пап обещаю»

На селфи она улыбается в камеру. Позирует у металлических перил балкона гостиницы. Одета в белый топик, видны обожженные солнцем плечи и грудь, светлые круги вокруг глаз от черных очков Ray Ban. Ее зеленые покрасневшие глаза блестят.

На заднем плане виден стол, на нем бутылка кока-колы лайт и стакан с кубиками льда, подточенными жарой. Водка, да и другие предметы, которые там должны были быть, убраны, но внизу фотографии можно разглядеть в пепельнице обгоревшую бумагу от сигарет-самокруток.

Сбоку тонкой темной линией виднеется Средиземное море, будто променявшее свою синеву на блеск розово-оранжевых оттенков.

Он увеличивает фото.

Бассейн под балконом. Из-за белого кафеля вода кажется ледяной. Желтый плавательный круг стоит на якоре в центре бассейна, а на бетонном краю спит молодой парень. Клановые татуировки кажутся намертво присосавшимися к его мощным плечам, как нечто чужеродное из фильмов про инопланетян. Рядом собака — майорский мастиф ка-де-бо — вылизывает нечто похожее на блевотину.

Снимок хорошо выстроен.

Он пишет ответ.

«Ха. Ха. Попробуй только. Всего хорошего».

Она отвечает.

«U watch me dad. me do da jump» [Смотри, папа. я прыгаю (пер. с англ.).].

Следующая за этим картинка — бесконечные краски, размазанные движением, будто тот, кто держит телефон, барахтается в воздухе.

Эмма, заходила в последний раз в 20:37.

I

Магалуф, пятое августа 2018

Жил-был пляж, и он существует и по сей день.

Тим Бланк медленно бредет сквозь средиземноморскую ночь.

Волны окрашивают прибой серым цветом. Световые дорожки от подсветки карусели ночного клуба «Тиволи» попадают даже сюда, в самый низ, и на несколько секунд освещают пару, занимающуюся сексом на песке, их тела в зелено-синем свете. Потом они снова исчезают, в темноту, к своим мышцам и лону, к одурманенным наркотой мозгам, к тому мгновению, которое принадлежит только им, а лучи подсветки выхватывают горы, которые на миг становятся видны вдалеке.

Виден свет в комнатах отеля, а развешенные для просушки на балконах полотенца кажутся флагами независимости и суверенитета.

Тим неторопливо шагает вдоль бульвара Стрип, наблюдая.

Они собираются группами здесь, над побережьем. Дети и взрослые в одном и том же виде, в бикини со звездами на сосках, в топиках с вырезами глубокими, как овраги в джунглях, в платьях, в шортах для серфинга до колен, в белых джинсах и рубашках, руки подняты вверх к потолку клуба, музыка в одном ритме, а они все в одном общем движении именно здесь, именно сейчас, с одним желанием напиться и уколоться, смеяться, орать и танцевать, уснуть на автобусных остановках и в переулках, все сразу.

Они здесь вместе. Они видят друг друга, их увидят, здесь они рождаются и перерождаются, вечная реинкарнация.

Кто-то же видел тебя, Эмма. Кто-нибудь должен был тебя видеть.

Поначалу, в первый год пропажи дочери, Том всегда носил с собой фотографию, многим ее показывал, раздавал снимки, и вскоре его везде стали узнавать и просить уйти, исчезнуть. Теперь все люди новые. Те, кто его узнает, не обращают на него внимания, а новые вообще его не замечают или сердятся и гонят отовсюду.

Все эти ночные клубы со стриптизом или без. City lights, Taboo, Pure lounge, Sorry mom tattoo, Chaplin, Bad Girlz, The Secret, Red lion, Crystal, Coco Bongo, Benny Hill и THE STRIP.

Женщины, раздвигающие ноги на подиумах, охранники в черных трико, голые спины с накачанными стероидными препаратами мышцами, хастлеры, продающие фальшивые часы Rolex. Кругом одни подделки, нигерийские проститутки, поджидающие в закоулках, группки с ножами в руках только и ждут, чтобы напасть и ограбить пьяных, забытых и брошенных, тех, кого ночь выплюнет, окончательно дожевав.

Полиция на все это только смотрит. Выжидает. Камеры наблюдают за всеми и всем, но записи могут исчезнуть, а камеры окажутся испорченными.

Тим сканирует подростков взглядом. Как будто Эмма может быть здесь, среди них.

Они хотят купаться ночью, чувствуя себя в безопасности под неоновым светом. Они плывут не в ту сторону, их слизывает то самое море, которое проглотило римский флот по пути домой из Карфагена в Первой Пунической войне.

Пей, кури марихуану, нюхай кокаин, колись.

Купи гашиш у какого-нибудь индийца. А вот хоть бы и у этого.

Завтра это сегодня. А сегодня на самом деле было вчера. Арабы торгуют кебабами, китайцы продают дешевые пляжные коврики, южноамериканцы занимаются уборкой, а румыны и болгары завинчивают что-то в мастерских. От вони мочи, засохшего алкоголя, свежего холодного пива, сладких коктейлей и сидра сгущается воздух, одуревают комары и мухи с их тягой к крови, струящейся в венах подростков и текущей по тротуарам после поножовщины.

Кто видел тебя, Эмма?

Узнаете эту девочку? Ты ее видел? Возьмите этот снимок, покажите своим друзьям, может, кто-нибудь…

Whatever, man [Не важно, парень (пер. с англ.).].

Часто Тим подумывал, что Магалуф августовской ночью становится свидетелем как конца света, так и сотворения мира, но в нем нет места для седьмого дня, дня отдыха.

У пляжа, который существует и по сей день, между морем и горами, строились дома, чтобы дать приют счастью и мечтам, чтобы нажиться на мечтах. И тогда все дозволено, пока это не вредит бизнесу. Но даже и в таком случае ни у кого не хватает сил сопротивляться, потому что обещание красивой жизни попадает в цель как у подрядчиков, так и у туристов. Ты в стране беззакония. Ты можешь быть здесь кем-то отличным от того, кто ты есть на самом деле.

Одним из счастливчиков.

Одним из тех, кто пребывает в состоянии эйфории.

Обладателем того, чего жаждут больше всего. Вечной молодости и силы. Такая уж эта страна. Так будет, но вместо обещанного получилось то, что есть.

Кто-то хотел этой молодости от тебя, Эмма.

— На вкус похоже на наши сладости! Как шведские полосатые леденцы «Полькагрис»! Или рыбки, со́ски из желе. У вас есть что-нибудь, что по вкусу похоже на кислых рыбок?

— One more, girls, try the green gummibears this time. I make that shot myself. It’s my favourite [Еще одна порция, девочки, попробуйте на этот раз моих зеленых мишек. Я сам их делаю. Это мой любимый коктейль (пер. с англ.).].

Two for one [Два по цене одного (пер. с англ.).].

Shit [Черт (пер. с англ.).], до чего крепкое! Shit, я опьянела, shit, какая я пьяная, на пляж, хочу танцевать, воо как. «Give me a drag of that» [Дай мне затянуться косячком (пер. с англ.).].

Тим видит их. Как они пытаются научиться владеть собой, друг другом. Со снятым с предохранителя оружием, с указательным пальцем на курке. Их укачивает на черно-серых волнах асфальта, неоновый свет блуждает по побережью, и огни подсветки вновь выхватывают нагие тела на песке. Песчинки растирают самые укромные места, завтра там появятся маленькие зудящие ранки, боевые шрамы для демонстрации во время позорного пути в отель и завтрака с водкой, прежде чем пора будет снова выйти на солнце, обжечь кожу и начать все сначала. Дубль пять, шесть, семь.

Потом самолет полетит в обратную сторону.

Но они вернутся в следующем году.

Так человек приближается к своей жизни, думает Тим, когда идет темными задворками обратно к машине. Сначала мы крадемся на цыпочках, потом бросаемся со всего разгона навстречу той любви, которая, как мы надеемся, прячется во времени. В нашей тоске по любви мы играем с мыслью, что она, эта любовь, действительно существует.

Мы слышим, как люди ходят за закрытыми дверями. Мы слышим тех, кого мы любим. Они движутся к нам, и мы отказываемся перестать мечтать. О любви, о свободе и о возрождении душ.

Магалуф.

Где все началось.

Где царит опьянение, где может случиться все что угодно. Магалуф.

Все не могло закончиться здесь.

Ты еще оглянешься на свою жизнь, Эмма.

Тим видит, как красный свет вывески Benny Hill сливается с ночным небом и превращается в слабый узор, и он понимает, что, возможно, никогда не видел ничего прекраснее. Что там, где большинство видит уродство, есть красота.

То, чем мы все были когда-то. Вывеской на фоне неба.

Не взрослые и не дети. Мир, готовый к сотворению. Ну, давай.

А мне наплевать на это.

«U watch me dad» [Смотри, папа (пер. с англ.).].

Whatever [Какая разница (пер. с англ.).].

«me do da jump» [Я прыгаю (пер. с англ.).]

Lakritsshot? [Рюмка шнапса со вкусом лакрицы (пер. с англ.).]

Я не люблю лакрицу. Вы же знаете.

Я знаю, Эмма. Я знаю.

Есть вообще кто-нибудь, кто любит лакрицу? Всерьез? Кислых рыбок мне, please. / пожалуйста.

Папа.

Тим приехал в горы. Поставил машину на черной как ночь парковке и смотрит вниз на огни Магалуфа. Отсюда вывеска Benny Hill светит более темным оттенком красного, а подсветка ночного клуба Tivoli Nightclub трепещет на ветру, как и раньше.

Прочная подстилка осталась в багажнике, и он садится прямо на утес. Камень давит на копчик, и Тиму это нравится: неприятное ощущение не дает ему задремать, дает мыслям шанс поплутать еще некоторое время.

Одно время он думал, что есть граница алчности даже на Мальорке, даже в столице острова, городе Пальме. Но нет, это было не так. Четыре профессора университетской больницы Son Espases создали фонд для изучения раковых заболеваний. Умирающие от рака люди платили в этот фонд по двадцать пять тысяч евро за лечение новым, революционным, методом, который должен был спасти их жизнь. Пациенты закладывали свои дома, клянчили деньги у друзей и родственников, чтобы оплатить курс лечения. Метод оказался выдуманным, таблетки делались из сахарной пудры, а фонд был машиной для добычи денег для этих четверых.