Даже несмотря на нелюдимую натуру Адама, привычно закрывающуюся от любого, кто пытался приблизиться к нему, Джине казалось, что под его непроницаемой внешностью он до сих пор оставался шестнадцатилетним пареньком, который помог ей добраться до дома, когда она упала с лошади. Юным героем, бросившимся ей на помощь во время школьного вечера, когда ее партнер оказался слишком уж прытким.

Она сделала глубокий вдох, подождала, пока он посмотрит на нее, и сказала с притворной веселостью:

— Мои лошади уже здесь.

— Вижу. — Адам бросил взгляд на стоящий возле загона трейлер. — Почему?

Этого она не ожидала.

— Что ты имеешь в виду?

— По-моему, простой вопрос, — сказал Адам. Его ноги в высоких грубых ботинках были широко расставлены, как если бы он приготовился к бою. — Почему они здесь? Почему бы им не оставаться там, где они были?

Джина, не мигая, смотрела на него. Он злится, потому что ее лошади будут топтать траву на его ранчо?

— Но ведь я живу сейчас здесь.

— Временно.

— Бога ради, Адам. — Трэвис распрямил плечи и встал рядом с Джиной, ясно давая понять, на чьей он стороне.

— Это не твое дело, брат.

Джина оценила благородный жест Трэвиса, но ей все же нужно было самой решить эту ситуацию.

— Он прав, Трэвис. Это касается только нас с Адамом. — Она сделала шаг к мужу, чей суровый вид согнал с ее лица краску и заставил откинуть назад голову. — Адам, мы поженились. Я живу здесь и работаю с этими лошадьми каждый день. Не очень-то удобно всякий раз отправляться на ранчо к моим родителям.

Выдохнув сквозь зубы, Адам бросил быстрый взгляд на брата, затем снова посмотрел на нее. Определенно, ему многое хотелось ей сказать, но в свидетелях он был не заинтересован, поэтому взял Джину за руку и, потянув за собой, остановился в тени открытой двери.

— К чему эта показуха? Мы оба знаем, что у нас не настоящий брак.

Еще один удар, точно попавший в цель. Но черта с два Джина позволит ему догадаться об этом. Если она хочет, чтобы Адам остался с ней, нужно дать ему отпор.

— На самом деле мы женаты, — Джина подняла левую руку и показала ему кольцо. — И нравится тебе это или нет, Адам, сколько бы этот брак ни существовал, сейчас мы женаты вполне официально...

Он убрал ее руку, но кожа Джины продолжала гореть, как если бы его прикосновение обожгло ее.

— Я знаю, что наш брак официальный, но вряд ли это такой уж обычный брак.

— А какой брак обычный, Адам?

Он выдохнул с досадой.

— Ты специально не хочешь меня понять?

— О, я прекрасно тебя понимаю. Ты хочешь, чтобы все выглядело, словно меня здесь вообще нет. Единственное место, где ты готов меня принять, — постель. Но это не так. Я здесь. И пока не собираюсь отсюда никуда уезжать.

Бросив взгляд на Трэвиса, Адам понизил голос:

— Я не вижу особого смысла, чтобы на пару месяцев перекидывать сюда целый табун. Кроме того, для них тут и места не слишком-то много. Не говоря уж о том, что ты могла бы сообщить мне заранее о своем намерении.

— Здесь полно места для лошадей, Адам. Ты совсем не используешь большой загон возле дома, да и половина стойл пустует.

— Ну, это как сказать...

— Только не надо ничего выдумывать на ходу. Ты ведь еще и до нашего брака знал, что я работаю с этими лошадьми.

— Я не думал...

— О чем? Что я буду работать с ними здесь? Ты предполагал, что мне следует целый день сидеть в спальне и ждать, когда ты обслужишь меня? Я сказала, что хочу ребенка, но у меня есть еще и жизнь. Жизнь, от которой я не собираюсь отказываться.

— Ты могла бы сказать мне...

— Возможно, это надо было сделать. Но я не знала, что мне нужно будет на каждое мое решение получать твое согласие.

— Я не говорил, что...

— Так о чем тогда речь? — Она уже почти наслаждалась ситуацией. Адам был выведен из равновесия и выглядел смущенным. Но это было куда лучше, чем холодное равнодушие. По крайней мере наконец он заметил ее. Заговорил с ней. И если продолжать удерживать его в этом состоянии, то, возможно, у нее что-то и получится.

Нетерпеливым жестом он провел рукой по лицу.

— Ладно. Хочешь, чтобы эти чертовы лошади были здесь, — отлично.

— О, — сказала она, прижав к груди ладонь, — премного благодарна тебе за это.

Его губы дрогнули.

— Ты начинаешь меня раздражать. Джина.

— Это неплохо, — улыбнулась она. — Приятно знать, что заставляю тебя чувствовать хоть что-то.

Джина повернулась, чтобы уйти, но Адам схватил ее за руку, рывком развернул к себе и, прежде чем она успела спросить, какие есть еще к ней претензии, прижался к ее губам в таком жадном поцелуе, что у нее задрожали колени. Затем он отступил назад, как если бы и сам был удивлен тем, что сейчас сделал.

— Будь осторожна, Джина. Не все чувства бывают приятны.

Она поднесла к губам руку и посмотрела на него.

— Даже это лучше, чем вообще ничего.

— Не думаю, что ты права, — сказал он и, повернувшись к ней спиной, коротко бросил: — А теперь иди, устраивай своих лошадей.

Обойдя вокруг амбара, Адам вошел в маленький офис, оборудованный в старом сарае, и сел за широкий потертый стол — стол своего управляющего. Сегодня Адам был рад, что у Сэма нашлись еще дела где-то.

Трэвис остановился в дверях, прислонившись к косяку.

— Похоже, тебе нравится быть такой скотиной, да, Адам?

— Иди к черту.

Адам сложил на груди руки и забросил ноги на стол. Он до сих пор чувствовал вкус губ Джины. Он не хотел целовать ее. Но она подтолкнула его, и он не смог удержаться.

С тех пор как они вернулись из Лас-Вегаса, Адам делал все, чтобы как можно меньше проводить времени в ее обществе. Если он был достаточно загружен делами, то становилось легче представить, что она и вовсе не жила с ним рядом. И в течение дня все шло своим чередом.

Но уже ближе к вечеру мысли Адама начинали все чаще обращаться к Джине. Его тело томилось. И каждую ночь он бросался на нее словно снедаемый внутренним жаром.

Он не мог этого предвидеть. Как не мог предвидеть, что его вообще будет смущать ее присутствие. Теперь ему приходилось справляться еще и с этим — еще одним подводным камнем их соглашения.

— Джина заслуживает лучшего к себе отношения.

Адам послал Трэвису взгляд, словно надеясь заморозить его на месте. Но на Трэвиса это не подействовало.

— То, что между мной и Джиной, — сказал Адам, — я не собираюсь обсуждать еще с кем-то.

Трэвис оттолкнулся от дверного косяка, прошел в комнату и, сбросив со стола ноги Адама, уселся на край. Его рот дрогнул в полуулыбке.

— Джина все равно до тебя доберется, если ты ей это позволишь.

— А с какой стати я должен ей это позволить? — спросил Адам. Костяшки его пальцев, сцепленных на груди, побелели.

— Тогда скажи, тебе действительно нравится жизнь отшельника? Ты наслаждаешься, закрывшись здесь, на своем ранчо? Отгородившись ото всех, кроме меня и Джексона?

Адам медленно поднялся, пытаясь сдержать гнев.

— Я закрылся здесь не просто так. Дела на ранчо требуют много времени, и...

— Только не надо мне этого рассказывать, — оборвал его Трэвис. — Я тоже здесь вырос. И знаю, сколько уходит времени на все эти дела. Что я не видел, как работал наш отец?

— У отца не было таких планов, как у меня.

— Да, конечно, — подхватил Трэвис. — Отцу ведь еще и жить хотелось.

— Я тоже не обижен.

Улыбнувшись, Трэвис кивнул.

— Я видел этот твой поцелуй и могу сказать: да, пожалуй. Если только ты все не испортишь.

Адам хмуро посмотрел на него.

— Ты за этим сюда приехал? Или есть еще какая причина?

Трэвис тоже встал, засунув руки в карманы своих черных брюк.

— Я хочу взять один из наших самолетов в Найпу на пару недель.

— Счастливого тебе путешествия, — сказал Адам. — Но какое это имеет отношение ко мне?

— Просто хочу, чтобы ты был в курсе. Там есть один винный заводик, на котором делают изумительное каберне. Думаю у них поучиться.

— Значит, когда ты носишься со своими винными заморочками, это нормально, а когда я занят делами на ранчо, так сразу и отшельник?

— Просто я не живу только своими виноградниками, Адам, — улыбнулся Трэвис. — И теперь, когда ты снова женился, может, настало время и тебе подумать, что в жизни есть не одно ранчо.

— Ты ведь прекрасно знаешь, почему я женился. И не надо делать из нашего брака что-то большее.

— Одно не исключает другого.

— Мне от Джины ничего не требуется.

— Это потому, что ты и Моника... — Трэвис осекся, увидев, как побледнело лицо Адама. — Ладно, не будем говорить об этом. Хотя тебе и следовало бы...

— В сеансах психотерапии я тоже не нуждаюсь.

Вздохнув, Трэвис махнул рукой.

— Ладно, Адам, иди по старой дорожке. Поставь крест на своем будущем ради своего прошлого. Но, — он ткнул пальцем через плечо, — эта женщина слишком хороша, чтобы ты, получив от нее то, что тебе нужно, просто выкинул ее из своей жизни. Она заслуживает большего. Да и ты тоже.

Адам резко сменил тему:

— Не выпить ли нам по стаканчику виски?

— Не откажусь. — Через несколько минут Трэвис направился к двери и повернулся, остановившись возле порога. — Обещай мне кое-что, прежде чем я уйду.

- Что?

— Попробуй не быть таким упертым ослом. Дай Джине шанс. Дай себе хоть какую-то передышку, ладно?

Когда Трэвис уехал, Адам еще долго шагал из угла в угол, прислушиваясь к тому, что происходило во дворе. Цокот подков о металл ограды, нервное ржание, звонкий смех Джины...

Он вдруг замер, сосредоточившись на почти магической музыке этих звуков.

Адам тряхнул головой. Не имеет значения, что он чувствует или не чувствует к Джине. Как только дело будет сделано, их брак закончится. Она уедет отсюда, а он останется.

Несмотря на увещевания Трэвиса, у него, Адама, нет никакой надежды на будущее. Он успел доказать себе, что не создан для брака.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Джина оставила Адама спящим в их широкой постели. Она надела халат и, прежде чем выскользнуть из комнаты, потуже затянула пояс. Ей никак не удавалось заснуть, сколько бы она ни лежала, уставившись в темноту, прислушиваясь к ночным шорохам. Так почему же не приготовить себе чая и не съесть немного печенья, которое испекла Эсперанца?

У дверей она обернулась и посмотрела на Адама. Он и во сне выглядел отстраненным, словно все его эмоции были так глубоко запрятаны, что не могли выйти наружу, даже когда он не контролировал их.

Вздохнув, она осторожно прикрыла за собой дверь и начала спускаться по лестнице. Дом спал, окутанный ночной дремой, отдыхая после длинного дня. Джине тоже хотелось бы отдохнуть, но ее мозг был слишком возбужден. Девушка не могла перестать думать об Адаме и об их утреннем споре.

Почему она решила, что ей будет легко достучаться до его сердца? Ведь Адам провел последние пять лет, почти полностью отгородившись от всего мира. Что, если ему и не нужны эти ее попытки? Сможет ли она переиграть его? Не заподозрит ли он неладное, если она не забеременеет в ближайшие два месяца?

Головная боль тупой тяжестью застучала у нее в висках.

Во дворе не было фонарей, но лунный свет, падая из высокого окна, окрашивал лестницу в серебристый цвет. Босые ноги Джины мягко ступали по ковровой дорожке, не издавая ни звука. Медленно спускаясь, она вглядывалась в фотографии, висевшие на стене.

Фотографии братьев Кинг, начиная с их раннего детства идо последних дней. Вот улыбающийся Джексон с синяком под глазом, стоящий между своими старшими братьями, обняв их за плечи. Вот Трэвис с кубком в руке, который завоевала его футбольная команда, когда он был нападающим. А вот фото двадцатилетней давности, сделанное в июле на пикнике в День независимости, где была и она вместе со своими братьями. Адам, самый высокий из всех, стоял позади десятилетней Джины, ведь она и тогда все специально устроила, чтобы быть к нему поближе. Заметил ли он это? Улыбаясь, Джина продолжала скользить взглядом по замороженным во времени лицам и вскоре с удивлением обнаружила, что не было ни одной фотографии Моники, погибшей жены Адама, и Джереми, его сына.

Это открытие заставило ее нахмуриться, и она вспомнила, что и на других фотографиях, висевших в доме, их тоже не было. Странно. Почему Адам не хотел помнить о них?

Она снова начала подниматься по лестнице, внимательно изучая каждую фотографию, теперь выделяя только лицо Адама. Вот здесь он еще совсем ребенок в разорванных джинсах и в кепке с длинным козырьком, тенью закрывавшей глаза. А здесь — капитан бейсбольной команды старших классов. Адам на выпускном вечере. Адам с голубой лентой победителя на местном родео. Улыбающийся Адам. Господи, ему следовало бы чаще это делать...

Кончиком пальца Джина дотронулась до этой пойманной улыбки и с грустью подумала: вот если бы так же легко можно было дотянуться до его сердца.

Мурашки пробежали по ее телу, и Джина глубже запахнула на себе мягкий кашемировый халат. Но это не помогло: холод шел изнутри. Она спустилась с последней ступеньки й вышла в холл. Длинный коридор вел в кухню, к печенью Эсперанцы, входная дверь — в летнюю лунную ночь. Джина толкнула дверь, и холодный влажный воздух словно обернул ее плотным коконом. Ни шороха, ни движения ветерка. Ясное небо было сплошь усеяно мириадами звезд, большая, почти полная луна отбрасывала на траву черные густые тени.

Джина медленно пошла через двор к загону. Завтра ее лошадей разведут по стойлам, но на сегодняшнюю ночь они остались здесь, привыкать к своему новому дому.

Облокотившись на изгородь, она прошептала:

— Надеюсь, вы освоитесь быстрее, чем я.

Одна из кобыл, тихо заржав, приблизилась к ней. Джина протянула руку и коснулась ее мягкого носа.

Лошадь переступала с ноги на ногу, длинные тонкие волосы колыхались вокруг ее копыт.

— Привет, Рози. Немного не по себе, да? — Пальцы Джины нырнули в темную густую гриву. — Я тебя понимаю. Но ничего, скоро привыкнешь. Знаешь, Адам на самом деле совсем не такой страшный. Он просто ведет себя как бирюк.

— Я и есть бирюк.

Его голос раздался прямо у нее над ухом. От неожиданности Джина так сильно вздрогнула, что кобыла, отпрянув в сторону, заплясала на своих мохнатых ногах. Сделав судорожный глоток воздуха, Джина обернулась.

— Черт возьми, Адам, зачем подкрадываться, как вор? Ты что, хотел, чтобы у меня случился инфаркт? — Она прижала руку к груди и почувствовала, как быстро стучит ее сердце.

— А какой черт понес тебя сюда среди ночи?

Джина перевела дух и посмотрела на него.

Загорелая грудь Адама отливала темным золотом в мягком лунном свете, волосы были взъерошены, на скулах виднелись глубокие тени. Он был босиком, в старых джинсах с расстегнутой верхней пуговицей. Ее взгляд скользнул по узкой дорожке черных волос, исчезающей под грубой тканью.

Черт возьми.

У нее снова перехватило дыхание.

— А... это что, еще одно правило? Я должна спрашивать разрешения, чтобы выйти из дома?

— Я не это имел в виду.

— Тогда что?

Адам шагнул к ней, и его аромат, казалось, проник сквозь кожу Джины. Она сделала длинный вдох, пытаясь успокоиться, но добилась только того, что его запах еще глубже вошел в ее тело и свернулся клубком внизу живота.

— Я проснулся, а тебя не было, — сказал он, пожимая плечами.

У нее мелькнула искра надежды.

— Ты беспокоился обо мне?

Адам посмотрел на нее и отвел взгляд.

— Мне просто было любопытно, куда это ты отправилась среди ночи.

— Я никак не могла заснуть. — Она повернулась и оперлась на изгородь, глядя на лошадей, медленно двигающихся в лунном свете. — Сначала я хотела выпить чаю с печеньем, а потом решила пойти посмотреть на лошадей.

Он тряхнул головой. Голос его прозвучал почти раздраженно:

— Что в них такого особенного, в этих твоих лошадях?

Джина бросила на него быстрый взгляд и улыбнулась.

— Абсолютно все.

— Прямо мистика какая-то. Ты специально напускаешь тумана? Хочешь меня заинтриговать?

— Ты шутишь! — рассмеялась она, положив ладонь на его руку. — Но в них действительно что-то есть.

Адам не вздрогнул и не отодвинулся, и она подумала, что это уже можно было считать маленькой победой.

— Занятно. — Он повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. — Но все же почему ты на них так помешана?

— Они очень ласковые. И умные. И хорошо ладят с детьми. Это просто удивительно, как они друг друга понимают. — Ее глаза, не отрываясь, следили за жеребенком с маленьким белым пятнышком на лбу, пустившимся в свой одинокий забег по кругу загона. — Их выводили в течение нескольких столетий, чтобы они стали вроде как членами семьи. Они преданные и выносливые. Меня это просто восхищает. Я очень ценю эти качества.

— Я тоже, — сказал Адам, но его взгляд был устремлен не на лошадей, а на Джину.

Что-то словно зазвенело у нее внутри. Ночь была спокойной и тихой, словно весь мир затаил дыхание.

Молчание Адама было невыносимо долгим, и, чтобы прервать нарастающее напряжение, Джина негромко произнесла:

— Я увидела их шесть лет назад на одной конской ярмарке. Они были просто изумительны. Даже по-своему элегантны. Глаза лошадок были такими добрыми и чистыми, как если бы из них на меня смотрели очень старые, умудренные жизнью души.

— Как же ты можешь продавать этих лошадей, если ты их так любишь?

Она улыбнулась:

— Да, это не просто. Думаю, ФБР бы оценило, как я проверяю тех, кто покупает у меня лошадей.

— Правда? А то я встречал немало таких людей, которые нисколько не беспокоились, к кому попадут проданные ими лошади. Их интересовали только деньги.

Ее губы сжались.

— Я таких тоже встречала.

— Не сомневаюсь. — Он вздохнул и опустил глаза. — Прости за то, что было утром.

Глаза Джины округлились.

— Ничего себе! Сначала ты пошутил, теперь просишь прощения. Что за праздник сегодня у меня!

— У тебя чертовски бойкий язычок.

— Это точно. Мама говорит, что когда-нибудь он доставит мне большие неприятности.

— Ты всегда слушаешь свою маму?

— Если бы я это делала, вряд ли мы были бы сейчас женаты, — сказала Джина и тут же пожалела о своих словах.

— Она была права — насчет меня. Права, что предупредила тебя.

— Нет. Я люблю ее, но иногда мама беспокоится больше, чем следовало бы. — Джина подумала, что, возможно, только сейчас прикоснулась к его душе, впервые после их поспешной свадьбы. Она положила руку ему на плечо и заметила, как он вздрогнул от этого легкого прикосновения. — Я знаю тебя, Адам...

— Ошибаешься. — Он посмотрел на ее руку. — Ты знала меня раньше, но я уже не тот, каким был двадцать лет назад. Время прошло, и все изменилось. Изменился и я.

— Ты все тот же, Адам, — ее голос звучал почти с мольбой.

— Черта едва. — Он оттолкнулся от изгороди и, взяв Джину за плечи, повернул к себе. В лунном свете лицо Адама казалось жестким и угловатым, наполненным глубокими тенями. Горячий жар от его рук проникал сквозь толстую ткань ее халата. — Не суди неверно о том, что происходит, Джина.

Ей незачем было его бояться. Да она и не чувствовала себя испуганной, если даже это и было его целью.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь. — Адам отпустил ее плечи, но его глаза стали еще темнее. — Не обманывай себя. Думаешь, я ничего не вижу? Ничего не чувствую?

— Адам...

— У нас ведь есть уговор, верно? И это все, что мы имеем. Каждому нужно что-то от другого. И когда условия будут выполнены, все закончится. Не надо здесь обустраиваться. Не надо ожидать от меня чего-то большего.