Драгоценный час между ужином и восемью часами все посвящали одному — неслись в ближайшие магазины, те, которые еще были открыты, чтобы затариться на ночь всем необходимым. Кто-то накупал кофе. Кто-то продуктов. Некоторые добегали до аптеки и хватали шампунь и зубную пасту. Некоторые успевали заскочить в бар и с неимоверной скоростью залиться спиртным. Кто-то начисто пропадал на этот час из виду и бежал на торопливое свидание. Потом начиналось светопреставление — все рысью неслись обратно в Вексфорд. В 19.55 у ворот скапливалась целая толпа.

Только два человека не жаловались на это нововведение: обитательницы двадцать седьмой комнаты Готорна. Для Джазы такая жизнь была в порядке вещей. Ей было хорошо и уютно дома, она сидела и работала. А я хотя иногда и царапала когтем оконное стекло и просилась наружу, тоже не без радости приняла новые правила, потому что они дали мне неожиданное преимущество: комендантский час подравнял всех под одну гребенку. Обычная иерархия рухнула. Теперь уже никто не похвалялся, на какую вечеринку, в какой паб или клуб пойдет. Все мы оказались пленниками Вексфорда. Именно за эти три недели он и стал моим домом.

У нас с Джазой даже возникли свои традиции. Перед ужином я ставила «Чиз-виз» на батарею. Этот приемчик я придумала совершенно случайно, но он оказался безотказным. Примерно к девяти соус достигал идеального состояния, делался теплым и текучим. Перед сном мы с Джазой чинно выпивали по чашке чая с сухариками и рисовыми хлебцами, намазанными «Чиз-визом».

С соседкой по комнате мне крупно повезло. Джаза, с ее широко распахнутыми глазами, милой оглядчивой повадкой, упорным стремлением делать только хорошее. Джаза скучала по своим собакам и своей ванне, где можно подолгу лежать в горячей воде, и обещала как-нибудь свозить меня к себе, в далекое корнуольское захолустье. Она любила завалиться в половине одиннадцатого в кровать и, попивая чай, почитать Джейн Остин. Она не возражала, если я засиживалась до трех часов утра, ползая по Интернету, лихорадочно загружая в голову английскую литературу и продираясь сквозь статьи на французском. Собственно, новые правила спасли меня от учебного фиаско. Кроме как учебой, заняться все равно было нечем. В пятницу и субботу мы слегка надирались дешевым красным вином, которое разливали по кружкам (вином нас снабжали Гаэнор и Анджела, которые так умудрились припрятать свои запасы, что их никто не смог реквизировать), а потом бегали кругами по зданию.

Так вот и проходил сентябрь. К концу месяца все мои соседи по этажу уже знали про кузину Диану, дядю Вика и Билли Мака. Они восхищались фотографиями бабушки в неглиже. Я же выяснила, что Гаэнор слышит только одним ухом, что на Элоизу однажды напали на парижской улице, у Анджелы кожное заболевание, от которого она постоянно чешется, а Хлоя, которая живет в конце коридора, совсем не задавака, просто у нее недавно умер отец. Подвыпив, Джаза танцевала сложные композиции с реквизитом.

По мере приближения двадцать девятого числа мои одноклассники все больше негодовали по поводу новых правил. Ответом на требование полиции сидеть по домам или ходить только группами стало то, что по всему городу словно бы устроили сплошной праздник. В пабах вторую порцию наливали бесплатно. Букмекеры принимали ставки — где обнаружат новые трупы. Обычные программы Би-би-си заменили долгими вечерними выпусками новостей, на других каналах показывали все фильмы и программы о Джеке Потрошителе, какие только есть на свете. В домах проводили «вечеринки за запертыми дверями». Ночь Двойного Убийства грозила превзойти Новый год, а мы были лишены возможности примять в ней участие.

Утром двадцать девятого числа небо размышляло, устроить дождь или нет. Я побрела в столовую, прихрамывая, — у моей ноги случился мимолетный роман с мячиком, причем в один из тех редких моментов, когда я не была с ног до головы облачена в защиту. Сколько помню, меня не особо занимал Потрошитель. В моем сознании Джек Потрошитель оставался мифологической фигурой, стандартным лондонским атрибутом. Однако в тот день я заметила в школе первые признаки тревоги. До меня донеслись чьи-то слова: как-то не хочется сегодня выходить на улицу. Двое учениц и вовсе уехали на несколько дней. Я видела, как одна из них тащит по булыжнику тяжелую сумку.

— Они это восприняли всерьез, — сказала я Джазе.

— По улицам рыщет серийный убийца, — ответила она. — Это трудно не воспринять всерьез.

— Но велик ли шанс, что ему попадешься именно ты?

— Полагаю, все жертвы именно так и рассуждали.

— И все же, велик ли шанс?

— Ну, наверное, один к нескольким миллионам.

— Все-таки меньше, — ответил Джером, подходя к нам сзади. — Речь идет о небольшой части Лондона. Допустим даже, здесь толчется миллион или около того, однако Потрошителю нужны только женщины, потому что жертвами первого убийцы были именно женщины. Так что делим на два…

— Завел бы ты себе другое хобби, — оборвала его Джаза, открывая дверь в столовую.

— А у меня много разных хобби. При этом ни детьми, ни подростками Потрошитель никогда не интересовался, так что нам особо не о чем волноваться. Ну как, тебе полегчало?

— Не особенно, — ответила Джаза.

— Жаль, я очень старался.

Джером отступил в сторону, давая мне пройти. Мы встали в очередь, наполнили тарелки. Только мы уселись, как в столовую вкатился Пик Эверест в сопровождении Клаудии и Дерека, старшего воспитателя из Олдшота.

— Вид у них невеселый, — прокомментировал Джером.

С этим было не поспорить. Над всеми ними будто нависла мрачная туча. Они шеренгой поднялись на кафедру, Эверест посередине, Клаудия и Дерек по бокам, сложив на груди руки, словно телохранители.

— Внимание! — возгласил Эверест. — Прошу тишины. Я должен сделать объявление.

Прошло несколько секунд, прежде чем все углы столовой облетела новость, что нас просят заткнуться.

— Как вам всем известно, — начал Эверест, — сегодня ночью в Лондоне пройдет масштабная полицейская операция в связи с делом Потрошителя. По этой причине будет изменено расписание занятий. После шестнадцати часов все уроки отменяются, чтобы учителя могли вернуться домой.

Зал радостно взревел.

— Тише! — громыхнул Эверест. — Ужин переносится на семнадцать часов, чтобы работники кухни тоже успели разойтись по домам до темноты. Все учащиеся после ужина должны вернуться к себе в комнаты и находиться там до утра. Перемещаться в другие корпуса не дозволяется, они будут заперты. Библиотека тоже.

По столовой прошелестел тихий стон.

— Я хочу, чтобы вы осознали серьезность ситуации, — продолжал Эверест. — Любая попытка выйти за территорию школы будет наказываться вплоть до исключения. Поняли?

Он дождался, пока в ответ пробормочут «да».

— Всех старост прошу сейчас зайти ко мне в кабинет.

Прежде чем встать, Джером закинул в рот еще немного еды. Я заметила, как в конце нашего стола стремительно вскочила Шарлотта.

— Выходит, днем у меня не будет дополнительной хоккейной тренировки, — сказала я Джазе. — День без хоккея. Без хоккея.

Для убедительности я постучала ложкой по столу, но Джазу это не проняло.

— Лучше бы я уехала домой, — сказала она, ковыряясь в тарелке.

— Да здорово же! — сказала я, тряся ей руку. — День без хоккея! И я почти уверена, что сегодня придет посылка с новой партией «Чиз-виза».

Тут я не соврала: я уже раструбила всем друзьям, что запасы у меня кончаются, и рассчитывала, что мой почтовый ящик будет забит сырным лакомством. Но даже обещание «Чиз-виза» не согнало мрачности с Джазиного лица.

— Как-то это жутко… — сказала она, потирая плечи. — Все это так… прямо не знаю. Все перепугались. Один человек перепугал целый Лондон.

Больше я ничего не могла сделать. Джаза отказывалась увидеть в ситуации положительные стороны. Поэтому я продолжала жевать сосиски и ждала, пока она немного отойдет. Думала я об одном: какое это счастье — не тащиться на стадион, не стоять в воротах и не служить мишенью для хоккейных мячей. Ей, пловчихе, было неведомо это блаженство.

11

— Полиция настоятельно рекомендует лондонцам соблюдать этим вечером особую осторожность. Перемещаться по городу предпочтительно парами или группами. Избегайте плохо освещенных участков. Самое главное — не создавайте паники. Живите нормальной жизнью. Как говорили во времена Второй мировой войны, «спокойствие и хладнокровие».

И вот мы опять сидим взаперти и, как и все в Лондоне — да и, наверное, по всему миру, — сгрудились у телевизора. Общая комната забита под завязку. Почти все явились с домашней работой или с компьютерами. Судя по всему, придется прождать несколько часов, прежде чем в новостях сообщат что-то интересное, вот телевизионщики и заполняют пустоту всякими такими заявлениями. «Спокойствие и хладнокровие». И при этом — осторожность и настороженность, ведь рядом — Джек Потрошитель.

По счастью, все мы знали график его действий. Он, как злой Дед Мороз, действовал по строгому расписанию. В ночь Двойного Убийства, тридцатого сентября, первое нападение произошло в темном переулке примерно без пятнадцати час. Жертвой стала проститутка по имени Элизабет Страйд, по прозвищу Долговязая Лиз. Ей перерезали горло, однако, в отличие от других жертв, живот не вспороли. По неведомой причине Потрошитель бросил тело и поспешил в другое место, на расстоянии полутора километров, под названием Митр-сквер. Там за пять или десять минут он убил и полностью изуродовал женщину по имени Кэтрин Эддоуз. Эти подробности известны потому, что в час тридцать по Митр-сквер проходил полицейский, и все там было спокойно. А когда он возвращался через пятнадцать минут, обнаружил жуткие останки.

Что касается маршрута: Лиз Страйд была убита на Бернер-стрит, которая теперь называется Хенрик-стрит. Оттуда Потрошитель двинулся к западу, на Митр-сквер, до которой от Вексфорда каких-нибудь десять минут хода.

До этого момента Потрошитель меня не особенно пугал. Но шли часы, и жуть пробирала все сильнее. Сегодня ночью произойдет два убийства, совсем неподалеку от того места, где я нахожусь. А весь мир будет сидеть и смотреть, как и мы.

Первые новости поступили в 0.57. Мы это предвидели и все же содрогнулись, когда ведущий дотронулся до уха и смолк, прислушиваясь:

— Последние новости… На Дэвенант-стрит, рядом с Уайтчэпел-роуд обнаружено тело женщины. Подробности пока не сообщаются, однако, судя по предварительным данным, нашли его на автомобильной парковке или, возможно, рядом с заправочной станцией. Точнее пока сказать невозможно. Полиция прочесывает участок радиусом два километра. В эту ночь на улицах Восточного Лондона дежурят две тысячи полицейских и сотрудников спецслужб. Перед вами интерактивная карта…

На экране тут же возникла карта — место преступления было обведено красным. Наша школа находилась прямо в центре круга. В комнате повисла тишина. Все оторвались от своих дел.

— Мы только что получили подтверждение, что на Дэвенант-стрит, на небольшой частной парковке, обнаружено тело мужчины. Свидетели, нашедшие труп, утверждают, что у жертвы имеется рана на шее. Хотя подробности пока не сообщаются, характер раны наводит на мысль о Потрошителе. У нас в студии доктор Гарольд Паркер, преподаватель психологии из Лондонского университета, консультант Лондонского управления полиции.

На экране возникла бородатая физиономия.

— Доктор Паркер, — обратился к бородачу ведущий, — какова ваша первая реакция на это сообщение?

— Пожалуй, — начал доктор Паркер, — самым значимым обстоятельством я бы назвал то, что убит мужчина. Всеми жертвами Потрошителя в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году были женщины, проститутки. При этом нельзя забывать, что третья жертва Потрошителя, Элизабет Страйд, была единственной, чье тело он не изуродовал. Только перерезал горло. Если мы имеем дело с новым Потрошителем, напрашивается мысль, что он страдает иной патологией. Пол и род занятий жертвы не имеют для него значения…

— Я больше не могу это смотреть, — сказала Джаза. — Пойду наверх.

Она встала и принялась перешагивать через сидевших на полу. Мне хотелось смотреть дальше, но Джаза явно была не в себе, нельзя было ее бросить.

— По-моему, они просто сволочи, — сказала она, пока мы шли к себе. — Это надо же, устроить из всего этого спектакль! Это ужас, это кошмар, а публика реагирует как на реалити-шоу.

— А мне кажется, они просто ведут репортаж, потому что все хотят знать, что происходит, — сказала я, следуя за ней в нескольких шагах.

— Все равно не хочу я это смотреть.

«Чиз-виз», к сожалению, так и не прибыл. Я предложила вместо этого заварить ей чая, но она отказалась. Уселась на кровать и принялась складывать чистое белье. Раз в неделю грязные шмотки у нас забирали в прачечную, в тот же день привозили обратно и оставляли под дверью, все чистое и сложенное. Но Джаза всегда расправляла вещи и складывала по-новому, на свой лад. Я уселась на свою кровать и взяла компьютер, но даже не успела его включить — зазвонил телефон. Это был Джером. На последнем занятии по истории искусств я дала ему свой номер, потому что нам нужно было встретиться и вместе сделать домашнее задание. Позвонил он впервые.

— Валяйте-ка вы обе сюда, — сказал он, как только я сняла трубку.

— Куда?

— В Олдшот. А куда еще? Вылезем на крышу.

— Чего?

— Приходите, — сказал он. — Явно пахнет жареным. С крыши отличный вид. И я знаю, как туда попасть.

— Ты чокнулся, — заметила я.

— Кто это? — осведомилась Джаза.

Я накрыла микрофон ладонью.

— Джером. Зовет нас в Олдшот. На крышу.

— Тогда ты права, — отозвалась Джаза. — Он действительно чокнулся.

— Джаза говорит, что ты…

— Я слышал. Только я не чокнулся. Выбирайтесь из Готорна тайным ходом и двигайте задворками в Олдшот. Никто вас не поймает. Проверки уже закончились.

Я повторила это Джазе. Она подняла глаза от белья. Судя по выражению лица, предложение все еще не вызывало у нее особого энтузиазма.

— Скажи вот что, — посоветовал Джером. — Прямо вот такими словами. Скажи: «Ей и в голову не взбредет, что у тебя хватит духу на такое, так что дело того стоит».

— А что это значит?

— Да скажи — и все.

Я повторила за ним слово в слово. Фраза произвела неожиданный, почти магический эффект. Джаза словно бы воспарила над кроватью, глаза ее вспыхнули.

— Мне нужно отлучиться, — сообщил Джером. — Как выберетесь, пришлите эсэмэску. Другого такого шанса не будет. Оттуда, с крыши, мы все увидим, и об этом не узнает ни одна живая душа, обещаю.

Он отключился. Джаза все еще парила, то ли сидя, то ли стоя на краешке кровати.

— Это что еще за заклинания? — спросила я. — Что он хотел этим сказать?

— Он хотел сказать, что Шарлотте никогда не взбредет в голову, что у меня хватило духу воспользоваться тайным выходом.

— Каким еще выходом?

— Из корпуса можно выбраться. Через туалет на первом этаже. На окнах решетки, но на одном… в общем, там ослабили болты. Всего-то и нужно открыть окно, протянуть руку и провернуть болты раз-другой — они сами вывалятся. После этого можно сдвинуть решетку и протиснуться наружу. Я про это знаю, потому что всю эту схему придумала Шарлотта. Она же отвинтила болты. Только нельзя. Нас исключат.

— Эверест сказал, что исключать будут тех, кто выйдет за территорию школы, — напомнила я. — А мы останемся на территории.

— Да, но нам все равно запрещено ходить в Олдшот, — сказала Джаза, причем голос ее делался все тише. — Это тоже нарушение. Ну, не такое серьезное, но все-таки нарушение…

Может, все дело было только в том, что, едва я добралась до Англии, меня сразу же заперли на целый месяц. Было еще желание, довольно неопределенное, повидать Джерома. Джерома с его трепаными кудряшками и нездоровым пристрастием к Потрошителю.

Джаза бродила туда-сюда между столом и шкафом, раздувая какое-то внутреннее пламя. Нужно было срочно подкинуть в него топлива.

— А кто нас может застукать-то? Только Шарлотта. И что, Шарлотта пойдет доносить на саму себя? Заложит тех, кто воспользовался ее же изобретением?

— С нее станется, — ответила Джаза.

— Давай предположим, что не станется, — ответила я. — Давай. Ты же знаешь, она взвоет, если узнает, что тебе было не слабо, а ей — слабо. Да и вообще, ты уже сто лет не нарушала никаких правил. Тебя никто даже и не заподозрит. Ну же!

Похоже, Джазу обуяли какие-то новые для нее чувства. Она выпрямилась, сжала кулаки, потом долго и прибыльно смотрела на свои книги.

— Хорошо! — сказала она. — Давай попробуем. Причем прямо сейчас, пока я не струсила. Скажи ему, чтобы ждал нас через четверть часа.

Началось все с лихорадочного переодевания. Мы вылезли из пижам, бросили их на пол. Я надела вексфордские спортивные штаны, а Джаза — черные брюки для йоги и темную кенгурушку. Мы подвязали волосы и напялили кроссовки. Словом, оделись на дело.

— Погоди, — сказала Джаза, стоя на пороге. — В кроссовках нельзя. Мы же только что сидели внизу в носках. Все сразу поймут, что мы что-то затеяли. Собственно, лучше вообще надеть пижамы обратно. А потом в туалете переоденемся.

Мы снова разделись и напялили пижамы, а остальную одежду запихали в сумки — народ часто ходил по зданию с сумками, таская с собой учебники и компьютеры. Крадучись спустились вниз, хотя в самом спуске и не было ничего противозаконного. Все, в том числе и Клаудия, прилипли к экрану, так что мы без труда проскользнули мимо дверей общей комнаты и добрались до ванной комнаты в конце коридора. Ванная на этом этаже была меньше нашей, поскольку тут не было душевых и она не предназначалась для того, чтобы тридцать девиц могли одновременно приводить себя в порядок. По сути, это был просто туалет, которым пользовались те, кому лень было подниматься из общей комнаты наверх. Там была единственная кабинка, которая сейчас пустовала. Мы с Джазой быстренько переоделись. Джаза зашла в кабинку, открыла окно и встала на унитаз, чтобы просунуть руку между прутьями решетки под правильным углом.

— Нащупала, — прошептала она. — Сейчас откручу.

Она морщилась, двигая рукой. Болтик чуть слышно звякнул, упав вниз на тротуар.

— Один есть, — сказала она. Осторожно переступила на унитазе и взялась за второй. Еще один звяк.

Решетка представляла собой одно цельное полотно. Джаза толкнула ее. Образовалась щель сантиметров в пятьдесят — можно протиснуться и спрыгнуть на землю.

— Готова? — спросила Джаза.

Я кивнула.

— Ты первая, — добавила она, — потому что ты все это затеяла.

Мы неловко поменялись местами. Я встала на стульчак и высунула голову наружу, глубоко втянула в легкие студеный лондонский воздух. Шагнув за окно, я стану нарушительницей. На кон поставлено все. Но в этом-то, собственно, и суть. Да и кому какое дело, чем мы тут занимаемся, — есть дела поважнее, по городу рыщет убийца. А мы всего-то пройдем несколько метров до соседнего здания. Мысленно я уже репетировала свои оправдания: «Но мы же не выходили за территорию школы».

Я села на подоконник, свесила ноги наружу. Прыгать пришлось невысоко, это и прыжком-то назвать трудно. На миг мне показалось, что Джаза за мной не последует, но она собралась с духом и прыгнула тоже.