— Учитель действительно встал под удар, чтобы защитить меня, — медленно произнёс Ло Бинхэ, — и этот ученик никогда не забудет его доброту.

— А это правда ты? — недоверчиво заметила Ци Цинци. — Шэнь Цинцю, разве ты не уверял, что твой ученик погиб у тебя на глазах? — Переведя взгляд на Ло Бинхэ, она продолжила: — Как бы то ни было, раз уж ты жив, тебе следовало вернуться на пик Цинцзин, разве нет? Или ты не ведал, что твой учитель из-за тебя словно утратил…

Шэнь Цинцю был вынужден срочно сымитировать приступ сухого кашля, чтобы прервать её. У Ци Цинци не оставалось другого выбора, кроме как замолчать, воззрившись на него.

На самом деле Шэнь Цинцю хотел отвесить ей поклон за заступничество, но у него было нехорошее предчувствие, что следующими её словами будет: «…утратил душу». Он больше никогда в жизни не желал слышать этой чёртовой фразы! От одной мысли об этом по коже побежали мурашки: если бы Ло Бинхэ это услышал, он бы расхохотался так, что его совершенное лицо, чего доброго, треснуло бы от смеха!

— Вот это-то сильнее всего и озадачивает всех нас, — не сдавался старый глава Дворца. — Если вам прекрасно известно, что он не умер, зачем утверждать, что он погиб? И почему он не желает вернуться, хотя ничто этому не препятствует?

Шэнь Цинцю порядком достали эти туманные намёки.

— Раз он не хочет возвращаться, ничего не могу с этим поделать. Он свободен приходить, свободен уходить — иными словами, он волен поступать как пожелает. Если глава дворца Хуаньхуа хочет ещё что-то добавить, прошу его говорить без обиняков.

— Глава пика Шэнь и сам отлично понимает, что я хочу сказать, — улыбнулся старый глава Дворца, — и все люди с незамутнённым взором меня поймут. Само собой, этих демонов следует предать огню, но если кто-то стоял за этим чудовищным деянием — кто-то, подливающий масло в огонь, — то он также должен понести наказание. И, сдаётся мне, вы задолжали объяснение пострадавшим жителям Цзиньланя.

Этими словами он ещё и обратил против него жаждущих мести горожан. Сердца переживших подобное несчастье людей были исполнены горечи и ужаса, так что они только и искали на ком бы выместить накопившийся гнев. Многие из них тотчас подняли крик.

— Превыше всего на свете учитель ненавидит зло, — вмешался Ло Бинхэ. — Когда дело касается демонов, то он может сожалеть разве что о том, что был лишён удовольствия уничтожить их собственными руками. Как мог он вступить с ними в сговор?

Казалось бы, этими словами Ло Бинхэ снимал все обвинения с учителя, и лишь сам Шэнь Цинцю понимал скрытое значение фразы «он может сожалеть разве что о том, что был лишён удовольствия уничтожить их собственными руками».

Решив, что терять ему всё равно нечего, Шэнь Цинцю спросил напрямую:

— Ло Бинхэ, ты всё ещё ученик пика Цинцзин или адепт дворца Хуаньхуа?

— Теперь, когда дела приняли такой оборот, глава пика Шэнь вновь желает признать своего ученика? — криво усмехнулся старый глава Дворца.

— Я никогда не исключал его из их числа, — возразил Шэнь Цинцю. — И, раз он всё ещё зовёт меня учителем, полагаю, что он и сам это признаёт.

По правде говоря, он сказал это, исключительно чтобы уязвить Ло Бинхэ, — однако, по-видимому, не преуспел; Шэнь Цинцю даже показалось, что взгляд ученика будто бы немного смягчился.

За считанные мгновения присутствующие разделились на два лагеря, между которыми словно летали снопы искр, в воздухе повисло почти осязаемое напряжение. Что же до сеятелей, породивших этот конфликт, то о них уже никто и не вспоминал — всем было безразлично, как с ними обойдутся дальше.

Внезапно напряжённую тишину прорезал чарующий женский голос:

— Шэнь Цзю?.. Ты ведь Шэнь Цзю?

При звуках этого имени невозмутимое выражение лица Шэнь Цинцю чуть не раскололось подобно Восточно-Африканской рифтовой долине [Восточно-Африканская рифтовая долина 东非大裂谷 (Dōngfēi dàliègǔ) сформировалась в результате геологических сдвигов на границе Африканской и Аравийской тектонических плит. Северная часть разлома заполнилась водой, образовав Красное море. Разлом продолжает расти и через 3–4 миллиона лет отделит восточную Африку от основной части континента и образует остров, который двинется к Аравийскому полуострову. При столкновении Аравийского полуострова с этим островом воздвигнутся горы, а Красное море удлинится в 3 раза.].

«Да что за чертовщина тут творится?! Неужто сегодня небеса решили добить меня окончательно?!»

Он труп. Эта женщина… Это же Цю Хайтан!

В оригинальном романе её появление знаменовало собой одно: полную и окончательную потерю достоинства Шэнь Цинцю.

Хотя Цю Хайтан уже минула весну своей юности, её миловидное лицо было сродни нефритовым лепесткам белоснежной орхидеи, которым искусный макияж лишь добавлял очарования и свежести. Стройная фигура и пышная грудь придавали её красоте изысканную прелесть. И именно это предопределяло, что ей суждено войти в гарем Ло Бинхэ.

Вот только до этого она уже успела закрутить с Шэнь Цинцю.

В общем, предшественника Шэнь Юаня оставалось лишь поздравить с выдающимся достижением: он умудрился впутаться в сложные и противоречивые отношения аж с двумя будущими жёнами главного героя! Что ни говори, этот Шэнь Цинцю был что-то с чем-то!

Во всяком случае, ни в одном из гаремных романов, прочитанных Шэнь Юанем, ему не доводилось встречать столь же бедового персонажа!

Можно себе представить, что именно это породило вторую бурную волну комментариев в духе: «Умоляю, кастрируйте Шэнь Цинцю! И не кастрируйте текст!»

Его мысленный экран накрыла завеса яростного огня из бесконечного «бляблябля…», а Цю Хайтан тем временем выставила меч перед грудью с таким видом, словно собиралась убить Шэнь Цинцю, а затем — себя, и грозно вопросила:

— Я задала тебе вопрос! Отчего ты не осмеливаешься даже взглянуть в мою сторону?

«Да как бы я осмелился взглянуть на тебя, старшая сестрица, ты ж пришла по мою душу!» — возопил про себя Шэнь Цинцю.

— Стоит ли удивляться, что после стольких лет я даже тени твоей не нашла. — Лицо Цю Хайтан исказила горечь. — Выходит, ты давным-давно воспарил в самую высь, сделавшись недосягаемым главой пика Цинцзин! Ха-ха, до чего же замечательно ты устроился!

Шэнь Цинцю не знал ни куда ему девать глаза, ни что сказать в ответ, — и потому решил глядеть прямо перед собой, старательно сохраняя на лице отстранённое выражение.

По толпе поползли шепотки.

— Цинцю, эта молодая госпожа и ты… вы действительно давние знакомцы? — в свою очередь тихо спросил Юэ Цинъюань.

Горькие слёзы затопили долину сердца Шэнь Цинцю. «Ох, шисюн… Лучше не спрашивай!»

— «Давние знакомцы»? — возмутилась Цю Хайтан. — Вот уж не только знакомцы, уверяю я вас! Мы с этим нынче исполненным праведности мужчиной с детства любили друг друга… Я — его жена!

При этих словах брови Ло Бинхэ судорожно дёрнулись.

«Ну нет! — мысленно запротестовал Шэнь Цинцю. — Определённо, ты — жена Ло Бинхэ! Приди в себя, женщина!»

— Что? Вы это серьёзно? — изумился оказавшийся рядом Шан Цинхуа. — А почему же тогда шисюн Шэнь никогда о вас не упоминал?

Слегка приподняв уголки губ в фальшивой улыбке, Шэнь Цинцю повернулся к нему, про себя взмолившись: «Может, хоть ты не будешь подкидывать хворост в мой костёр?»

И кто, спрашивается, режиссёр этой дешёвой мелодрамы, сотворивший из её героя подонка, который смог в кратчайшие сроки достичь рекордного уровня всеобщей ненависти? И у него ещё хватает наглости наслаждаться им же инсценированным шоу!

А все эти зеваки — разве они не совершенствующиеся? Почему же они столь беззаветно упиваются грязными сплетнями? Эй, вы все, шли бы вы отсюда… по своим бессмертным делам! Прочь-прочь-прочь!

— Этот господин — зверь в человеческом обличье, — холодно усмехнулась Цю Хайтан, — мерзавец, обманом втеревшийся в приличное общество. Разумеется, он не посмел бы поминать свои постыдные деяния вслух.

Великий мастер Учэнь успел хорошо узнать всех трёх глав пиков хребта Цанцюн, в том числе и заботившегося о нём Шэнь Цинцю, к которому проникся тёплыми чувствами. На протяжении противостояния адептов хребта Цанцюн и дворца Хуаньхуа у него не было шанса вмешаться, но теперь он наконец взял слово:

— Амита-фо, позволю себе заметить, что, о чём бы ни говорила эта милостивая госпожа, ей следует изъясняться прямо. Голословные наговоры не внушают доверия.

В сердце Шэнь Цинцю вновь вскипели слёзы:

«Великий мастер, я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, но если она сейчас и вправду начнёт изъясняться прямо, мне точно кранты!.. Хоть я и не делал ничего постыдного, призрак уже вовсю стучится в мои ворота [Хоть я и не делал ничего постыдного, призрак вовсю стучится в мои ворота — в оригинале 不怕做过亏心事, 就怕厉鬼敲错门 (bùpà zuòguò kuīxīn shì, jiù pà lìguǐ qiāo cuò mén) — в пер. с кит. «Не делал зла, а боюсь призрака, который постучит в ворота», что является перефразированной поговоркой 不做亏心事，也怕鬼敲门 (Bù zuò kuīxīn shì, yě pàguǐ qiāomén) — «Не делающий зла не боится призрака, что постучит в ворота».]!»

Ставшая центром всеобщего внимания Цю Хайтан раскраснелась и явно воспрянула духом:

— Если я произнесу хоть слово лжи, пусть моё сердце пронзят десять тысяч стрел, смазанных демоническим ядом! — Уставив указующий перст на Шэнь Цинцю, она заявила с горящими ненавистью глазами: — Вот этот человек нынче занимает пост главы пика Цинцзин хребта Цанцюн и носит гордое имя мастера меча Сюя — однако известно ли кому-нибудь, что за низкой тварью он был прежде?!

От подобной брани прекрасные брови Ци Цинци возмущённо приподнялись.

— Следи за словами! — сурово велела она.

В настоящий момент Цю Хайтан сама занимала пост главы зала [Глава зала 堂主 (táng zhǔ) — вторая должность после главы школы (обычно религиозной). Происходит из эпох, когда при собраниях членов организации важной их частью было возжигание благовоний в зале храма и поклонение божеству — эти залы обретали официальное наименование главного зала, и при необходимости назначался его глава.] одной из мелких школ. Подобный упрёк со стороны главы пика крупной и могущественной школы Цанцюн заставил её бессознательно отступить на шаг, но старый глава Дворца тотчас поддержал её:

— Глава пика Ци, нет нужды в подобной резкости. Почему бы не дать этой молодой госпоже высказаться? Вы ведь не станете затыкать людям рты?