Пример чего-то хорошего, что превратилось в говно, — ресторан «Дурдин». В то время он был где-то на середине своего пути к упадку. Пиво было в порядке, потому что пивной бум еще не пришел в город, и маленькие, «крафтовые» пивоварни не пооткрывались, поэтому сравнивать дурдинское пиво можно было только с отстойным заводским или импортным, которое стоило втридорога. Уже через час я выпил 4 кружки за счет Семеныча. Таким образом, я компенсировал убытки от встречи с Кисой, где платил я, встречи, которая не могла ни к чему привести.
— Она легко травмируема… — переходит к откровениям Семеныч.
— У нас ничего не было, — отвечаю.
— Она просто тянется ко всему, что похоже на НЕГО…
— Это ты про меня?
— Я не знаю, как окончательно завоевать ее… но ей же никто не нужен… а я всё могу ей дать.
— Ну…
— Она ночует только у себя дома…
— Бывает.
— Не представляешь, как заебывает ее отвозить после секса.
— Понимаю.
— Все это черное, цепочки эти, пирсинги… их только больше…
— А чего ты хотел?
Семеныч задумывается и внезапно выдает: «Вообще, я хочу летать».
Он реально учился на пилота. Через несколько лет знакомство с ним обеспечит мне скидку на полет над Байкалом в махоньком четырехместном самолете.
Еще Семеныч писал книгу. Графоманскую фантастику, которую даже потом издал. Не помню, о чем там, хотя я честно прочитал. Просто это фантастика. Я ее никогда не запоминаю. Я запоминаю жизнь, которая пахнет и может причинить боль.
Кажется, разговор ушел от неприятной темы. Семеныч заказал еще пива, я вышел в плюс. Но зря. Возвращается к Кисе:
— Слушай, почему она себя так повела?
— Не знаю…
— В этом отряде почему-то всё так. Делают прекрасное дело, в журналах их фотки, на телике — герои, а в жизни — блядский улей какой-то.
Блядский улей. Трудолюбивые, терпеливые, сильные пчёлы, которые без устали делают глупости, когда не заняты своим нектаром. Улей. Семья. Колхоз.
4. Лев Лещенко: «День Победы»
9 мая 2002 года. За 10 лет до того, как я оказался в отряде. Теракт в Дагестане, в Каспийске. Звучит «День Победы». Посреди марширующего строя морских пехотинцев подрывается взрывчатка с «начинкой» — привет от чеченцев. Трупы, руки, ноги, лужи крови, дым, повисший над улицей. Паника. Переломанных морпехов — с фонтанами артериального кровотечения, с торчащими из клочьев мяса костями, — тащат их же сослуживцы. «Что они делают не так?» Двое несут третьего, без сознания, голова опрокинута, рука повисла в серьезном переломе. «Они убивают своих же». Стонущего от боли солдатика закидывают на заднее сиденье. «Уже к вечеру вы узнаете, как не убить и стать полезным. Ничего лишнего. Только схемы действий, которые надо выполнять безупречно. Только механика, только алгоритмы». На тротуаре лежат человек 15–20, у некоторых — люди перевязывают раны, у других никого и рядом нет. «Вы начнете быстро и легко определять, кому помочь, а кому нет», — Алексей проговаривает всё это сухо, без эмоций, которых у него, кажется, к его 60 годам не осталось вообще. Осталась только память, способность действовать по жестким сценариям и исключительная преданность своему делу.
Сухой, подтянутый Alexey_Emergency — отрядный врач. Реаниматолог из «Скорой», с огромным опытом. В подвальчике на проспекте Вернадского в субботнее утро он начинает менять людей, которые хотят заниматься поисками. После этого обучения ты лучше прекратишь кровотечение, лучше распорядишься временем, лучше будешь «держать» пострадавшего. И ты сможешь сделать это лучше, чем большинство фельдшеров «Скорой». Именно на занятиях ты понимаешь, насколько плохо была организована доврачебная помощь при всех без исключения массовых терактах в России.
Алексей распределяет всех по парам — тренировать остановку кровотечения друг на друге с пульсоксиметрами, потом реанимацию — на манекенах, и т. д. Я попадаю в пару с объемным дядькой по кличке Зид. Он — хозяин отеля где-то на востоке города, и пришел с девушкой — Татаркой, но Алексей разбил пары, как захотел. Ритм песни «Staying alive» запоминается раз и на всю жизнь. 100 ударов. 30 ударов — два вдоха — 30 ударов. Локти выпрями. Помоги только тогда, когда точно сможешь, в остальных случаях — не вреди, не трогай. Если он должен умереть — дай умереть, просто вызови «Скорую» и ничего не делай. Жизнь спасателя — 3 жизни пострадавших. Никогда, ни за что, не корми из своих рук таблетками и не вводи иглы.
И — волшебное правило: носи с собой латексные голубые перчатки. Как только ты их надеваешь, тебя слушают все. Люди не посмеют при человеке в голубых перчатках совать ложку эпилептику в рот или нести человека с открытым переломом куда бы то ни было. Они будут слушать. Я десятки раз оказывал помощь на улице, и люди всегда расступались при виде перчаток. «Тон — просьба-приказ, только просьба-приказ. Это работает». Ты можешь помочь только тогда, когда тебе не будут мешать. Голубые перчатки.
Весь фокус этих простых знаний в том, что ты работаешь, если видишь, что есть поле для деятельности, и не работаешь, когда не надо.
После обучения все получали «укладку», в которой был клапан для сердечно-легочной реанимации, удобная косынка, жгуты, палочка-затяжка, перчатки. Этот комплект я носил с собой года три, ежедневно, и несколько раз он мне пригодился.
Первый кейс.
ДТП. Какой-то азиатский гастарбайтер на двойной сплошной. Кровь горлом, короткие, редкие и сильные судороги, переломы нескольких ребер и — открытый перелом черепа. Рядом — осколочки костей в крови. Скорее всего, это 100 % труп, но, тем не менее, в сознании, с дыханием, так что я начинаю делать то, что должен.
Закрываю рану на голове, порядочно увазюкавшись в крови.
Но в приехавшей «Скорой» — ОБЫЧНАЯ, фельдшерская бригада, которая просто нихуя не соображает, и, под мои крики «какого лешего?», не дослушав вполне себе внятный доклад о травмах и происшествии (во время моей работы свидетели бурно всё обсуждали), парни просто закидывают переломанного человека на каталку, даже не пощупав. То есть, если у него были переломы, они его лишний раз доломали, ухудшили состояние пострадавшего.
Второй кейс.
Пью кофе на летней веранде кафе, слышу удар и звук падения. На тротуаре бьется в судорогах пацан лет восемнадцати. Кладу его на бок, куртку под голову.
Подскакивает какой-то продавец шаурмы (опять гастарбайтер), пытается — классика — сунуть парню в зубы ложку. Останавливаю его. «Я врач», — гордо заявляет продавец шаурмы. «Ложку себе засунь знаешь куда, врач?» — отвечаю я, натягивая перчатки (и, кстати, сделал это поздно). Парень тем временем приходит в себя.
— Привет. У тебя был судорожный припадок. «Скорую» уже вызвали. Пожалуйста, не вставай.
— А где я?
— Таганская площадь.
— А что случилось?
— Тебя вырубило, ты, видимо, еще головой ударился, когда падал.
— А где я?
— На Таганке.
— А что случилось?
Ретроградная амнезия такая забавная штука. Выясняю, как его зовут, нахожу номер телефона отца и отправляю на «Скорой» в больничку, сообщив отцу, куда его везут.
Третий кейс.
Тоже ДТП.
По дороге на поиск вижу, как ехавший по встречке квадроциклист красиво встречается с отбойником, пролетает метров 20, шлепается (повезло — отдельно от квадрика) и немножко проезжает по обочине, распластавшись по ней всей площадью тела.
Сознания нет, дыхание в порядке. Квадрик дымится посреди Новой Риги.
Осмотр: сука, целый, как яичко, ничего не поломал.
Накидываю ему воротник, прошу товарища контролировать (т. е. следить, если пропадет дыхание или сердцебиение), а сам вызываю службы (товарищ попался тупенький, было ясно, что сам не вызовет быстро). У диспетчера прошу дать все службы — «Скорая», ГАИ, пожарная.
Пока товарищ контролировал «пострада», беру порошковый огнетушитель и засыпаю квадрик. Не хватает. Торможу двоих, выливаем еще 2 огнетушителя. Квадрик перестает дымиться. Засыпаем масло или бензин, натекшие из квадра. Ставим треугольник.
Тут сукин сын приходит в сознание. Пьян, как я в лучшие свои дни. Узнаём, как звать, че пил, с кем. Пытается уйти. Не даем.
Через 15 минут приезжают «Скорая» и ГАИ. Все нормально, ребята работают. Звонят пожарные:
— Алло. А нам еще надо приезжать?
— Парни, вы в себе? Если б тут чето горело, уже было бы поздно!
— То есть уже не надо?
— Приезжайте, ментам поможете. Посреди шоссе квадрик лежит.
— А что горит?
— Квадрик дымился, я залил.
— То есть огня нет?
— Парни, вы или едете, или я в ЦУКС наберу.
ЦУКС, Центр управления кризисными ситуациями, — это вроде штаба; им всегда страшно. Приехали еще через 10 минут.
Вот она, жизнь под новым углом. Ярость. Экспрессия. Пиздец, который приходит как по расписанию.
Новый ракурс — это школа Алексея. Он показывал видео, на котором два пешехода идут вдоль дороги. «Что вы видите? Два человека идут вдоль дороги. А дорога — это линия фронта. Они идут спиной к врагу». Машина сбивает обоих, их отбрасывает в стену. «Две смерти. Потому что нельзя быть спиной к врагу на фронте». Из машины выбегает баба и начинает собирать мелкие обломки машины — кусочки фар, какие-то пластиковые детали. «Из-за этого видео на нее взъелась вся страна. Но она ведет себя типично для шокового состояния. Она — не подонок. Да, она сбила людей и виновна. Но нельзя сказать, что она ведет себя цинично. Потому что у нее — шок. Если такое увидите, не бросайтесь бить морду».