Подходить и заводить беседу я не торопился — к чему излишняя суета? На углу Фуггерштрассе я увидел скопление людей, в котором и скрылась незнакомка.

Надо сказать, что в те времена в Берлине очень часто организовывались митинги, население стало весьма политизированным и социально ответственным. На каждом углу по любому поводу возникали многолюдные сборища. По старому доброму Берлину и шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на манифестацию безработных, а таких было большинство, или на уличное собрание ветеранов войны, также без определенных видов деятельности. На худой конец, на демонстрацию протеста экологов, на одиночный пикет голого мужика, держащего плакат «Долой стыд», либо плохо одетого человека с табличкой «Учение Маркса в жизнь» или еще что-то подобное — несбыточное и эфемерное, на любой вкус.

Ни на одно из подобных мероприятий я до того дня, разумеется, не ходил, были у меня дела и поважнее, к тому же сборище незнакомых людей всегда вызывало у меня настороженность. Но в тот день я подумал: «Как хорош солнечный осенний день, листья берлинских каштанов уже покрылись золотом, а я так непростительно аполитичен! Полюбопытствую-ка, зачем собрались на площади мои соотечественники». С этой мыслью я продолжил движение за незнакомкой. Люди вокруг были вежливы и обходительны, улыбаясь, они пропускали меня вперед. Вскоре я оказался возле самой трибуны и увидел оратора, человека миловидного, говорившего с легким австрийским акцентом, очень убедительно, разумно и складно. Его дикция была выше всяких похвал, а вот жестикулировать, на мой скромный взгляд, можно было бы не столь экспансивно. О чем он говорил, я толком не понял, но людям определенно нравилось.

Девушка, за которой я шел, уже успела вытащить из кофра киноаппарат и старательно вела съемку происходящего. Едва ее разглядев, я сразу понял, что на митинг приперся не зря.

Спасибо, Гитлер! Вы уже догадались, что оратором был именно Гитлер, и если бы не он, я мог бы и не повстречать любовь всей своей жизни. Повод для знакомства подвернулся как нельзя кстати, с этим мне всегда везло. Кинокамера с воздушным приводом забарахлила, что часто случалось в этих моделях, и юная нимфа кинематографа в растерянности прекратила съемку. Несмотря на судорожные усилия, незнакомке не удавалось устранить неполадку, такое нередко происходит с новичками.

На это обратил внимание и оратор — он даже запнулся на какой-то из своих мыслей.

Гитлер вопросительно посмотрел на девушку с киноаппаратом, словно укоряя ее за прерванную киносъемку. Можно было подумать, что еще секунда, и он оставит трибуну, дабы по мере сил подсобить ей с аппаратурой. Однако он от этого воздержался.

«Боженька, пусть она починит свою камеру, меня еще никто не снимал на кинопленку, ну пожалуйста! Я так давно об этом мечтаю!» — мысленно взмолился Гитлер.

— Позвольте я вам помогу, — непринужденно пришел я на выручку. Взяв киноаппарат из ее рук, я уверенно приспустил воздух, извлек из кофра насос, несколькими небрежными движениями подкачал привод и профессионально щелкнул затвором, что было в общем-то излишне, зато эффектно. — Эти камеры такие капризные, на будущее советую использовать «Аймо», — доверительно посоветовал я.

— Благодарю вас, — взглянув на меня с интересом, произнесла в недалеком будущем женщина всей моей жизни.

И хотя в романтических историях принято привирать, я этого делать не стану. Тот факт, что это и есть женщина всей моей жизни, я осознал не сразу, на это ушло какое-то время. Грациозным движением она приняла у меня из рук «Аэроскоп» и с увлечением продолжила снимать Гитлера. Гитлер же не преминул с благодарностью кивнуть мне. У него были повадки вполне интеллигентного человека, этого нельзя отрицать. Я не стал давать девушке советы, хотя, по моему скромному разумению, можно было бы взять несколько иной ракурс. Не следует быть слишком активным при знакомстве, можно вспугнуть и испортить все дело. Не произнося ни слова, я стоял рядом, любуясь ее профилем и прислушивался к зарождающемуся во мне чувству.

Девушку с киноаппаратом звали Лорелей, она была начинающей кинематографисткой и с присущим юности энтузиазмом снимала свою дебютную киноновеллу о политической жизни Берлина.

В этот момент повествования было бы полезно продемонстрировать сохранившийся рекламный ролик 1927 года французской камеры «Эклер» с остроумным слоганом: «Оставь насос — кинокамера не велосипед. Покупайте технику пружинного действия для профессионалов». В тридцатисекундном фильме поучительно разъясняются преимущества кинокамер нового поколения с механическим заводом перед устаревшими, с воздушным приводом.

— Штефан, ты ли это? — услышал я голос позади себя. Обернувшись, я увидел своего давнего приятеля Йохана Гумберта.

Я утвердительно подмигнул. Йохан работал фоторепортером в газете «Вечерний Берлин». За день до описываемых событий в коридоре издательства его встретил главный редактор герр Шульц и бросил на ходу: «Отмени свой выходной, твой коллега Роберт захворал, сходи завтра на митинг того субъекта, забыл его фамилию; дадим короткую заметку об этом новом движении». Так мой давнишний приятель Йохан оказался на митинге.

А Гитлер в этот момент закончил свое выступление и направился прямо в нашу сторону. Он был несказанно рад миловидной девушке с кинокамерой, потому что это был еще не тот Гитлер, к которому мы потом привыкнем, а вполне себе скромный политик средней руки, еще не избалованный большим количеством кинокамер, фотоаппаратов и всяких репортеров. Гитлеру тех дней и одна маленькая кинокамера была в радость. Поэтому он подошел и вежливо поздоровался, а Йохан, который стоял неподалеку, воскликнул: «Газета “Вечерний Берлин”! С вашего позволения, я сделаю снимок! Политик и кинематографист!» — и он подтолкнул меня к Гитлеру. Йохан был неисправимый шутник и затейник. Я не горел особым желанием фотографироваться с кем попало — как-никак, к тому времени я был вполне себе уже почти известным актером и, можно сказать, режиссером. Но Гитлеру, как и любому начинающему политику, идея пришлась по душе.

Гитлер пожал Штефану руку, положил свою ладонь ему на плечо и посмотрел ему в глаза, а Штефан доброжелательно и бесхитростно заглянул в глаза Гитлеру. Но этого Штефану показалось недостаточным, он решил подыграть своему приятелю Йохану, и неожиданно для себя троекратно поцеловал Гитлера. А Йохан не преминул запечатлеть этот момент на фотопленке. В будущем этот снимок очень пригодился Штефану, да и самого Гитлера фотография вскоре навела на определенные мысли.

При знакомстве с женщиной очень полезно для налаживания отношений, чтобы у вас взяли автограф. На женскую психику это производит сногсшибательное впечатление. Поэтому я был несказанно признателен рослому детине, который вдруг, словно по заказу, материализовался возле нас и попросил у меня автограф. Незнакомцем этим был безработный Ганс Шметерлинг. Впоследствии он утверждал, что мы встречались на съемках картины «Львы Колизея» и были знакомы давно. Я его не помнил, но сейчас его появление было весьма кстати. Для автографа он протянул мне листовку, на которой было напечатано: «Приходите на мой митинг! Гитлер», также были указаны дата и время мероприятия. На оборотной стороне того листка я и расписался. Не могу не упомянуть о забавной детали. Гитлер решил, что автограф хотят взять у него, а не у меня. Наивный. Гитлер даже слегка покраснел от возникшей неловкости. Но я разрядил обстановку, непринужденно пошутив: «У каждого времени свои кумиры». Провидческая вышла фразочка!

Это был прекрасный день, когда я впервые увидел Гитлера.

Пригород Тель-Авива. Двадцать пять лет спустя после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

Бобины магнитофона крутились, плавно перематывая коричневую аудиопленку, на которую Ганс Шметерлинг старательно надиктовал свои воспоминания.

Израильтяне, после того как отловили его в Южной Америке, обращались с ним сравнительно неплохо. Комната для допросов была вполне комфортна, хотя кондиционер не помешал бы.

Это был паршивый день, когда я впервые увидел Гитлера. Надежда покинула меня окончательно. Я возвращался после очередного кастинга, не помню уже, как назывался тот фильм, в котором мне не удалось получить роль. Чертовски хотелось работать, я был согласен тогда на любой, самый неприметный эпизод. Но мне не удавалось заполучить даже крошечную роль. Они мотивировали это тем, что я не мог запомнить текст. Любой. Например: «Из-за околицы призывно пахло хризантемами», или «Леопарды протяжно выли на луну», или «Бриллианты могли бы быть покрупнее, не то что это говно…» — у меня не выходило, и все тут, хоть тресни. Я безукоризненно помнил текст до момента включения камеры, но стоило раздаться команде «Мотор!», вызубренное моментально стиралось из памяти! Неудача за неудачей, отказ за отказом, несмотря на мои внешние данные. Ну вы понимаете, о чем я… Даже теперь, после стольких пластических операций, моя внешность производит впечатление, не правда ли? А тогда я мог сниматься только в массовке, этим и зарабатывал себе на хлеб. Я всегда старался держаться поближе к кинокамере, однако до того дня все попытки были бессмысленны. С Гитлером мои дела пошли лучше; возможно, это было простым совпадением, вот только свою главную роль я получил именно благодаря ему.