Кстати, сейчас в это трудно поверить, но Гитлер говорил вполне здравые вещи, с ним трудно было не согласиться. Например, о безработице, о засилье во власти спекулянтов и финансовых аферистов… Хотя главное было не в этом. С того дня, когда я впервые увидел Гитлера, меня не покидало ощущение, что я буду сниматься в кино. В тот день я познакомился со Штефаном Шустером, и он был первым, кто осознал, что мне вовсе не обязательно запоминать текст. Роли, принесшие мне славу, были без слов! Последний осколок великого немого. Вы будете смеяться, — доверительно поведал Шметерлинг, — но в тот день я попросил автограф не у Гитлера, а именно у ШШ.

Никто из присутствующих на допросе даже не улыбнулся. Лента на бобине закончилась, и пришлось сделать короткий перерыв, чтобы ее сменить.

В тот день потерявший всякую надежду безработный актер Ганс Шметерлинг и не думал идти на нацистский митинг, он просто проходил мимо, заприметил возле Гитлера кинокамеру и непроизвольно двинулся в ее сторону. Стремление быть поближе к кинообъективу к тому времени сделалось его инстинктом. Однако до того знаменательного дня все предпринимаемые им попытки оказывались бессмысленными.

Шметерлинг всегда старался наладить нужные связи, в этом он был мастер, потому-то он заискивающе и попросил автограф у едва известного актера, с которым в тот момент фотографировался неизвестный ему политик. Для этого проныры автограф был удачным поводом завязать знакомство. В кино связи решают многое. Сам Штефан был явно польщен, он поставил роспись на агитационном листке Гитлера, а когда после митинга Шметерлинг вызвался понести киноаппарат его новой знакомой, актер не стал возражать.

Это был прекрасный осенний день, трое кинематографистов шли по Берлину, перед ними был великий город, а позади Гитлер, которого только что запечатлели на кинопленке.

Как показали многочисленные исследования, проведенные в немецких киноархивах, тот Гитлер был первым Гитлером, сохранившимся на кинопленке. Это исторический факт. Пленка в те времена была огнеопасной, она моментально вспыхивала от малейшей искры. Позже, в конце 50-х, изобрели негорючую пленку, а потом в 90-х годах стали переходить на цифровые носители, но это будет много позже того, как Штефана Шустера сожгут. Та пленка с Гитлером оказалась горючей по-настоящему.

В берлинской государственной библиотеке на площади Бебеля мы можем отыскать старый номер газеты «Вечерний Берлин» и увидеть ту самую фотографию. Поцелуй на снимке не был запечатлен, только рукопожатие, взгляд, ладонь на плече и надпись: «Молодой политик приветствует известного кинодеятеля, ветерана войны». На втором плане фотокарточки можно рассмотреть Шметерлинга, который держит в вытянутой руке листовку Гитлера.

На лацкане пиджака Штефана Шустера хорошо видна награда, которую он получил на фронте. На том железном кресте были выгравированы инициалы Вильгельма II и дубовая ветвь. «Золото для защиты, железо для чести» — гласит девиз этого ордена.

Через несколько лет Гитлер добавит на крест свастику, буддийский символ бесконечности, что придаст старой награде новый, эзотерический смысл. Гитлер был человеком разносторонним и интересовался восточными обычаями и верованиями.

На следующий день после того случая Гитлер пришел в пивной ресторан, где он был завсегдатаем. У него была назначена встреча с его соратниками Карлом и Мариусом. Они-то и принесли на ланч газету с фотографией Йохана. Эти двое весьма аккуратно собирали для Гитлера то, что сегодня называется портфолио. В те годы оно представляло собой весьма скромный список публикаций и упоминаний в прессе. Если бы человеку показали фотогалерею Гитлера того времени, он бы ни капельки не испугался и ни за что не поверил бы в то, что перед ним будущий планетарный душегуб и воплощение вселенского зла. Гитлер выглядел вполне пристойно. И одевался он со вкусом, костюмы были из магазина готового платья, но смотрелись достойно и вполне респектабельно: художник, прошедший через невзгоды войны и пришедший в политику по зову сердца, в тревоге за будущее своей страны.

Определенный интерес для нашего повествования представляют ранние фотографии Гитлера, где он частенько снимался на фоне киноафиш. Гитлер любил кино, внимательно следил за киноновинками и был в курсе тенденций мирового кинематографа. В тот день, кстати, он сидел за столиком на фоне афиши «Капитанской дочки» — кинокартины, снятой по произведениям русского поэта Александра Пушкина.

Карл и Мариус заказали себе по шницелю, а Гитлеру принесли овощной салат и картофельные котлеты. Ему очень хотелось шницеля, но он себя переборол, потому что объявил о своей приверженности вегетарианству и не мог позволить себе отойти от образа. У Гитлера была сильная воля, потому-то он и добивался поставленных целей и сделал завидную политическую карьеру.

— До вчерашнего дня меня не снимали на кинопленку, только на фотокарточки, да и то, на мой взгляд, неудачно, — укоризненно заметил Гитлер.

— Творческая интеллигенция, все эти киношники, не разделяет наши взгляды, — пожал плечами Карл.

— Тем более мы должны обратить внимание на кинематограф! — сказал Гитлер. — Как говорил Ленин: «Кино воздействует на массы».

— Как и цирк, — уточнил Карл ленинскую цитату.

— Короткометражный фильм-портрет о молодом политике-патриоте? — высказал предложение Мариус, который считался специалистом по PR-вопросам в компании Гитлера.

— Позволит ли это наш бюджет? — с тревогой спросил Карл.

— Это может быть недорогой фильм, — примирительно заметил Гитлер.

В своих потаенных мечтах Гитлер видел себя на киноэкране за мольбертом или на открытии своей персональной выставки в Париже. Но с возрастом он с горечью осознал, что как художник не представляет особого интереса для человечества. Гитлер был реалистом и понимал, что мечта его несбыточна. А сниматься в кино ему все равно очень хотелось.

— Надо бы выяснить, кто эта миловидная фройляйн с киноаппаратом и ее дельный помощник, — подумал он вслух.

Сохранившийся фрагмент киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

В небольшой берлинской квартире двое — мужчина и женщина, муж и жена, с виду и не евреи вовсе, а вполне себе приличные люди.

— Как ты думаешь, дорогая, не следует ли нам уехать? — поинтересовался актер.

— Куда, дорогой? — подала свою реплику актриса.

— Разумеется, в концлагерь, дорогая. В концлагере замечательно… Мы могли бы обрести свою утерянную национальную идентичность, — уточнил мужчина.

— Возможно, в твоих словах и есть резон, — сделав положенную паузу, ответила партнерша, — в городе сделалось неспокойно, хулиганы бьют витрины, население расхотело покупать товары в наших магазинах, а правительству непросто обеспечить нашу безопасность, несмотря на все усилия.

— У правительства и без нас забот полон рот, сложная международная обстановка, и с экономикой ой как непросто, — дал необходимое пояснение партнер.

— Когда уже мы уедем на Мадагаскар? — вопрошает героиня.

Нагретый воздух опускался в ложбинах волнистых облаков, образуя просветы ярко-голубого неба. Штефану вспомнилась начальная сцена его картины.

— Как-то так, далее по тексту в том же духе. CBB (Could be better — «могло быть и лучше» — на английском. В то время я немного подучил язык, надеясь на скорый переезд в Голливуд, которому не суждено было осуществиться).

Диалоги ни к черту не годились, но тут я ничего не мог поделать, текст утверждался на самом верху. В реальности дело обстояло несколько иначе, переселение проходило принудительно, но в кино всегда есть место вымыслу.

И вот эти два безмозглых красавца едут в концлагерь, и тут — сюрприз-сюрприз — выясняется, что в концлагере не так уж и плохо. Плюс-минус лагерь бойскаутов, ну, типа того. Имеются клуб с кинозалом, столовая, мастерские, синагога и даже национальная газета. Правда, не все новоприбывшие могут читать на этом еврейском языке, но это не так уж и важно. Словом, есть все необходимое для стремительного обретения своей национальной идентичности. Маленький еврейский город со своим еврейским самоуправлением. Тихая гавань для лиц еврейского происхождения, где они могут укрыться от невзгод так внезапно изменившегося мира перед окончательным и всеобщим отъездом на постоянное место жительства.

— Дорогая, как хорошо, что нам помогли самоопределиться. Очень скоро мы отправимся на Мадагаскар! — первое, что говорит муж жене, когда уже осмотрелся по приезде.

Конец пролога.

Белые палатки своими очертаниями напоминали древнеримский военный лагерь из кинокартины «Финал Антония». Сходство подкрепляли и его обитатели, светлые, накачанные тела которых можно было наблюдать каждое утро, когда молодые люди, построившись в шеренги, совершали ритмичные, упорядоченные движения, занимаясь утренней зарядкой. Добавить сюда пару колесниц и штук десять всадников — и получится всамделишний Рим, подумалось Штефану.

Учитывая важность проекта, руководство щедро выделило для обеспечения съемок одно из подразделений СС. Дабы не мешать творческому процессу, личному составу было приказано не проявлять излишней жесткости и грубости к кинематографистам, разумеется, за исключением случаев, продиктованных производственной необходимостью. Палатки охраны находились за пределами огороженной колючей проволокой съемочной площадки, где два дня назад и началось строительство декораций.