Я заложил руки за голову и вытянул ноги.

— Вообще-то, я совсем даже не слуга.

— А одет как слуга, — указал пальцем мальчик.

Я удивленно взглянул на себя и понял, что на мне одежда, какую я обычно носил в плену: свободные штаны (в таких бегать удобно), прохудившиеся башмаки и обычная просторная рубашка. Все белого цвета. Ах да, вы, быть может, не знаете: в Небе только слуги каждый день облачаются в белое. Высокорожденные так поступают лишь по особым случаям, а в обычные дни предпочитают яркие цветные наряды. Вот и стоявшая передо мной малолетняя парочка была одета в изумрудно-темно-зеленое. Девчонке — как раз к глазам, да и мальчику весьма шло.

— А-а, вот вы о чем, — сказал я, недовольный, что угодил в ловушку старой привычки. — Ну так вот, я все равно не слуга. Уж поверьте на слово.

— И ты не из теманской делегации, — продолжил мальчик. Он говорил медленно, а в глазах отражалась стремительная работа мысли. — У них единственным ребенком был Датеннэй, и вообще они уже три дня как уехали. И одеты были по-темански. Везде металлические нашивки, а волосы вьющиеся…

— Верно, я и не теманец, — снова заулыбался я, ожидая дальнейших предположений.

— Но ты похож на теманца, — вставила девочка. Она мне явно не верила и показала на мою голову. — Волосы у тебя почти не вьются, глаза пристальные и не раскосые, а кожа темней, чем у Деки…

Я покосился на мальчика, которому явно не понравилось такое сравнение. И я понимал почему. Хотя у него на лбу и красовалась окружность, свидетельство чистокровного родства, было совершенно очевидно: кто-то, скажем так, протащил неамнийские сласти на пир его происхождения. Я, пожалуй, счел бы его выходцем с Дальнего Севера — хоть и знал, что такое решительно невозможно. Черты лица у него в целом были вытянутые, амнийские, но вот волосы — черней тьмы Нахадота и прямые, как раздуваемая ветром трава. А глубокая смуглость кожи не имела никакого отношения к загару. Я видел, как младенцев с подобной внешностью топили, обезглавливали, сбрасывали с Пирса… Или помечали как низкородных и отдавали на воспитание слугам. И ни один из таких не был удостоен метки чистокровного.

Зато у девочки какие-либо чужеземные черты отсутствовали начисто. Хотя погодите-ка. Есть, хотя и еле заметные. Полнота губ, угол скул, да и волосы отливают скорей желтой медью, а не солнечным золотом. В глазах амнийцев подобные черты составили бы, скорее, «интересную» особенность, щепотку экзотики без неприятного политического багажа. Не будь при ней братца, никому бы и в голову не пришло, что кровь у нее тоже с подмесом.

Я снова перевел взгляд на мальчика и увидел в его глазах настороженность и тревогу. Ну конечно. Его жизнь, вероятно, уже начали превращать в ад.

Пока я над этим размышлял, дети шепотом заспорили, на какую из смертных рас я больше похож. Я, конечно, слышал каждое слово, но из вежливости притворялся глухим. Наконец мальчик этаким «страшным» голосом произнес:

— По-моему, он вообще не теманец…

И по его тону я понял: паренек начал подозревать, кто я на самом деле такой.

Они совершенно одинаковым движением подняли головы и вновь уставились на меня.

— Неважно, слуга ты или нет, теманец или еще кто, — заявила девочка. — Только мы все равно чистокровные, а это значит, ты должен делать, что мы велим.

— Не должен, — сказал я.

— А вот и должен!

— А ты меня заставь, — зевнул я и закрыл глаза.

Они снова замолчали, и я ощущал их испуг. Я мог бы над ними сжалиться, но уж больно происходящее меня забавляло. Через какое-то время я почувствовал движение воздуха и тепло. Открыл глаза и увидел, что мальчик присел рядом со мной.

— Почему ты не хочешь нам помочь? — спросил он с искренним непониманием в голосе, и я чуть не размяк под взглядом больших темных глаз. — Мы целый день тут, внизу, бродим, уже все бутерброды съели. А как вернуться, не знаем.

Вот проклятье! Никогда не мог устоять перед милыми и сообразительными детьми.

— Ну ладно, — сказал я, смягчаясь. — Куда вы пытаетесь попасть?

Мальчик прямо просветлел:

— К сердцу Мирового Древа! — Однако радость тут же угасла. — Ну, по крайней мере, мы туда хотели добраться. А сейчас нам бы просто домой…

— Бесславный конец великого приключения, — кивнул я. — Только, знаешь, вы все равно бы ничего не нашли. Мировое Древо было создано Йейнэ, Матерью Жизни: его сердце — ее сердце. Даже если бы вы увидели кусок древесины из самой сердцевины Древа, это не имело бы никакого значения.

— А-а, — протянул мальчик, и его плечи поникли. — Ее-то мы не знаем, как и искать…

— А вот я знаю, — сказал я, и тут настал мой черед сгорбиться, ибо я вспомнил, что загнало меня в Небо. Может, они до сих пор были там вместе — она и Итемпас? Ну да, он теперь смертный, и силы у него тоже почти как у смертного, но она могла восстанавливать их по своему желанию — снова и снова, пока ей хотелось. Как же я ее ненавидел! (Нет, не по-настоящему. Да, по-настоящему! Нет, не по-настоящему…) — А вот я знаю, — повторил я. — Правда, толку вам с этого будет немного. Нынче у нее других забот хватает. Совсем нет времени ни на меня, ни на прочих ее детей.

— Так она твоя мать? — Мальчик выглядел удивленным. — Тогда она вроде нашей матери. Ей тоже вечно не до нас. А твоя родительница тоже глава семьи?

— Ну да. В некотором роде. Она, правда, совсем недавно в семье, отчего и возникают всякие неловкости. — Я снова вздохнул, и по Лестнице в никуда, уходящей в тень у нас под ногами, покатилось эхо. Во времена, когда мы с другими Энефадэ создавали эту версию Неба, мы устроили винтовую лестницу, ведущую в никуда: двадцатью футами ниже она кончалась тупиком, упираясь в стену. Тот день выдался особенно долгим: архитекторы препирались между собой, и нам стало скучно. — Немного смахивает на жизнь с мачехой, — пояснил я. — Представляешь, каково это?

Мальчик задумался. Девочка присела на ступеньку подле него.

— Ну, мачеха — это как госпожа Мьёлл из Агру, — сказала она брату. — Помнишь, нам на уроках генеалогии объясняли? Теперь она замужем за герцогом, но дети у него от первой жены. Та первая жена — это мать, а госпожа Мьёлл — мачеха. — Она посмотрела на меня, ожидая подтверждения. — Как-то так, правильно?

— Ага, как-то так, — сказал я, хотя не знал и знать не хотел, кто такая эта госпожа Мьёлл. — Йейнэ у нас вроде королевы, но и наша мать тоже.

— И она тебе не нравится? — спросили дети хором, а в глазах светилось куда больше понимания, чем следовало бы.

Обычная схема у Арамери: родители воспитывают детей, которые, взрослея, устраивают заговоры с целью их убийства. И тут, похоже, все шло к тому же.

— Нет, — тихо проговорил я. — Я ее очень люблю. — Ибо я действительно ее любил, даже когда ненавидел. — Больше, чем свет, тьму и жизнь. Она — мать моей души.

— Но тогда… — Девочка нахмурилась. — Почему ты такой грустный?

— Потому что любви недостаточно. — Сказав так, я замолчал, оглушенный справедливостью вырвавшихся слов. Да, вот она, истина, которую они помогли мне осознать. Смертные дети иногда бывают очень мудры, хотя, чтобы понять это, нужен очень внимательный слушатель. Или бог. — Мать любит меня. И по крайней мере один из моих отцов меня любит, и я их тоже. Но этого недостаточно. Этого уже недостаточно. Мне нужно нечто большее. — Я застонал и обхватил руками колени, уткнувшись в них подбородком. Я любил ощущение костей и плоти, знакомое, как укрывающее от бед одеяло. — Вот только что? Что мне нужно? Сам не пойму, только чувствую — все не так. Во мне что-то меняется.

Наверное, я показался им сумасшедшим. Может, я и был сумасшедшим. Все дети немного безумны. Я почувствовал, как они переглянулись.

— Э-э-э… — протянула девочка. — Ты сказал… один из твоих отцов?

— Да, — вздохнул я. — У меня их двое. Один всегда был рядом, когда я в нем нуждался. Я плакал из-за него и убивал ради него.

Вот бы знать, где он сейчас, когда его родственники обратились друг к дружке? Он ведь не Итемпас, он приемлет перемены, вот только от боли это его не ограждает. Может, он несчастен? Если явиться к нему, раскроет ли он мне свое сердце? Нужен ли я отцу?..

Меня встревожило, что я об этом гадал.

— Ну а другой отец… — Я глубоко вздохнул и поднял голову, положив сложенные руки на колени. — Честно говоря, мы с ним никогда особо не ладили. Слишком разные были. Он такой из себя весь правильный и прямой, а я разгильдяй. — Я искоса взглянул на них и улыбнулся. — Вроде вас.

Они заулыбались в ответ, приняв это за почетный титул.

— А у нас совсем отцов нету, — сказала девочка.

— Ну, кто-то же вас сделал? — Я удивленно приподнял брови, ибо смертные еще не освоили искусство производить маленьких смертных самостоятельно.

— Неважно кто, — сказал мальчик и небрежно отмахнулся.

Я решил, что этот жест он подсмотрел у своей родительницы.

— Матери нужны были наследники, — пояснил он, — а замуж она не хотела, вот и выбрала кого-то, кто показался ей подходящим, и родила нас.

— Понятно. — Я не особенно удивился: практичности у Арамери всегда хватало. — Ладно, если хотите, забирайте моего второго папашу. Мне он без надобности!