Светофор мигнул, предупреждая, чтобы пешеходы поторопились. И тут я увидела, как из-за поворота на меня несется «газель».

Я не успела увернуться. Удар был сильным, меня буквально выбросило на тротуар. Но самое странное, я не чувствовала боли в теле. Вообще. И тела не чувствовала. Только лицо. Оно горело огнем. А во рту был вкус крови.

Дальше была карета «скорой помощи», маска с наркозом и пробуждение в палате — все это обрывками отпечаталось в моей памяти.

Когда окончательно пришла в себя, то оказалось, что я прикована к постели. Навсегда. На всю жизнь. Перелом шейных позвонков и как следствие паралич. Я не чувствовала ничего, что было ниже моего подбородка. Хотелось ударить кулаком от бессилия, но я не могла. Видела свои руки, но была не в состоянии пошевелить и пальцем.

Вот тогда-то я и возненавидела весь мир. Подключенная к куче аппаратов, я проводила день за днем, месяц за месяцем. Сначала в больнице, потом — дома. Квартира, за которую была выплачена уже большая часть ипотеки, сдавалась. Благо старшая сестра взяла все в свои руки и нашла квартирантов. Родители, до этого гордившиеся обеими своими дочками, стали заглядывать чуть реже, зато нанятая ими сиделка — чаще.

Я была вроде бы живой, но одновременно уже мертвой. И мечтала, чтобы это все закончилось.

Так и случилось. Однажды я просто не проснулась. Вернее, посреди ночи распахнула глаза от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Пристально так, неотрывно.

В комнате никого не было. Через неплотно задернутую штору лился лунный свет, отчего углы спальни, в которой я провела почти четыре месяца, казались особенно темными. И тут я услышала:

— Ну чего тебе стоит? Ну сойди ты с ума, а? Жалко, что ли?

Я скосила глаза.

На подоконнике сидела облезлая белка с формуляром в лапах. Чудненько… Мне приветственно помахала рукой белая горячка. Только ее мне и не хватало. Ага.

— А что мне за это будет? — с любопытством спросила я.

— Ты меня видишь? — удивилась гостья.

— Еще и слышу! Так что мне за это будет?

Белка возмущенно подпрыгнула и зашипела:

— Ну знаешь ли! Это вообще-то наглость. Требовать у меня! Я тут сижу жду, когда у нее крыша поедет, а она…

И эта драная кош… в смысле белка начала меня совестить, отчитывать, уговаривать, взывать к порядочности и всему тому, чего я лишилась еще в младенчестве вместе с отрезанной пуповиной. Дескать, сколько можно?! От смерти ушла, перелетев через бордюр — нет чтобы как всякий порядочный перспективный труп улечься под колеса «газели»! — теперь и от шизофрении отлыниваю. Если так дело пойдет, чего доброго, еще и радоваться жизни начну!

Я из врожденной вредности поблагодарила за отличную идею и заверила, что непременно буду и радоваться и наслаждаться. Даже открою собственное дело, благо меня как фотографа знают. Найму секретаршу и буду надиктовывать ей бестселлеры: «Как сделать идеальное селфи», «Как набить морду фотошопу», «Как проклясть заказчиков и при этом получить премию», и все в том же духе. А еще пусть помощница от моего имени в соцсетях раздает лайфхаки: где у камеры находится кнопка «шедевр» и как можно круто заснять всю свадьбу на смартфон.

Я так вошла в раж, расписывая свое светлое будущее, что заявила, что и детей смогу родить. Правда, через кесарево, если у меня руки-ноги не функционируют, но забеременеть, а потом и выносить (в моем случае — вылежать) ребенка я ведь могу?

У белки нервно задергался ус, а уж про то, как она отбивала дробь хвостом по подоконнику, и говорить нечего. В общем, психовала моя шизофрения, бесилась изрядно. Я даже за нее переживать начала, родимую: вдруг удар хватит?

И тут из воздуха соткалась черная сова. Взмахнула крыльями, и вот уже на полу стояла смерть в черном балахоне и при косе. Ну, во всяком случае, именно так ее и изображают. Правда, скорбного величия не было и в помине. Скорее даже наоборот: чересчур деловой и заговорщицкий вид.

— Слышь, плешивая, ты еще не закончила? — осведомилась смерть.

— Да какое тут! Эта дура мне заявила, что у нее жизнь только-только налаживаться начала и сходить с ума она не намерена.

— А ты точно уверена, что она уже не ку-ку? — перекинув косу из руки в руку, засомневалась гостья. — С таким-то позитивным настроем и в ее-то положении.

— Нормальное у меня положение, лежачее. Между прочим, самое устойчивое! Точно не упаду, — вмешалась я в беседу, решив, что терять мне вроде как и нечего.

— Она что, нас видит? — повернув ко мне лысый череп, изумилась смерть.

— Сама же знаешь, что одной ногой за грань шагнувшие со всякими прибабахами бывают. Эта видит. Предыдущая вон вообще у тебя косу стянуть умудрилась!

— И не напоминай про ту паразитку! — с сердцах отмахнулась смерть. — Я зачем, собственно, явилась. Тут один чернокнижник на луну усиленно выл, в смысле заклинание призыва души читал. Он аж на девяностый уровень бездны провалился, так ему враз согласная душа запонадобилась. Десять капель чистой силы обещал тому демону, который ему душу доставит. Любую. Главное, чтобы свободную, согласную и срочно. В течение четверти удара колокола.

— Какие у чернокнижников нынче запросы пошли… Душу ему, согласную! Хотя опять же десять капель силы… — Белка была сама деловитость. — А зачем сей ценный товарец запонадобился-то?

— Да у него тут незадача вышла. Невеста померла. Темный властелин приказал своему стражу жениться на светлой: укрепление союза и все такое. Деймон хоть и был не в восторге, но, раз владыка приказал, значит, надо. А политический брак, сама понимаешь, дело такое — если правители решили своих подданных поженить, то тут хоть труп, но к алтарю притащи. Дей, может, и притащил бы, но на зомби брачный браслет не застегнется. А что это за церемония, если невеста ни до алтаря дойти не может, ни брачный символ на запястье нацепить? Вот ему и надо на время душу в бесхозное тело запихнуть. А там как наденет на нее браслет — пусть мрет дальше.

— А отчего померла-то?

— Потравили. Представляешь? В монастыре, доме светлых богов, и потравили. Причем качественно так, с гарантией.

— Вот я всегда говорила, что в этих монастырях самые отпетые негодяи собираются. — Белка уперла лапы в боки.

— Да не суть, кто там в этих монастырях. Время-то уходит! И десять капель силы в бездне просто так не валяются! Десять! Это же десять лет жизни мага. Задарма, считай. Где бы душу неучтенную только найти…

И тут взгляды белки и смерти сошлись на мне. Ну нет… Вот ведь две коммерсантки недобитые!

— Даже не надейтесь! — решительно заявила я.

— Слышь, Хель, а может, ты ее быстренько укокошишь косой, а? И душу мы того, загоним.

— Не могу. По протоколу не положено. Она сама должна… К тому же против воли через бездну не пройдет.

Белка опечалилась. А потом, махнув лапой, предложила мне:

— Эй, а давай мы тебя в долю возьмем? Скажем, три капли силы. Все по-честному! Ну что ты теряешь? Свое недвижимое тело? А три капли силы способны совершить чудо даже в этом мире и поднять тебя на ноги… А пока твое тело полежит без души в… на морозе… Нет, не так… Как бишь его. А, вспомнила! Коматозе.

И вправду, что я теряю? Только я успела озвучить, что согласна, — в мою грудь впились совиные когти. Как выяснилось, выдирать душу из еще живого тела — процесс тяжелый (для смерти) и весьма болезненный (для меня).

Едва мой дух воспарил над кроватью, меня тут же засосало в воронку. Вот только перед тем, как потерять сознание, услышала:

— Хель, кажись, у нее сердце остановилось…

— Ну, значит, одним трупом больше, — выдохнула смерть. — Но она же сама согласилась. Значит, оформим как суицид.

Сознание померкло окончательно.

В себя я пришла от дикой боли. Распахнула глаза и увидела, что надо мной склонилось незнакомое лицо, отчасти скрытое черными волосами, обрезанными до плеч. Пронзительный взгляд зеленых глаз словно препарировал.

Моя первая мысль при виде этого брюнета оказалась чисто профессионального характера: такой цвет глаз, напоминающий о майской листве, в сочетании со смуглой кожей не встречается в природе. Скорее всего, это линзы, которыми и воспользовался брюнетистый выпендрежник! Кадры с ним придется обрабатывать и чуть затемнять, тогда будет идеальный снимок.

Странный тип с облегчением выдохнул. Почувствовала кожей, что воздух с морозцем. И это от живого человека?

Зато тут же смогла ощутить и всю гамму чувств, что приличествует телу. Голому телу, лежащему на камнях. Моему.

— Слава бездне, успел. — Тип чуть отстранился от меня. — Ты можешь говорить?

— Ка-а-ахр. — Горло словно сдавило невидимым жгутом, и я выдала вместо «конечно» сей набор звуков. Сглотнула. Стало чуть легче.

Тип заскрежетал зубами:

— Эти две прохиндейки не могли подсунуть мне душу вороны. Я бы почувствовал.

— Я. Не. Во-ро-на, — произнесла я с неимоверным усилием.

Язык слушался с трудом, да и эта пара слов… Прежде чем произнести их, я долго копалась в памяти, словно в сумочке, когда на ощупь пытаешься найти ключи. Ведь знаешь, что они точно там есть, но сразу в руки ни за что не попадутся. Вот так и со словами… Будто это была не моя голова.