Парень успел выпрыгнуть следом, прорвавшись сквозь строй пассажиров. Стоял на платформе и смотрел на меня с каким-то мрачным укором.

Я пожала плечами и побежала дальше. Некогда рефлексировать. Ночью подумаю о знойном красавце, услышавшем музыку московской подземки. Но до концерта всего два часа, и Элен меня точно убьет, если не успею переодеться. Такими халтурами грех разбрасываться, на такие свадьбы зовут нечасто!

Задыхаясь, я мчалась по Комсомольской площади в сторону Каланчевской улицы, под мост, под железную дорогу и дальше, туда, где стояла громадина гостиницы «Ленинградская».

2

Почему-то всегда при виде высотки перехватывало дыхание. Умели же строить люди! Сколько разных историй я слышала, и про зэков, и про тайный план Сталина по обороне Москвы, и про аккумуляторы магии, держащие купол над городом.

Теперь, вплотную подобравшись к гостинице, давно входящей в систему Хилтон, я смотрела на нее снизу вверх, будто микроб на великана. Должно быть, с тех сказочных высей, из заоблачных высот под зеленым шпилем Комсомольская площадь казалась крохотной, а ведь ростом гостиница не задалась, самая низкая из «сестер», как называют эти высотки в путеводителях по Москве. Седьмая сестра. Младшенькая.

Я стояла и задирала голову, в ушах на репите гремела «Гроза»: Вивальди как никогда был в тему. Уникальная скрипичная партия, все мое тело плавилось, когда я слушала эти звуки. Каждый нерв резонировал и дрожал, будто натянутая струна.

Шпиль высотки приманивал и отталкивал одновременно, словно возносил в небеса и опрокидывал обратно на землю. Сквозь Вивальди прорывалась другая музыка: ветра, стали, бетона, кварцита, золота и керамики, сплетенных воедино чьей-то дерзкой мыслью, сотворившей чудо на разрухе и голоде. Башня звучала, и мне захотелось вынуть скрипку из кофра, тронуть струны смычком и сыграть мелодию «Ленинградской».

Из массивной крутящейся двери выскочила Элен, такая чопорная в униформе, что мне захотелось смеяться.

— Алька, ты что застыла? Боже, в каком ты виде!

Элен ухватила меня за запястье и потащила в гостиницу. Вход — как крыльцо русского терема, церковная роспись над головой, вращающаяся дубовая дверь, такая массивная, даже не верится, что способна стронуться с места! Настоящий портал в другую реальность.

— Знаешь, Элен, я читала…

— Да-да, эта дверь — шедевр, чуть ли не первая «вертушка» в Союзе. И ее разрабатывал целый НИИ. Я потом проведу экскурсию. Алька, поторопись. Концертное платье есть у тебя? Откуда ты взмыленная такая?

— В Лужниках была на прослушке. А где можно переодеться?

Внутри меня придавило роскошью. Будто попала в церковь. Все эти колонны и люстры, световой потолок и росписи, кованые решетки и витражи. Дом господень, не человеческий. Как можно в этом жить?

— Видишь статуи львов? — шепнула Элен. — Жди меня возле правого.

Застучала по мрамору шпильками, зашептала что-то девушке в форме, томящейся за стойкой регистратуры. Та понимающе закивала.

Медленно я добрела до статуи, крутя головой во все стороны. Вблизи геральдическое кошачье, держащее в лапах щит, оказалось кем угодно, только не львом. Может, пантера? Или гепард? Явно нерусская тварь, и щит у нее иностранный. На натертых до блеска лапах — внушительного вида когти, острые, даже на вид неприятные. Такими бьют в спину добычу, а потом догрызают клыками, с которых разве что слюна не течет. Еще одно украшение, неуместное в нормальной гостинице.

— Потрешь лапу — и желание сбудется, — хихикнула сзади Элен. — Это у нас примета на счастье, видишь, как полируют?

— Да в метро куча станций с такими приметами, — хмыкнула я в ответ. — Если на станции стоит статуя, обязательно что-то затерто до дыр. Руки, ноги, носы собачьи.

Воспоминания о метро вызвали легкую дрожь, будто кто-то провел вдоль спины до отвращения холодными пальцами. Ароматы потертой кожи, травы, парфюма и мужского пота. Жар чужого тела, тонкие губы, почти коснувшиеся мочки уха. Невероятно интимный, соблазнительный миг: я, закусив губу, касаюсь чужого лица и снимаю очки в невесомой оправе…

Под насмешливым взглядом Элен я потерла кошачью лапу, думая лишь о парне в метро, с которым вряд ли еще столкнусь, но который, так же, как я, слышал музыку московской подземки. Статуя рыкнула в моей голове, тяжело, недовольно. Озлобленно.

Достали ее желаниями, работает без выходных.

— Идем уже, — протянула подруга, дергая меня за рукав. — Сначала покажу бальный зал. Когда будешь готовиться к выступлению, постарайся соответствовать антуражу.

Мы поднялись по лестнице, свернули — и снова попали в сказку. Позолота, лепнина, колонны, росписи. Так и видишь здесь дам в пышных платьях и кавалеров во фраках. Впрочем, сейчас знаменитый зал снова выглядел, как ресторан. И сказка была скорее мрачная. Что-то из атмосферы Гофмана.

Темные скатерти на столах, расшитые золотыми узорами. Массивные канделябры, восковые витые свечи. Белые розы и лилии накиданы с нарочитой небрежностью среди сверкающего хрусталя. А из столов вырастают деревья: на витиеватых чугунных подставках возвышаются цветочные композиции, тоже лилии, розы и орхидеи. Удушающий аромат, как петля на шее приговоренного. И как будто бы пахнет ладаном.

На небольшом возвышении — отдельный столик для молодых, под расшитым золотым балдахином. Проход по центру свободный, и напротив балдахина — эстрада в цветах, венский стул, два канделябра с толстыми церковными свечками.

Сюда бы не скрипку, сюда бы орган и соответствующий репертуар, в этом бархате и позолоте Баха играть вдохновенно!

Акустика в зале хорошая, но по позвоночнику мурашки толпой.

— Элен, а тут точно свадьбу справляют? В таком антураже не «горько» кричать, а кадилом над гробом помахивать!

— Значит, так, дорогая, — встала в позу Элен. — Как им нравится, так и чудят. Свадьба заявлена в готическом стиле, всякие оборотни и вампиры. После «Сумерек» популярная тема. Гроб внесут — значит, будет гроб, это вообще сейчас хайп крутецкий. Люди непростые, бабла немеряно. И тебе за концерт отстегнут. Как вы оплату зовете? Лаве? Здесь оно аж с пятью нулями! Так что, подруга, не подведи, виш-лист я тебе высылала.

— Высылала, — кивнула я. Вынула из кофра скрипку.

Встала на возвышении, чужая среди цветов и теней. Обычная девчонка в джинсах и майке, в курточке оверсайз нараспашку. Наушники на шее, с огромными чашками, взрывающими черно-белую залу диссонирующей бирюзой.

Но стоило тронуть струны смычком, как я растворилась в звуке. И композиции из виш-листа заполнили темную залу, юркими нотными станами обвили столы и колонны, отразились от потолка и мелодично звякнули в витражах и в хрустале бокалов.

— Ммм, — оценила Элен, — неплохо. Тамады на банкете не будет. Театральная труппа, какие-то игры, иллюзионисты и оперный тенор. Ты заполняешь паузы. Под тебя, моя милая, будут кушать, поднимая бокалы за молодых. Банкетный фон, поняла? Не обращай внимания. Сыграешь хорошо, еще позовут.

— Для улучшения аппетита? — я и не думала обижаться. Если платят такие деньги, что Элен протянула в конверте, можно стерпеть и чавканье, и пьяные вопли, и поцелуи. Я не в той ситуации, чтоб строить из себя примадонну. Не первый год по ресторанам пилю.

— И для этого тоже, — согласилась Элен. — Все, теперь едем наверх. Вот тебе ключ от номера, там еще не прибирались. Двухместный, но спали в одной кровати. И съехали раньше времени. Можешь остаться там до утра.

— Нда, — протянула я, — сервис в Хилтоне за гранью фантастики.

— Зато бесплатно, — рассмеялась Элен. — Чего тебе еще, привереда? Расслабишься, примешь душ. От тебя несет потом и мужским парфюмом, явно не твой аромат.

Я понюхала свои руки, опустила голову к майке. Так уж и несет, не придумывай, Ленка, просто дымка на память о Григе. Но такая, что жаль отмывать.

— Елена Антоновна! — позвал кто-то. — Там проблемы в ресторане «Джанус».

— Бегу! — крикнула в пространство Элен. — Алька, твой номер на восьмом этаже. Между прочим, с охренительным видом. Сама дорогу найдешь? Ну и умничка, встретимся здесь через час. Скрипку не забудь, я тебя знаю!

Она убежала, стуча каблуками. А я убрала инструмент, еще раз осмотрела готический зал и поспешила обратно в холл, а оттуда в помпезную алтарную нишу, где в этой странной гостинице располагались лифты.

Нужный номер нашелся сразу, ключ поупрямился, но пиликнул.

Я поежилась, шагнув за порог. Душно и неуютно. Будто я нетерпеливая горничная, что заглянула в номер без стука и застала разобранную постель, халаты, сброшенные у шкафа, мусор на полу, кавардак на трюмо. Не сумев одолеть смущения, невольно постучалась в ванную комнату, готовая ойкнуть и выскочить прочь. Никто не отозвался, я включила свет и лишь после этого немного расслабилась.

Одна кровать была смята, белье на ней сбито в комья. Вторая — с нетронутым покрывалом, лишь подушки утащили для большей мягкости. Бывают в гостиницах такие обломы: заказываешь двухместный номер, мечтаешь о широкой кровати. А получаешь две отдельные койки, которые нереально сдвинуть. Вот и приходится спать на одной. Вернее, не спать всю ночь. Немудрено, что съехали раньше.