Надежда Первухина

Не пытайтесь это повторить

Посвящается Наталье Батулиной и Зинаиде Тагильцевой. Потому что они хорошие люди! А хорошим людям нужно посвящать книги. Сережа и Жан Поль — и вам, и вам!

Если за тобой закрылась одна дверь, не остается ничего другого, как найти и открыть другую.

Нацуо Кирино. Аут

…Граница, разделяющая живых и мертвых, подчас бывает смутной и зыбкой.

Элис Сиболд. Милые кости

— Когда мертвые отпустят живых… живые смогут жить дальше.

— А мертвые?.. Нам-то куда деваться?

Ответа не было.

Элис Сиболд. Милые кости

Некоторые вещи терпеть просто невозможно.

Например, чайник со свистком. И кто его только придумал?! От нормальной посуды, каковой, несомненно, является чайник, просто не ожидаешь такой пакости, как свист. Стоишь себе на кухне, замечтавшись, и тут на тебе. Сирена! Вой! Рев переполненных трибун! Ничто не сравнится с этим противным свистом! К тому же, если вам интересно, этот свист отпугивает домовых. А дом без домовых — это все равно что кладовка без швабры. Вот так-то.

Впрочем, свист чайника — это все так. В прошлом.

Я к тому, что некоторые вещи невозможно терпеть.

Сейчас.

Личинки.

Просто спасу от них нет. Только приведешь себя в порядок, сияешь, как новый гривенник к Пасхе, — идешь гулять, прилично и со вкусом одевшись, и вдруг… откуда-нибудь из рукава выползает… Собеседник (если таковой на данный момент имеется), конечно, деликатно постарается ничего не замечать. Но тебе-то самой! Противно!!!

Чего я только не перепробовала! И специальные мази, и новомодные аэрозоли, даже таблетки пила, хотя вода, которой их запиваешь, разрушительна для моего организма. В конце концов пришлось поднакопить деньжат и пойти на поклон к нашей местной знаменитости — колдунье и ведунье Бабе Зине Мирный Атом.

А она мне с порога прямо так и заявляет:

— Таких, как ты, не обслуживаю!

— Почему?

— Потому что это противно человеческой и божественной природе.

— Что противно?

— Ваше существование.

— А если я денег дам?

— Не приму. Уходи по-хорошему, пока я на тебя сторожевого демона не напустила.

Вот и весь разговор. Сторожевого демона она напустит. У нее его отродясь не было, сторожевого демона-то. На них тратиться надо, а, по слухам, баба Зина тратиться ой как не любит.

В общем, осталась я со своей неразрешимой проблемой один на один. Хотя нет. У наших, практически у всех, эта проблема также стоит на первом месте. Потому что эти проклятые личинки мешают нормально существовать.

Подчеркиваю: существовать.

Не жить.

Я не человек, как вы уже догадались, хотя была им когда-то. Я умертвие. Нет, не зомби и не труп, восстановленный с помощью гальваники. Я — мертвец, возвращенный в этот мир благодаря магии. Именно магическая сила и подпитывает мое существование, давая возможность двигаться, разговаривать, работать, мыслить. И самое главное, не разрушаться. Не истлевать.

Я умерла, когда мне было двадцать пять лет. СПИД. В первой жизни я была девочкой, которая не отличалась хорошим поведением. Я дружила с метом, коксом, герычем и людьми, которые все это могут поставлять. Один из таких людей как-то затащил меня в постель и наградил ВИЧ-инфекцией. Помню, для меня это была страшная трагедия… Родители, когда узнали… Впрочем, родители мои и до того были отравлены самим фактом моего бытия. Да и как иначе? Дочь, которая училась в университете на археолога, коллекционировала китайских куколок и вела пристойный образ жизни, вдруг резко из этого самого образа выпала и связалась с нехорошими парнями. Отчаявшись образумить меня, родители сделали мне подарок: купили право на посмертное восставление. Они верили, что так после смерти я смогу вести достойное существование и окончу-таки университет.

Все бы ничего, но проклятые личинки!!!

Вот сейчас я набираю эти строки на компьютере, из музыкального центра звучит «Пещерный город Инкерман» Дидюли, а левая ладонь начинает знакомо так чесаться. Перестаю печатать, отнимаю руки от клавиатуры, смотрю на ладонь. Не проходит и пяти секунд, как в ее середине вспухает бугорок. Еще через секунду кожа вспарывается, и на свет является личинка — омерзительнейшее белесоватое существо с лоснящимся тельцем — и споро так ползет по пальцам. Я давлю ее, содрогаясь от отвращения. Мне еще повезло. У меня за день набирается всего четыре-пять личинок, тогда как из других моих знакомых умертвий они сыплются просто пригоршнями. Да и сохранность у меня получше. Все-таки родители, спаси их господи, к хорошей ведьме-реаниматору меня свезли.

Помню свое умирание. Это было тяжело и грязно. Я лежала в палате больницы для ВИЧ-инфицированных и выворачивалась наизнанку. Меня мучила ломка, от которой не спасало уже ничего, особенно длинные разговоры с психотерапевтом. Свет мерк в моих глазах, дикая боль раздирала тело, которое хотело только одного — дозы. И тут появился врач.

— Лиза, я пришел с вами поговорить.

Лиза — так меня зовут. Точнее, звали.

— Убирайтесь к черту! — сумела выдавить я и вцепилась в кровать. Мне мерещилось в моем бреду, что меня уносит, как дырявую шлюпку от тонущего корабля.

— Лиза, нам обязательно нужно с вами поговорить. Вы в плачевном состоянии.

— Без тебя знаю, психолог недоделанный!

— Попробуйте дышать медленно и ровно.

— И что?

— Боль немного отойдет. Позвольте руку. Я измерю ваш пульс.

Он взял мою руку, и боль отошла. Но вместе с тем я почувствовала, как начали холодеть и неметь мои ноги.

— Подождите… — прошептала я.

И тут в палату вошли мои родители.

— Лизочка… — заплакала мама. — Кровиночка моя!

Отец молча вытирал слезы.

— Вы что? — деревенеющим языком спросила я. — Я же еще не умираю.

А врач все держал меня за руку, держал…

И рука моя холодела.

И на миг мне приоткрылось…

Лица у психотерапевта не было. Вместо него был скалящийся череп с огоньками в пустых глазницах. А больничный халат преобразился в саван, рваную шелковую хламиду, пропахшую тлением.

Но это только на миг.

А потом мое сердце остановилось.

Психотерапевт поднялся и вышел из палаты.

Родители упали на колени возле моей кровати и зарыдали в голос.

А я отстраненно наблюдала за этим, глядя на свое исхудавшее уродливое тело. Я стояла у входа в тоннель. Он, этот вход, был невероятно черен, и впервые я ощутила такой страх, что передать невозможно. И тут из его черноты появился некто.

Он протянул мне то, что с натяжкой можно было назвать рукой:

— Идем!

Я задрожала и прижалась к остаткам реальности, словно они могли меня защитить и удержать.

— Нет!

— Идем. У тебя все равно нет другого выхода.

И тут что-то засияло, как свечка, внесенная в темную комнату.

— Что ты здесь делаешь, Алаэль? — спросил тот, что был от тьмы. — Нет тебе части в ней. Она жила неправедно. Я забираю ее душу.

— Ты не можешь забрать ее душу, Имхореп, — печально и музыкально сказал Алаэль. — Ее душа обречена скитаться между мирами. Ее родители приготовили ей посмертное восставление.

— Проклятье! Но и тебе не достанется ее душа, Алаэль!

— Я буду наблюдать за нею.

— Я тоже.

И тут я рванулась в свое тело. Оно было таким родным, таким привычным. И…

Не смогла в него войти.

Тело было словно окружено невидимым, но прочным коконом.

И я поняла, что отныне буду болтаться рядом с ним, как воздушный шарик на веревочке.

Кстати насчет тела!

Когда и как его будут восставлять?

Родители между тем перестали плакать. Мама оправляла на моем трупе одежду (жуткого цвета пижаму), а отец звонил кому-то по мобильному телефону:

— Благословенны будьте, Юлия! Моя дочь умерла. Полагаю, минут пять назад. Тело еще не успело остыть. Хорошо? Вы вылетаете? Будем ждать. Да, Пятая городская больница имени Семашко. Третий этаж, палата номер двадцать семь.

Через несколько минут (или через вечность — время утратило для меня привычное значение) дверь палаты открылась, и вошла молодая женщина какой-то особой, оригинальной красоты.

— Благословенны будьте! — мелодичным голосом сказала она.

— Благословенны будьте, Юлия! — хором ответили мои родители, и я поняла, кого они наняли в качестве реаниматора. Знаменитую ведьму Юлию Ветрову. А я и не знала, что ко всем прочим своим талантам она еще умеет и мертвецов восставлять.

Юля подошла к моему телу, приложила два пальца к шее. Меня дернуло как током, а на шее, когда ведьма убрала пальцы, остались отметинки, будто от ожогов.

— Надо ее немедленно перевозить в мою лабораторию, — сказала Юля. — Сейчас самое подходящее время.

— Как? — удивился мой папа. — А разве вы ее не здесь, в больнице, восставлять будете?

— В больнице для этого слишком неподходящая аура, — ответила Юля, наклоняясь над моими губами. Секунду мне казалось, что она хочет меня поцеловать. Юля распрямилась и обернулась к моим родителям:

— Ее душа здесь, она привязана к телу последней нитью жизни. Вы действительно хотите восставить свою дочь?

— Да, хотим.

— А ведь после восставления она может стать совсем другой. Не такой, как была при жизни.

— Юля, если честно, мы надеемся на это. Наша Лизочка закончила свои дни наркоманкой.

— Да, это мне известно. Что ж, погодите секунду. Я вызову спецкатафалк.

Юля достала мобильный кристалл и нагрела его в ладони.

— Кто говорит? — донеслось из кристалла.

— Ведьма Улиания. Нужен спецкатафалк к больнице имени Семашко. Палата двадцать семь. На вахте вас пропустят. Поторопитесь.

— Это будет вам стоить тысячу ведьмобаксов.

— Сочтемся. Повторяю: поторопитесь. Отбой.

Юля остудила кристалл и положила его в карман джинсов. Вообще-то для ведьмы она была стильно одета: мужская рубаха навыпуск, в красную и синюю полоску, джинсы, мокасины. На голове мужская же шляпа в стиле Аль Капоне. И хвост. Изумительный хвост, украшенный золотыми колечками. Не на голове, конечно. Хвост рос у Юли пониже спины, как и у всех настоящих ведьм. Только у всех он бывает голый, как крысиный, а у нее бархатистый, приятный для глаз и, наверное, на ощупь.

В дверь палаты постучали.

Дверь распахнулась.

— Катафалк вызывали? — прогнусавил одетый во все черное гном.

— Да, — ответила Юля. — Хвалю. Вы оперативно.

За распахнутой дверью маячил черный гроб без крышки. Он парил в воздухе, словно его поддерживали невидимые стропы. Родители снова заплакали.

— Покойную будем перекладывать или как? — прогнусавил гном.

— Будем, — сказала Юля. Она без видимых усилий взяла мое тело на руки, прошагала мимо моих оторопевших родителей и положила меня в гроб. И я сразу почувствовала, как меня со всех сторон стиснуло невидимыми ремнями. Я больше никуда не могла деться. Да и куда бы я делась — блудная, никому не нужная душа от собственного тела.

Оказывается, за дверью палаты стояло Юлино помело. Она взобралась на него и сказала родителям:

— То, что будет происходить дальше, вам смотреть не рекомендую. Поэтому ждите вашу дочку примерно в половине восьмого вечера. Или в восемь. И не волнуйтесь. Если я за что-то берусь, у меня это, несомненно, получается.

Гроб с моим телом полетел по коридору, моя душа — за ним. Гробом лихо управлял гном. Рядом на допустимой в клинике скорости летела на помеле Юлия Ветрова.

Скоро мы оказались в лаборатории Юлии на Новодворянской, 6. Это было небольшое одноэтажное приземистое здание, облицованное плитами серого сланца. Что примечательно — в здании не было окон. Только одна довольно широкая дверь.

Юля подлетела к ней, спешилась. Коснулась рукой дверной створки. В той обнаружилась небольшая панель со сканером. Ведьма приложила к нему кончик своего хвоста, и двери начали медленно распахиваться. Из лаборатории дохнуло темнотой и какими-то химикалиями. А я удивилась, что моя душа может различать запахи. Странно. Я думала, душам уже ничего не подвластно.

Громко чертыхаясь, гном ввел гроб внутрь. Юля хлопком ладоней включила под потолком тусклый свет. Оказалось, что мы находимся в сером унылом коридоре, куда выходили двери полдюжины комнат.

— Дальше я сама, — сказала Юля и щелчком пальцев подняла мое тело из гроба. Тело горизонтально зависло в двух метрах от пола.

— Денежки, — сквозь редкие зубы процедил гном.

Юля достала из кармана несколько разноцветных купюр. Гном тщательно пересчитал их, плюя и дуя на каждую. После этого муторного времяпровождения он наконец исчез вместе со своим гробом.

Двери за ним закрылись, заодно навсегда отсекая от меня мое прошлое.

— Что ж, — сказала моему телу Юля, — пора за работу.

Она отперла ладонью одну из дверей и внесла в комнату мое тело. Здесь стоял операционный стол, над ним — лампа, тоже как в операционной, и вообще здесь все напоминало больницу. Если бы не большой буфет из черного дерева, за стеклянными дверцами которого теснились разные баночки-скляночки.

Юля возложила мое тело на стол. Сам собой зажегся свет. Был он неприятный, какой-то… мертвый.

— Лиза, я знаю, твоя душа сейчас здесь, — негромко сказала Юля. — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь говорить, я дарую тебе это право.

И я поняла, что действительно могу говорить.

— Я чувствую волнение и страх, — сказала я. — Моя смерть… это так неожиданно! И странно. Я представляла смерть совсем не такой.

— А какой? Это интересно.

— Ну я была согласна с Базаровым. Мол, умру, и все. Лопух вырастет. А тут такое грандиозное посмертное существование! Скажите, Юлия, а почему вы в разговоре с гномом назвали себя каким-то другим именем?

— Улиания?

— Точно.

— Это мое Истинное Имя. Все ведьмы — и природные и ученые — после посвящения в, так сказать, сан приобретают Истинное Имя, под которым и творят волшбу. Истинное Имя знают немногие.

— Потому что это может дать над вами власть?

— Необязательно. Просто Истинное Имя — это как паспорт: тыкать им в нос всем и каждому необязательно, но иметь при себе нужно. А то мало ли что…

— Скажите, Юлия, вот вы упомянули природных ведьм и ученых. Что это значит? Я думала, ведьмы все одинаковы…

— Нет, на самом деле между нами есть разница. Природные — это те, кто уже родился ведьмой. Изначально. Природная ведьма может так и не узнать о своем даре и никогда не ведьмачить, но все равно дар с нею останется. А ученые ведьмы — это просто женщины, решившие с помощью книг по магии овладеть базовыми заклинаниями и методами волшбы. Викканки, например, именно таковыми и являются.

— Викканки?

— Да. Никогда о них не слыхала?

— Нет. Кто они?

— Викканки последователи викки — религии неоязыческого ведьмовства. Многие ведьмы, особенно ученые, называют себя викканками и говорят, что практикуют викку, а не колдовство.

— А какая разница?

— Да, в общем, никакой. Просто у многих современных людей со словом «колдовство» что-то негативное ассоциируется. А викка — это уже религия. С культом, догмами, обрядами и ритуалами. Ее еще называют викканским шаманизмом.

— Черт возьми, как интересно! Как жаль, что, будучи живой, я этим совершенно не интересовалась! Это какие-то народные верования, да?

— Не совсем. Викканский шаманизм — это смесь колдовства и шаманизма, надеюсь, ты улавливаешь разницу между этими двумя понятиями.

— Слабовато.

— Ну ладно. Так вот, викканский шаманизм был создан верховной жрицей ведьм Селеной Фокс. Было это около горы Хореб, в штате Висконсин. Я там была как-то, ездила поклониться первоисточникам. Ритуалы викканского шаманизма отличаются от простого колдовства тем, что обязательно совершаются на открытом воздухе, чтобы помочь человеку или ведьме связаться с верховным божеством через посредство природы. Ведь природа — мать всем нам. Это единый живой организм. Церемонии викканок немного напоминают ритуалы африканских племен и американских индейцев. Например, удары барабанов, танцы с трещотками и колокольчиками. Сама понимаешь, что танец — штука особая. Танец запросто может ввести в транс. Чего, собственно, викканки и добиваются. В состоянии транса они ворожат, пророчествуют и так далее. Нам же, природным ведьмам, приходится всегда сохранять ясность ума. Мы другие…

— А где исполняются эти танцы?

— Внутри магического круга, разумеется. Он олицетворяет колесо жизни с временами года и жизненными циклами: возрождение и смерть, весна и зима. Викканки празднуют традиционные Восемь шабашей, танцуют вокруг майского дерева в канун Белтейна…

— Это первое мая?

— Да. Так что наш праздник весны и труда на самом деле натуральный шабаш Белтейн.

— Вот где правда открывается! А чем еще занимаются викканки помимо плясок?

— Ну, допустим, целительством. Этим занимаются не все ведьмы, только очень одаренные.

— А вы, Юлия? Вы — одаренная ведьма?

— Ха, как сказать. Но целительством я не увлекаюсь. Тут нужны знания по терапии, психологии, опыт прошлых жизней и прочая фигня, вроде трав и кристаллов. Но мы отвлеклись от главного, а именно — твоего восставления.

— А вы в самом деле сможете меня восставить?

— Да. Этого хотят твои родители. А сама ты этого хочешь?

— Ну хочу… Наверное. Я слишком рано умерла! Я ничего хорошего в жизни не видела! Ничего не успела сделать! А ведь я поначалу мечтала весь мир перевернуть! Такие были наполеоновские планы!

— Что ж, тогда посмертное существование — это твой шанс. Такая красивая девушка не должна просто так умереть и ничего после себя не оставить.

— А разве я красивая?

— Изначально — да. Но увлечение наркотиками сильно тебя изуродовало. Не волнуйся, в посмертную жизнь ты войдешь такой, какой захочешь.

— То есть я могу изменить внешность?

— Не изменить, а улучшить. И не ты это сможешь, а я. Но довольно разговоров. С каждой минутой биологическая смерть берет свое и клетки твоего мозга растворяются в пустоте. Твоя душа в ближайшие часы может заниматься, чем хочет, я же буду работать над телом, и прошу меня не отвлекать.

Юля открыла дверцы одного из встроенных стальных шкафов и достала оттуда ярко-красный халат и такую же шапочку. Облачилась в халат, заправила волосы под шапочку и стала похожа на врача.

— Не понимаю, — сказала в пространство Юля. — Почему медицинские халаты не делают красными. Это же так удобно. Не видно крови.

Затем она натянула перчатки и открыла другой шкаф. Выдвинула никелированный поддон со сверкающими хирургическими инструментами и взяла из их множества пилу для трепанации черепа.

— Не люблю это занятие, — пробормотала Юля. — А что делать?

Она что, будет вскрывать мою черепную коробку?

Похоже, так оно и было.

Сначала Юля специальной бритвой выбрила мою голову наголо. Затем каким-то непонятным, но по виду очень острым ножом сняла скальп. Поскольку тело было уже мертво, крови почти не натекло. Наконец завизжала пила и запахло жженой костью — Юля пилила черепную коробку. Закончив, она аккуратно сдвинула макушку. Обнажился мой мозг, не такой уж и шикарный, как я предполагала. Меня взяла жуть. Хорошо, что со мной это проделывают уже тогда, когда я умерла! Мое «я» сжалось до микроскопических размеров и испуганно притулилось в уголке прозекторской — так я назвала Юлину лабораторию.

Между тем Юля взяла скальпель и погрузила его прямо в центр моего многострадального мозга. Что-то оборвалось у меня в душе. Видимо, Юля близко подобралась к центру соединения моей души и тела. Неожиданно она принялась напевать, я разобрала слова песни. Песня была печальная: