Надежда Волгина

Если б не было тебя…

Пролог

— «Унылая пора, очей очарование…» Классики — они такие романтики! Вот и Пушкин был таким же… Не вижу очарования в этом проливном дожде. На меня он навевает тоску и скуку!

Влад отвернулся от окна, но сначала опустил жалюзи. Андрей даже позы не сменил — как сидел в кресле нога на ногу, почитывая газету, так и продолжал сидеть. Разве что, потянулся к чашке и отхлебнул остывшего чая.

— Да-да, я знаю, что ты любишь осень, — усмехнулся Влад. — А вот я ее терпеть не могу. По мне, так уж лучше зима с трескучими морозами — она ведет себя честнее. И что ты там такого интересного вычитал, что даже с другом поговорить не хочешь?

Влад приблизился к приятелю и опустился в соседнее кресло.

— Статистикой интересуюсь, дружище, — выглянул Андрей из-за газеты.

— Статистикой чего?

На второй вопрос друг и по совместительству сослуживец отвечать не торопился. Он аккуратно свернул газету и положил ту на журнальный столик, а потом без тени улыбки посмотрел на Влада.

— Нашей статистикой — института брака. И знаешь, что? Она ужасна, дружище.

— Прямо ужасна? — усмехнулся Влад.

— Прямо ужасна. Больше половины браков заканчиваются разводами, — кивнул Андрей.

— Ну наешь… я тут точно не причем, — развел руками Влад.

— А кто причем? Это же твоя прямая работа. Именно твое отделение сочетает пары браком.

— Это просто работа, друг…

— Да понятно, что работа. И я тебя сейчас не осуждаю. Все мы стремимся повысить свои показатели, увеличить число брачующихся…

— Получить премию, — встрял в монолог друга Влад и для пущей важности выставил указательный палец.

— …Но, как же любовь? — пропустил Андрей его фразу мимо ушей. — В браке она обязательна!

— Я тебя умоляю! — возмутился Влад. — Откуда возьмется любовь, если куча народу женятся или по залету, или по расчету, или по еще какой-то другой необходимости? Какая там может быть любовь?

— Но так нельзя. Институт брака в один день может просто рухнуть. С людьми нужно проводить воспитательные работы.

— Издеваешься? — рассмеялся Влад. — Где я тебе возьму столько сотрудников? Мое отделение и так едва справляется с нагрузкой. Да и бывает, что двое любят друг друга, а через годы наступает осознание. И они понимают, что заблуждались или охладели… Или наоборот, если мы будем вмешиваться в отношения каждой пары, то мое отделение рискует остаться без работы.

— А то, что люди несчастны, тебе, значит, не волнует? — усмехнулся Андрей.

— Ну а почему это должно меня волновать? Как там говорится — стерпится слюбится? Ну вот… многие ведь притираются друг к другу. И вообще, я ухожу в отпуск! — счастливо потянулся Влад. — Кого-то назначат моим заместителем. Вот к нему и приставай.

— Значит, придется пристать к самому себе, — рассмеялся Андрей.

— Ты это о чем?

— На время отпуска Михаил назначил меня на твое место.

— Подожди-ка, — нахмурился Влад. — Он что, считает, что я плохо работаю?

— Нет. Он считает, что отдых пойдет тебе на пользу.

— Ну все, — совсем приуныл Влад. — Прощай моя премия. Ты же испортишь мне всю статистику!

— Зато я хоть кого-то сделаю счастливым.

Глава 1

Диана

— Етишкин корень! Ольховская! Ну что вы творите?! — подтянутый пожилой мужчина снял очки, достал из нагрудного кармана щегольского бежевого пиджака платок и методично принялся протирать стекла, периодически увлажняя их собственным дыханием.

В просторном классе повисла тишина. Лишь легкое поскрипывание от трения платка о стекла нарушало ее. И из тщедушной груди мужчины изредка вырывались горестные вздохи. Настолько горестные, словно он понес тяжелую утрату. И на собеседницу он бросал жалостливо-укоризненные взгляды.

— Что вы исполняете, Ольховская? — уже заметно спокойнее, но не менее грустно поинтересовался он.

— Дон Жуан.

Невысокая девушка вытянулась перед ним по струнке, опустив и скрестив перед собой скрипку и смычок. Непослушные рыжие кудри нахально лезли в ее веснушчатое лицо, щекоча то. От этого курносый нос девушки слегка морщился. Она тайком сдувала пряди, невольно откидывая голову назад. На пожилого же профессора виновато смотрела серо-синими с зелеными прожилками глазами. Ей было очень стыдно! Просто ужасно! Но и ничего сказать или сделать в собственное оправдание она не могла.

— Вы играете пиццикато! — профессор поднял указательный палец.

К этому моменту очки уже вернулись на переносицу, а мужчина перестал близоруко щуриться.

— Пиццикато! — потряс он пальцем в воздухе, и получилось это у него довольно грозно. — А что такое пиццикато? Ответьте, Ольховская!

— Это такой прием игры на смычковых струнных инструментах, — заученно ответила девушка, виновато отводя взгляд от пылающего осуждением лица профессора.

— Это волшебство, Ольховская! — громыхнул, став неожиданно сильным, голос профессора. — Понимаете? Волшебство! Это то, что придает музыке таинственный прозрачный колорит. Это же музыка, Ольховская! Музыка, что создана ласкать и ублажать слух, а не травмировать его дилетантством. Что вы рвете эти несчастные струны, право-слово.

Профессор замолчал, явно ожидая ответа от провинившейся ученицы. Но девушка молчала. Да и что она могла сказать в собственное оправдание, когда была согласна с каждым словом обвинителя? Пиццикато всегда было ее самым слабым местом. На нем она спотыкалась чаще, чем на чем-то другом. Сейчас ей было ужасно стыдно, но и обидно одновременно. Стыдилась она недостатка таланта, несмотря на многодневные и утомительные тренировки. Сколько времени было потрачено на отработку техники игры, и все впустую. Она в очередной раз не оправдала ожидания профессора Измайлова — авторитетнейшего человека в их консерватории, настоящего скрипача-виртуоза и одного из самых любимых ее преподавателей.

Обижалась же она сейчас на судьбу, что не видит ее стараний и не желает наградить хоть малыми успехами.

— Знаете, на что похожа ваша игра? — вновь загремел голос профессора. — Даже басгитара не простила бы вам подобного обращения с собой. Вы же отрываете струны этой несчастной скрипки. А должны быть щипки. Понимаете? Легкие изящные щипки для извлечения отрывистого и более тихого звука…

Он энергично приблизился к девушке семенящими шажками. Спина его при этом казалась очень прямой, даже слишком. Инструмент жалобно трынькнул, когда перешел из женских рук в мужские. Профессор положил скрипку на левое плечо и указательным пальцем правой руки слегка поддел струну. В который раз Диана подивилась и восхитилась, как этот человек может извлечь из простой скрипки один единственный звук, который наполнит волшебством все пространство музыкального класса.

Далее все пальцы профессора пробежались по струнам, легко защипывая те, исполняя достаточно сложную ритмическую формулу. И волшебство приобрело особую окраску — зазвучала легко и непринужденно.

— Вот так, Ольховская, — убрал профессор скрипку от плеча и протянул Диане. — Я не утверждаю, что вы бездарь. Что-то получается у вас достаточно хорошо. Но пиццикато!.. Пиццикато идет вразрез с вашими способностями, уж извините. А без пиццикато, как вы понимаете, не может быть качественного исполнения.

Оставшись в классе одна, когда за профессором закрылась дверь, Диана тихо вздохнула и принялась бережно укладывать инструмент в футляр. Мысль, что она в очередной раз разочаровала своего кумира, отравляла настроение. Оно и так у нее было не самое радужное из-за дождливой и хмурой погоды, а сейчас испортилось окончательно. Да и самокритика подливала масла в огонь. Мысли о собственной бездарности откормленными жирными червями вползали в мозг, поглощая тот изнутри. В душе рождалась знакомая слабость, как следствие беспомощности что-то изменить. Как с этим бороться, Диана понятия не имела. В такие моменты она испытывала физическое недомогание — руки дрожали, когда закрывала футляр.

Дверь с шумом распахнулась, и в класс вбежала изящная брюнетка. Она захлопнула дверь, прижалась к ней точеной фигуркой и звонко рассмеялась.

— Знала, что ты еще тут. Генка Галкин опять прилип — давай встречаться… Я уже не знаю, как отмазаться от него. Еще и шуток не понимает. А мне смешно, когда он обижается. Надувается как сыч. Уржаться с него! Ой! А ты чего такая хмурая? Опять наш Паганини доставал? — вмиг посерьезнела подруга Дианы.

— Да нет… Все правильно он говорит, — вздохнула уже в который раз за сегодняшний день Диана. Жалко себя становилось до слез.

Все, что произошло на сегодняшнем занятии, Лиле рассказала вкратце, общими фразами. Да и как можно объяснить одаренному человеку, что не все такие?

Лиля была лучшей подругой Дианы. Они сдружились еще на абитуре. И подруга была именно такой — суперталантливой музыкантшей, подающей большие надежды. Если верить матери Лили, то музыкальные способности у дочери проявились чуть ли не с пеленок. Еще сидя в коляске, она бурно реагировала на музыку — капризничала, если слышала плохую, и притихала, когда рядом звучала хорошая музыка.

В консерватории Лиля была известной личностью, все преподаватели ей пророчили великое будущее. Только, вот беда — сама Лиля ни к какой славе не стремилась, Диана это знала точно. Удивительная девушка! Классическую музыку, так обожаемую Дианой, подруга не переваривала. Она бредила джазом, обожала исполнять его и петь. Лиля даже освоила саксофон и играла на нем чаще, чем на родной скрипке, игре на которой обучалась с пяти лет. В консерваторию подруга поступила только в угоду матери, чтобы не огорчать ту. И понять всего этого Диана не могла, как ни старалась.