Саймон внезапно вскрикнул, и карандаш Дайкона царапнул бумагу.

— Есть тут один малый из Скотленд-Ярда. Крупная шишка. Пару недель назад о нем написали в местной газете. Если верить статье, его прислали сюда ловить шпионов, а дядя Джеймс предложил засадить репортеров в тюрягу — чтобы не выдавали военные тайны. Вот кто нам нужен! Хочешь добиться результата — ступай к начальству!

— Как его зовут? — спросил Дайкон.

— Вот в том-то и беда, — сокрушенно поскреб макушку Саймон. — Совсем из головы вылетело.

III

Барбара и Гаунт не стали подниматься на пик. Они лишь проводили взглядом Саймона и Дайкона, которые карабкались по тропе, цепляясь за изгородь и время от времени поскальзываясь на короткой траве и зыбкой почве.

— При одной лишь мысли о восхождении нога начинает ныть, — признался Гаунт. — Может, прогуляемся к морю? Что за дурацкая затея — забраться в поднебесье, чтобы пялиться на тонущий корабль! Нельзя уж и затонуть спокойно. По-моему, это все равно что наблюдать за казнью друга. Слава Богу, экипаж удалось спасти. Вы согласны со мной?

Барбара охотно согласилась — да и кто бы не согласился, когда актер говорил таким располагающим, проникновенным и дружеским тоном. Впервые за все время они остались вдвоем.

Актер с девушкой спустились на берег. Гаунт растянулся на песке с молодецкой удалью, которая изрядно разозлила бы его секретаря. Барбара опустилась рядом с ним на колени, подставив лицо свежему бризу.

— По-моему, вам стоит всегда зачесывать волосы назад, — произнес Гаунт. — Это вам очень идет.

— Вот так? — Барбара поднесла руки к волосам. Ее легкое хлопчатобумажное платье, обдуваемое ветром, обтягивало фигурку девушки так, словно насквозь промокло под дождем. Перехватив взгляд Барбары, Гаунт быстро оторвал взгляд от ее груди.

— Да, так гораздо лучше. Никаких завитушек и прочей ерунды. Просто и красиво.

— Это приказ? — улыбнулась Барбара.

Одно удовольствие — говорить с ней.

— Просьба.

— У меня слишком узкое лицо.

— Именно в таком лице и ощущается истинная красота. Я даже как-то раз сказал Дайкону, что вы… Впрочем, не буду вас смущать — это дурно. Все из-за того, — закончил тираду Гаунт в излюбленной им манере Рочестера, — что я не привык скрывать свои мысли или кривить душой. Вас это не обижает?

— Нет, — промолвила Барбара, вдруг растерявшись.

Гаунт подумал, что уже целую вечность не общался с такой простодушной и застенчивой девушкой. Жеманных и нервных или нарочито скромных юных особ — хоть пруд пруди, но вот девушку, которая краснела и даже не отворачивалась из опасения, что Гаунт сочтет это дурным тоном, он встретил впервые. Гаунт принялся рассказывать Барбаре о себе.

Девушка была очарована. Актер разговаривал с ней столь доверительно и проникновенно, словно она обладала каким-то особым даром сопереживания. Он рассказал, как, еще будучи школьником, должен был прочитать наизусть монолог «Канун Дня святого Криспиана» из «Генриха V», начав декламировать скучным и монотонным голосом — который тут же с охотой продемонстрировал Барбаре, — а затем с ним вдруг что-то произошло. В голове зазвенел страстный голос и, к неимоверному изумлению учителя литературы (Гаунт передразнил и его) и остальных учеников, монолог прозвучал необычайно выразительно и почти без запинки.

— И вот тогда, — добавил Гаунт, — я понял, что должен читать и играть Шекспира. Я воспринимал эти строки так, словно их читал кто-то другой:

И Криспианов день забыт не будет
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас —
О нас, о горсточке счастливцев, братьев [У. Шекспир. «Генрих V». Пер. Е. Бируковой.].

Над их головами пронзительно вопили чайки, на берег набегали бирюзовые волны, рассыпаясь мелким бисером, но для Барбары все это было лишь волнующим аккомпанементом к чарующим строкам великого Барда.

— И это все? — жадно спросила она.

— Ну что ты! Самое главное — дальше. — Гаунт взял девушку за руку. — Ты будешь моим кузеном Уэстморлендом. Слушай же, мой кузен, и внемли.

И он прочитал Барбаре — Уэстморленду весь монолог целиком. Актер был до глубины души тронут и восхищен искренностью и восторгом девушки, счастливыми слезами, застилавшими ее глаза. Он так и не выпустил ее руки, пока не закончил чтение. Прихрамывающий Дайкон, первым появившийся из-за поворота, успел заметить, как актер запечатлел на руке девушки легкий поцелуй.

Обратно все ехали в молчании. Саймон был погружен в свои мысли. Гаунт и Барбара, задав несколько приличествующих вопросов про торпедированное судно, тоже затихли. Дайкон отнес необычную молчаливость Барбары на счет Гаунта — это было видно по ее взволнованному лицу.

— Влюблена без оглядки, — бормотал он про себя. — Что же он ей наплел? Павлин расфуфыренный. Ишь ты, ручки целовать уже начал. Окажись на этой сцене второй этаж, он бы вывел Барбару на балкон и, встав на колени, читал ей стихи. Ромео с фиброзитом. Как будто сам не знает, что в его возрасте влюбленный мужчина выглядит полнейшим болваном. Позор какой.

Однако, позволяя самому себе кипятиться, Дайкон стал бы с пеной у рта отстаивать Гаунта, вздумай кто-то другой критиковать актера подобным образом.

По возвращении домой они обнаружили, что мистер Септимус Фолс и мистер Квестинг сидят в шезлонгах на веранде и мирно беседуют. Саймон, буркнув Гаунту, что очень признателен ему за поездку, тут же скрылся в своей клетушке, а Барбара со светящимся лицом взлетела на веранду и прошла в дом. Прежде чем вылезти из автомобиля, Гаунт нагнулся вперед и сказал Дайкону:

— Я уже целую вечность не испытывал такого удовольствия. Замечательная девушка. Я, безусловно, скажу ей, кто прислал эти наряды.

Дайкон отвел машину в гараж.

Вернувшись, он услышал, как Квестинг, который уже успел представить Септимуса Фолса Гаунту, назидательно вещает:

— Я все утро твердил этому господину, мистер Гаунт, что вы должны обязательно познакомиться. «Наш знаменитый гость, — говорил я, — совсем заскучал без общения с культурными людьми». Этот господин, мистер Гаунт, — большой знаток театра.

— Вот как? — вежливо осведомился Гаунт, раздумывая, как бы так отшить Квестинга, чтобы не обидеть Фолса.

Фолс протестующе и немного самоуничижительно махнул рукой.

— Мистер Квестинг преувеличивает, — сказал он. — Я всего лишь обыкновенный дилетант, сэр. Если кто и властвует надо мной, то это не Талия, а Каллиопа [Музы из греч. мифологии: Каллиопа — покровительница эпической поэзии; Талия — покровительница комедии.].

— Неужели?

— Вот видите! — восхищенно выкрикнул Квестинг. — А я вот даже не возьму в толк, о чем вы говорите! Для меня это просто китайская грамота. Кстати, мистер Фолс сказал, что является вашим давним и преданным поклонником, мистер Гаунт.

Обе его жертвы смущенно рассмеялись, а затем Фолс, словно извиняясь за неловкость Квестинга, поспешил исправить положение.

— Это сущая правда, — кивнул он. — По-моему, за последние десять лет я не пропустил ни одного вашего лондонского спектакля.

— Потрясающе, — смягчился Гаунт. — Вы ведь уже знакомы с моим секретарем, верно? Давайте присядем.

Они уселись, и мистер Фолс тут же придвинулся поближе к Гаунту.

— Я давно мечтал поговорить с вами, чтобы развеять одно мое сомнение, — начал он. — Это касается Горацио. Уж очень откровенно он соврал насчет Розенкранца и Гильденстерна. Мне кажется, что с вашим блистательным знанием «Гамлета»…

— Да-да, я понимаю, что вы имеете в виду. «Он никогда не требовал их казни» [У. Шекспир. «Гамлет». Пер. М. Лозинского.]. Это просто оправдание. Яйца выеденного не стоит. Что-нибудь еще?

— А я всегда считал, что эти слова относятся к Клавдию. Ваш Горацио…

— Нет-нет — к Гамлету. Безусловно — к Гамлету.

— Разумеется, всякие сравнения абсурдны, но я хотел спросить вас, не приходилось ли вам видеть Гамлета в исполнении Густава Грюндгена?

— Вы имеете в виду этого гитлеровского любимчика?

— Да. Ой! — Мистер Фолс вдруг судорожно дернулся и вскрикнул. — Чертова спина! Извините. Да, вы совершенно правы. В его интерпретации Гамлет выглядел просто юродивым, а публика улюлюкала и неистовствовала от восторга. Я был на этом спектакле. До войны, разумеется.

— Еще бы, — хохотнул мистер Квестинг.

— Кстати, — оживился мистер Фолс, — почему в ваших постановках Гамлета всего три действия, тогда как в оригинале их пять? Почему бы не сыграть пьесу в том виде, в каком задумал ее Шекспир?

— Порой мы так и играем.

— Я знаю, знаю. От лица всех поклонников шекспировского гения я страшно вам признателен. Вы уж меня извините!

— Не за что! — улыбнулся Гаунт. И тут же, заметив появившуюся в проеме дверей Барбару, которая мялась, не решаясь подойти, поманил ее рукой. Девушка уселась прямо на ступеньку, рядом с Дайконом. — Вам это будет интересно, моя дорогая.

«Что с ней случилось? — подумал Дайкон. — Она изменила прическу, отчесав волосы назад, но ведь этим не объяснить столь разительную перемену. Куда делся ее истерический хохот? Да и гримасничать она перестала».

Гаунт завел разговор о таких сложных пьесах, как «Троил и Крессида», «Генрих VI» и «Мера за меру». Фолс подхватывал каждую его реплику. Он вынул из кармана трубку, но закуривать не стал, а принялся отбивать такт о ножку шезлонга, словно желая подчеркнуть значимость своих слов.