Собираясь, я вытащила рисунок Рейчел со мной. Уставилась на лист: лоб сморщен, плечи подняты. Всего несколькими легкими штрихами угля Рейчел передала напряжение и беспокойство. Это было пугающее чувство — смотреть на себя глазами Рейчел, а еще пугало, сколько она про меня поняла. Из-за этой картинки у меня даже вспотели ладони.

Я захотела, чтобы она нарисовала меня еще. Может быть, потом, когда я буду не такая измотанная.

Я аккуратно вложила рисунок в тетрадь. Тут он будет в сохранности.

* * *

Когда я вернулась, мама не работала. Она завернулась в плед в гостиной и смотрела в окно.

— Привет, мам, — сказала я.

Она подняла на меня глаза не улыбаясь.

— Как прошел день?

— Школа тут ужасная.

На самом деле я хотела, чтобы она снова снялась с места, чтобы мы переехали до того, как мне тут что-нибудь понравится. Потому что в другом городе наверняка будет школа лучше, или хотя бы испанский, или матан с живым учителем. Но мама ничего не ответила, только снова повернулась к окну. Я зажгла плиту и поставила кастрюлю воды.

— Я сделаю себе какао, хорошо? Хочешь?

Она помотала головой.

Ненавижу, когда она такая. Во-первых, очень тяжело, когда что-то явно не так, а она не говорит что. Может быть, все та же старая история, а именно мой отец. Но она никогда не говорит. Несколько раз я так раздражалась, что орала на нее, но она не орала в ответ, только еще глубже уходила в себя, а это даже хуже, чем раздражение.

По крайней мере, судя по еде в холодильнике, она ходила в магазин после того, как отвезла меня в школу. К 5:30 она так и не шелохнулась. Я достала яйца, пакет тертого чеддера и зеленый сладкий перец и сделала нам омлет. Я предпочитаю омлет с тушеным луком, но резать лук ненавижу. Обойдусь.

Она немного встрепенулась, когда я поставила еду на стол. Подошла, чтобы поесть.

— Как работа? — спросила я. Это была довольно безопасная тема.

— От Ксочи пока ни слова, — ответила она и замолкла.

Раз она все равно была в плохом настроении, я не нашла причин не спросить:

— Я думала о том, что ты сказала официантке про звоночек. Отец правда хотел стать мировым диктатором?

Она подняла глаза, дожевала, проглотила.

— Да.

— Правда? Серьезно?

— Он хотел власти. Надо всем, начиная с нас. Сначала я думала, что это шутка. Он мог сказать что-нибудь вроде «Ты же знаешь, я был бы гораздо лучше всех, кто сейчас у власти» или «Знаешь, я спасу мир, но сначала он должен стать моим» и смеялся. Я думала, он шутит, но оказалось, все было всерьез.

— Как ты поняла, что это не шутка?

Наступила долгая пауза: мама жевала, потом отпила глоток воды, съела еще кусочек омлета, а я все ждала, когда она ответит. Я не сразу поняла, что она не собирается отвечать. Когда мы доели, я вымыла посуду, а она еще некоторое время сидела, уставившись в стену.

Когда я была младше, мама рассказывала мне кучу историй, почему мы столько переезжаем. Сначала она притворялась, будто это весело. Какое-то время утверждала, что начать все заново — хороший выход, если у тебя проблемы, и мы переезжали каждый раз, когда я во что-нибудь влипала. Когда ты маленькая, бывает трудно разобраться, насколько что-то ненормально.

В какой-то момент в средней школе я осознала, что тут что-то совсем не правильно. Летом перед старшей школой мама провела со мной беседу и рассказала про отца. Мы тогда жили в Арканзасе в квартире со сломанным кондиционером, и это было ужасно. Окна были раскрыты, я вся взмокла от пота. Помню, как ляжки у меня прилипали к стулу, пока мама читала мне ламинированную вырезку.

Помню, потом я думала, что теперь в моей жизни хоть что-то прояснится. Я думала, что мама будет отвечать на мои вопросы, и я буду понимать, что происходит. Но мама по-прежнему не отвечала, ничего в жизни не прояснилось, и я так ничего и не понимала.

Как будто между нами стояла стена из всего, о чем она отказывается говорить.

Я отправилась к себе в комнату и стала рассматривать свои фотографии: белка, птица не в фокусе, потому что взлетела, пока я наводила на резкость, собака наших соседей в Фиф-Ривер-Фоллз. Мне нравилась эта собака. Сосед разрешал мне ее подкармливать, когда мы только-только переехали, чтобы она знала, что я друг. И потом эта собака всегда вела себя так, будто мы лучшие друзья. Почти все мои снимки с собакой были смазанные, потому что она никогда не сидела на месте, но этот получился довольно четким, если не смотреть на хвост. Я решила не загружать эту фотографию. При взгляде на нее мне становилось грустно.

Интересно, понравился бы Рейчел Кэтнет? Разрешат ли ей админы засчитывать рисунки животных за фотографии? Она очень хорошо рисует. Я открыла сайт, чтобы проверить, кто из помощников админа был онлайн. Напротив имени Элис, подростка-админа, горел зеленый огонек.

«Привет, Элис, есть минутка?» — напечатала я.

«Да, есть, БЛМ, — ответила она. — Чем могу тебе помочь?»

«Я хотела спросить, можно ли получить приглашение для друга?»

«Ты знаешь этого человека лично или онлайн?»

«Ее зовут Рейчел, она со мной в одном классе рисования в школе. Она очень круто рисует. Об этом я тоже хотела спросить — можно ей загружать рисунки вместо фото с животными? Это разрешается?»

«Это зависит от качества рисунков, — ответила Элис. — Насколько хорошо ты ее знаешь?»

«Не очень-то хорошо. — Совсем не хорошо, вообще-то. — Я хотела бы узнать ее поближе».

«Слушай, узнай ее фамилию и имейл, а я посмотрю, можно ли послать ей приглашение».

Меня охватили сомнения. Мне нравилась Рейчел. Я хотела, чтобы она была на Кэтнет, чтобы мы остались друзьями после того, как я перееду. Но вдруг Рейчел бросит один взгляд на Кэтнет и решит, что я лузер? Это не важно, сказала я себе. Все равно мы уедем. Рано или поздно.

«Хорошо», — написала я.

«Как тебе новый город?» — спросила Элис.

«Вкратце, наверное, так: половое воспитание у нас будет вести робот, потому что они боятся, что учитель-человек наговорит лишнего. Рейчел, правда, ничего».

«Удачи, — сказала Элис. — До связи».

3

Котаун

БураяЛетучаяМышь: Привет. Кстати, я опять переехала.

Марвин: Не понимаю, почему ты никогда не можешь сказать, где ты. В смысле если даже этот твой батя на Кэтнет, его все равно нет в нашем Котауне.

БураяЛетучаяМышь: Если бы я сказала вам, где живу, а мама узнала, она бы вообще запретила мне пользоваться соцсетями.

Гермиона: В твоем прежнем городе разве не начались занятия?

БураяЛетучаяМышь: Они и в новом начались. Тут ОК. На литре мы читаем «Алую букву», прямо не терпится узнать, чем все кончится. Еще раз.

Гермиона: Да это просто НЕЧЕСТНО.

БураяЛетучаяМышь: Вот да.

МегаШторм: Что пока самое стремное?

БураяЛетучаяМышь: ПОЛОВОЕ ВОСПИТАНИЕ ВЕДЕТ РОБОТ. Это со следующей недели.

Икосаэдр: С чего бы поручать роботу половое воспитание? Потому что роботы не краснеют?

Firestar: оо оо знаю. Потому что они могут заставить робота нести любой гомофобный и трансфобный бред, который живой человек откажется повторять. СКАЖЕТЕ, НЕТ?

БураяЛетучаяМышь: Этого примерно я и жду.

Марвин: кстати родители сказали мы опять поедем в Калифорнию на Рождество. А раз мы живем в Северной Каролине, это значит, что я опять проведу почти все зимние каникулы в машине.

Firestar: Почему бы вам не полететь?

Марвин: Мама боится самолетов.

БураяЛетучаяМышь: И сколько это ехать?

ЧеширКэт: В целом примерно 36 часов. Но я предполагаю, вы не проделываете весь путь разом, так?

Марвин: Они всегда говорят, три дня, а получается четыре.

Firestar: ого

Гермиона: ого.

Марвин: Если б у нас была машина с автопилотом, мы могли бы ехать дорогами, где разрешено пользоваться автопилотом и спать, это было бы быстрее. Только все равно пришлось бы останавливаться пописать. И поесть.

БураяЛетучаяМышь: Сколько раз ты уже так ездил?

Марвин: пять. В прошлом году я их уговорил остаться дома. Но там живет мамина сестра, и она тоже не любит летать.

Гермиона: Вам надо встречаться посередине! К сожалению, это, похоже, в Оклахоме. Все в проигрыше, если вы поедете в Оклахому.

Firestar: А ты когда-нибудь была в Оклахоме, Гермиона?

Марвин: Она абсолютно права. Я проезжал через Оклахому пять раз. Тупой штат.

Гермиона: о боже Марвин не говори тупой, это эйблизм [Эйблизм — дискриминация людей с ограниченными возможностями, инвалидностью, хроническими заболеваниями и особенностями развития, основанная на убеждении, что обычные трудоспособные (able) люди их превосходят. Одна из самых распространенных в повседневности форм эйблизма — использование слов, обозначающих инвалидность, в качестве ругательств в сленге и разговорном языке (например: тупой, умственно отсталый, дебил, кретин, сумасшедший и т. д.).].

Марвин: Прости, я хотел сказать — голубой. Такой голубой штат.

Firestar: не смешно.

Марвин: Ладно ладно извини.

МегаШторм: Можно сказать naff, очень по-английски.

Марвин: А откуда ты знаешь, вдруг naff — это эйблизм, гомофобия или мало ли что еще?

Гермиона: Я только что проверила: точно неизвестно, откуда появилось слово naff, но возможно, оно пришло из полари — тайного гей-языка, который использовали в Англии в девятнадцатом веке.

Firestar: Стоп. ЕСТЬ ТАЙНЫЙ ГЕЙ-ЯЗЫК?

Гермиона: Теперь уже нет. Его перестали использовать в 1960-е.

Firestar: Я ХОЧУ ЕГО ВОЗРОДИТЬ. Что значит naff?

Марвин: Тупой. ИЗВИНИТЕ. Это значит «полный отстой, но не настолько, чтобы сказать полный отстой».

БураяЛетучаяМышь: Оклахома точно naff. По крайней мере та часть, где я жила.