— Сколько тебе было, когда ты перестала рисовать ради удовольствия?
— Не помню. Когда-то в началке, наверное.
— Большинство людей перестают рисовать, когда они маленькие, поэтому их рисунки так и остаются детскими. А если не бросать, начинаешь рисовать лучше.
К нам подошла одна из укуренных с фломастером. В надежде, что Рейчел сделает ей боди-арт.
— Одну только бабочку? — умоляла она.
— Подходи на обеде, — ответила Рейчел, возвращаясь к рисунку и смазывая крылья птицы пальцем.
— Ты прямо мастер, — сказала я. — Судя по всему. — Я показала на расстроенную девочку, вернувшуюся к своей парте.
— Ну, я действительно много рисую. — Рейчел потянулась убрать волосы с лица, посмотрела на запачканные пальцы и передумала. Я протянула руку и убрала ей волосы за ухо, а она косо мне улыбнулась.
— Значит, ты не рисуешь. А что ты делаешь?
— Иногда фотографирую.
— Я думала, у тебя нет телефона.
— У меня есть цифровая камера, просто без телефона. На этом уроке разрешают заниматься фотографией?
— Нет, но тебе не нужно рисовать хорошо, чтобы получить пятерку. Достаточно ходить на уроки и показывать, что стараешься.
Я оглянулась и понизила голос:
— Похоже, сюда пихают всех, кто на грани отчисления.
— Да, так и есть. Но еще и тех, кто любит искусство. Ты из каких?
— О, меня точно считают на грани отчисления. Это же моя пятая старшая школа.
— Погоди, пятая? В каком ты классе?
— В одиннадцатом.
— Тебя выгнали из предыдущих четырех?
— Нет, просто мы с мамой много переезжаем.
Рейчел посмотрела на меня с интересом, потом вновь занялась рисунком.
— Это ей из-за работы приходится все время переезжать?
— Нет.
— Вы скрываетесь от закона?
Это был довольно необычный вопрос, и, подняв глаза, я не могла понять, шутит Рейчел или нет.
— Если бы и бежали, я бы вряд ли тебе сказала.
— Может быть, — ответила Рейчел. — Когда я училась в шестом, тут проездом была девочка, которая так и сказала — ее родители скрываются от закона. Но оказалось, они просто были психически больные.
— Правда? — Я была заинтригована. Я редко слышала о других хронических путешественниках. — Мы убегаем от моего отца, а не от закона. Он опасен. Не знаю, почему мама не поговорит с полицией или еще с кем, вместо того чтобы переезжать.
— Ну, полиция здесь отстойная, — сказала Рейчел. — Прошлой весной накрыли одну тусовку…
— Это о ней вы говорили за обедом?
— Нет, это было летом. Прошлой весной была большая тусовка у старшеклассников, все собрались у одной пещеры. Когда появилась полиция, они разбежались, и, разумеется, чисто по случайности полиция погналась за Брайони. А я была с ней, так что забрали обеих. А потом еще заставили дышать в трубочки, и я тебе клянусь, только больше разозлились, когда поняли, что мы не пили. Тогда они сказали, что мы, наверное, употребляли что-нибудь потяжелее.
— А вы употребляли?
— Нет! Короче, моя мама и мама Брайони нашли адвоката, и дело замяли, но у нас в городе всего пять копов, и они все меня ненавидят. Как и Брайони, но ее они и так ненавидели, потому что у нее черная мама.
Зашибись городок. Мне нравилась Рейчел, но кажется, она была единственным, что тут было хорошего. Ну и может быть, Брайони. Все равно. Чем раньше заставлю маму переехать, тем лучше. Интересно, почему учительница литературы не отправила меня к директору? Странно.
Когда я пришла домой, мама спала. Это можно было считать ухудшением по сравнению со вчерашним вечером, когда она сидела уставившись в стенку. Я перекусила и вышла на улицу с фотоаппаратом. Перед домом, где мы живем, был двор, но без нормального сада. Посреди двора возвышался столб с фонарем. Кто-то соорудил нечто вроде клумбы из кирпичей у его основания и посадил цветы. Но лето выдалось сухое, и еле живые цветы выглядели печально, потому что никто их не поливал. Трава во дворе хрустела.
Через улицу виднелся газон, который хозяева явно усердно поливали. На траве стояла статуя гуся, наряженного в тряпичный чепчик.
Я сняла гуся и цветы, а потом заметила на фонаре на маленьких железных завитках под самой лампой тучу паутинок с пауками. Редко можно встретить, чтобы пауки жили вместе помногу, но здесь они все могли прокормиться, ведь свет привлекал множество насекомых.
Я сфотографировала пауков и их паутинки, и задумалась: как называется такое скопление? Колония? Пауковая плетенка? Паучий кондоминиум? Паучий коллектив? Я никогда не была таким фанатом пауков, как Firestar, но, глядя на них через фотоаппарат, начинаешь их больше ценить: они умеют обрабатывать паутину или жертву двумя или четырьмя ловкими лапками одновременно. Вообще паутина — это круто, но тут она была спутанная, пыльная, вся в остатках мотыльков. У Firestar есть фотографии совершенно потрясающей паутины, которую паук сплел в углу их крыльца: она вся была в каплях росы и рассветных лучах. Паучий шедевр. Паучий шедевр уровня Рейчел, а не Стеф.
— Стеф, — позвала мама с порога.
Что ж, по крайней мере, она встала с кровати. Я оглянулась: уже смеркалось.
— Идти домой? — спросила я.
— Да, я хочу запереть.
Я направилась за ней в дом. Она заперла дверь и забаррикадировала ее стулом.
— Как прошел день? — спросила она, как будто пытаясь быть нормальной.
— Все ОК. Но школа тут ужасная.
Она поморщилась и ничего не ответила.
Может быть, у нее и впрямь психическое заболевание, а не страх перед реальной угрозой? Так мне казалось в дни, похожие на сегодняшний, когда она почти ни на что не реагировала. Правда, я не думала, что у нее галлюцинации. В любом случае я все равно не могла заставить ее пойти к психиатру, как не могла заставить вернуться в Фиф-Ривер-Фоллз.
Я знала, что это бессмысленно, но сказала:
— В Фиф-Ривер-Фоллз я могла бы пойти на испанский и не читала бы «Алую букву» по третьему разу. И могла бы ходить на фотографию.
— Прости, — ответила она.
Я отправилась к себе в комнату и загрузила фотографии в ноутбук, чтобы лучше их рассмотреть. Одна фотография с пауком вышла неплохо, и я выложила ее и отметила Firestar. Потом перешла в свой Котаун, чтобы пожаловаться всем на ужасную училку литературы.
— Поверить не могу, что она хотела порвать чужой рисунок, — откликнулся Марвин.
— Да, это вообще жесть, — написал Икосаэдр.
— Она старая? — спросила Гермиона. — Типа таких учителей, которые ненавидят детей, но продолжают преподавать, потому что через два года уйдут на пенсию?
— Нет, — ответила я. — Не седая, без морщин.
— Надо ее как-нибудь убедить уйти, — написали ЧеширКэт. — Сделать ей одолжение.
— Написать на небе «ты отстой, уволься», — предложили Firestar.
— Э-э, у меня нет самолета, — ответила я.
— Фломастером у нее на парте? — написали МегаШторм.
— Это вандализм! — хотя слушайте, если я хочу неприятностей… Правда, не уверена, что хочу вылететь из-за какого-то жалкого вандализма.
— Хоть что-нибудь хорошее есть в этой школе? — спросили ЧеширКэт.
— Рейчел, — ответила я. Сфотографировала ее рисунок со мной и загрузила.
— Это ты так выглядишь? — спросил Марвин.
— Да. Я ведь раньше не выкладывала свои фотографии? — Мне вдруг стало не по себе. Но это даже не фотография, просто рисунок! По идее на Кэтнет постили картинки с животными, но очень много кто выкладывал еще и селфи. Гермиона выкладывала. Икосаэдр выкладывал. Марвин, Firestar и ЧеширКэт — нет.
— А перейти в другой класс литературы ты не можешь? — спросили ЧеширКэт.
— Школа слишком маленькая, да к тому же Рейчел в этом классе. И другие уроки ведет та же учительница.
— Знаешь, я как раз проверяю, — продолжили ЧеширКэт, — можно купить дрон по вполне доступной цене, если хочешь попробовать написать в небе…
Когда на следующий день я пришла на литературу, на доске еще красовалось имя мисс Кэмпбелл, написанное ее замысловатым почерком. Но перед классом стояла незнакомая женщина. Судя по шепоту вокруг, это была директриса, и это было странно. Обычно директор выходит на замену в самом крайнем случае, скажем, если учительницу вырвало перед всем классом на втором уроке, и ей пришлось уйти посреди дня. Но если бы мисс Кэмпбелл вырвало, я бы точно узнала.
Директриса поморщилась, когда увидела, что мы проходим, и раздала красные учебники с названием на переплете «Путешествуя по американской литературе». Шестая глава была посвящена поэзии; она попросила нас по очереди прочесть вслух стихотворение на выбор.
— Мисс Кэмпбелл заболела? — спросил кто-то, и директриса замялась.
— Она позвонила сегодня утром и уволилась, — ответила она. — Мы найдем замену как можно скорее.
Все стали перешептываться. Мне было не по себе. Я ведь обычно старалась жить тихо и не светиться. И мне всегда становилось не по себе, когда происходило что-то странное, даже не имевшее ко мне отношения.
На обеде все говорили об исчезновении. Учителя редко просто так срываются и уходят, как бы они ни ненавидели свою работу. Прошел слух, что каким-то образом в ее уходе замешана я. Все это как-то связано с тем, что я выхватила рисунок Рейчел у нее из рук и будто бы ее толкнула.