Лилька порылась в груде осколков, выудила поднос с отбитым краем, треснувшую по боку миску и два больших черепка — теперь было чем орудовать в промерзлой земле. В цехе было непривычно тихо. Вера поднялась на цыпочки, заглянула в окно — никого.

— Куда все подевались?

— Наверное, поесть сели, — Лилька всучила подруге миску и черепок, — у меня аж в животе заурчало от голода. Что у вас на обед?

— Гороховый суп. А у вас?

— Спас [Суп на мацуне и пшенной крупе.]! — Лилька передернула плечом, поморщилась. — Третий день одно и то же!

— Хочешь, пойдем ко мне, я накормлю тебя гороховым супом?

— Нет уж! Вам самим еле хватит. Пошли лучше быстрей, а то мама начнет волноваться — куда пропали, куда пропали!

Несмотря на холод, берег реки был многолюдным — женщины полоскали белье, кругом бегали дети. Периодически кто-то из взрослых отрывался от стирки, выискивал среди копошащейся детворы своих и, убедившись, что все в порядке, возвращался к прерванному делу.

Девочки пошли вдоль берега, наблюдая за тем. как женщины быстро и ловко стирают.

— Вера! — позвала их высокая седая старуха. — Вы за глиной пришли?

— Здравствуйте, бабушка Сатик. За глиной, ага!

— Попросите у моего внука, он этого добра уже целую кучу насобирал. Зачем вам в грязи ковыряться?

— А где он?

— А вы крикните его, — и, не дожидаясь реакции девочек, она позвала зычным голосом: — эй, Володя-джан!

— Чего? — вынырнула из норы всклокоченная макушка младшего внука старой Сатик.

— Положи Вере глины. И не делай недовольное лицо. Ты себе еще накопаешь, а девочкам она для дела нужна.

— Мне тоже она для дела! — недовольно пробубнил Володя, но ослушаться бабушку не посмел, только рукой махнул. — Давайте сюда вашу посуду!

Вера с Лилькой передали ему миску с подносом:

— Черепки нужны?

— Не-а, я деревяшкой ковыряюсь, — Володя протянул девочкам удивительно точно слепленную фигурку солдата, — смотрите, чего смастерил.

Вера восхищенно поцокала языком:

— Молодец. Обжигать ее будешь?

— Да разве бабушка даст мне к огню подойти? — прозудел Володя.

— Ну еще бы! — хмыкнула Лилька. — Ты ведь ваш дом чуть не спалил!

— Я нечаянно! И потом, я не дом спалил, а курятник! Мне просто интересно было, как себя куры в огне поведут. — Володя вынырнул из глиняной норы, показал им наполненную миску. — Хватит или еще положить?

— Хватит. Ну и как себя куры повели?

— А то вы не знаете!

Девочки захихикали. История с сожженным дотла курятником случилась совсем недавно, буквально на той неделе. Весть о том, что младший внук Шахназаровых спалил пол-улицы вместе с церковью, поставила на уши весь Кировабад. Всполошенный город побежал тушить пожар, спасать людей и вызволять из огня церковное имущество. К счастью, слухи оказались сильно преувеличены — сгорел только курятник старой Сатик. К тому времени, когда люди, размахивая разнобойной и, что примечательно, пустой тарой, прибежали к церкви, бабушка Сатик уже успела оплакать каждую погибшую в огне курицу и теперь в сердцах охаживала бельевой веревкой виновника торжества.

— Да пусть моя земля будет на твоей голове, Володя-джан, — причитала она, стараясь попадать ниже спины внука, — что мне с тобой делать, Володя-джан?

Володя-джан, пламенея разномастными ушами — одно было плотно прижато к голове, а второе воинственно топорщилось вбок, — шмыгал носом и стоически терпел порку. Родные его любили так сильно, что, даже наказывая, называли «джан». Душа моя.

Вспоминать о своем геройстве внук старой Сатик не любил, поэтому на хихиканье девочек обиженно пробубнил:

— Дуры! Я вам глину, а вы издеваетесь. Солдата верните.

— Сам дурак, — беззлобно огрызнулась Лилька. — Попроси гончара, чтобы он обжег твоего солдата. У него вон какая печка громадная!

— Ла-адно. — Володя перевесился через край пещерки и протянул им поднос с глиной. — Забирайте.

4

Мишка ел низко склонившись над тарелкой и остервенело орудуя ложкой — скреб по дну тарелки так, что от шума закладывало уши. Васька старался не отставать — времени было в обрез. Сегодня Мишка обещал взять его с собой в катакомбы.

— Только чур не ныть и не проситься домой! — грозно предупредил он младшего брата.

— Не буду, обещаю.

— Помогите мне вытащить из комнаты все лишнее, с полом я сама разберусь, — попросила у братьев Вера.

— Нет времени! — отмахнулся Мишка. — Ребята ждут.

— Я одна не справлюсь. Пока все сделаю, пока комнату проветрю… Хочется до маминого прихода успеть. Чтобы порадовать ее. Она же, — Вера запнулась, покосилась на Ваську, — всю ночь проплакала.

Мишка нахмурился, отодвинул тарелку, нарочито громко брякнул ложкой.

— А чего это мама плакала? — вскинулся Васька.

— Ну мало ли, может, голова болела, — быстро ответил Мишка, — давай, малой, доедай, будем сейчас мебель двигать. Верка, открой нам.

— Сейчас. — Вера кинулась к входной двери, распахнула ее, поддела торчащий из земли штырь, развернула вторую створку и приставила к ней стул так, чтобы дверь не захлопнулась.

Мальчики, кряхтя от натуги, принялись вытаскивать во двор все, что могли сдвинуть с места: стол, стулья, обувной ящик, керосинку. Перевернули, поставили на родительскую кровать деревянную кушетку.

Пока они возились с мебелью, Вера обвязала голову платком, заправила под узел косу, чтобы та не моталась по спине и не мешала работать. Сбегала во двор, набрала полведра воды, притащила домой.

— Вроде все, — Мишка обвел глазами комнату, — ничего не осталось.

— Можете идти, — Вера сдернула с вешалки вязаную шапку, протянула ее Ваське. — в катакомбах холодно, не простынь.

— А ты откуда знаешь, что холодно? Была там? — пробурчал Васька, послушно натягивая на глаза шапку.

— Это я ей рассказал, — отрезал Мишка, — девочкам в катакомбах не место.

— И ты шапку надень. — Вера потянулась застегивать верхнюю пуговицу пальто брата.

— Не продует. Уши у меня дубленые, — отмахнулся Мишка и отвесил шуточный подзатыльник Ваське, — ну что, мелюзга, пошли?

— Пошли, — шмыгнул носом довольный Вася.

После ухода братьев Вера сразу же принялась за работу. Первым делом распахнула окно, далее, орудуя большим веником, тщательно подмела комнату. Размешала в тазу навоз с глиной, плеснула керосина и воды, погрузила в жижу руки. От острой, тяжелой керосинной вони защипало в носу, заслезились глаза. Вера часто-часто заморгала, задышала ртом. На языке и нёбе мгновенно появилась неприятная горечь. Размешивать нужно было долго, тщательно, до кашицеобразной массы. Это была так называемая «мастика для бедняков», специальная смесь, которой покрывали земляные полы. Пол от нее получался желтый, матово-блестящий, держался целую неделю. Обычно полы натирала мама, Вера крутилась рядом, помогала, как умела. Но сегодня она решила справиться сама.

Работа была сложной, трудоемкой. А для шестилетней девочки — практически неподъемной. Но Вера не унывала. Она месила жижу, тщательно растирала в руках каждый катышек, убирала мелкие камешки и другой сор. Понемногу добавляла воды — делать это надо было умеючи, иначе можно было все испортить.

Когда смесь была готова, Вера намочила мешковину, хорошенько отжала ее, а потом погрузила в таз. Как только тряпка вдоволь напиталась смесью, она принялась аккуратно возить ею по земляному полу. Мастику нужно было наносить ровным слоем, не слишком толстым — чтобы потом, после высыхания, она не потрескалась и не облупилась, и не слишком тонким, чтобы покрытие продержалась до конца недели.

Работа шла очень медленно. У мамы получалось быстрее — она все делала ловко, споро, умеючи. Подцепит подол платья сзади, пришпилит спереди булавкой — выходят смешные шаровары — и шурует тряпкой, только локти мелькают да худенькие лопатки остервенело ходят по спине. Делать как мама у Веры не получалось — от тяжелого запаха темнело в глазах и сбивалось дыхание. Поэтому она передвигалась на четвереньках. Так было проще, и голова не кружилась.

Спустя два часа каторжного труда земляной пол был покрыт ровным слоем желтой мастики. Теперь главное было дать ей высохнуть и хорошо проветрить комнату, чтобы избавиться от тяжелого керосинового запаха. Вера прополоснула мешковину, повесила ее на садовую ограду — высыхать. Тщательно промыла таз и ведро. Натерла влажные руки хозяйственным мылом, походила так немного — хозяйственное мыло убирало неприятный запах керосина. Потом тщательно смыла водой.

Села на стул, спрятала в карманы руки. Нахохлилась. Конечно, можно было сбегать к Лильке и переждать у нее, но у Мелькумовых тоже обрабатывали пол, да и дядя Игорь небось из своей школы вернулся… Попадаться на глаза Лилькиному отцу Вере не очень хотелось. Тот был угрюм и немногословен, вечно нянчил отсутствующую руку, кашлял долго, надсадно, отплевываясь длинной желтой слюной. Ничего плохого он Вере не сделал, но девочка инстинктивно сторонилась его. Может, потому, что дядя Игорь был очень похож на ее отца. И на многих других вернувшихся с фронта мужчин. Война давно уже осталась позади, но она по сей день отравляла им существование, давая о себе знать бессонными ночами, неконтролируемыми приступами ярости, фантомными болями. Чтобы заглушить воспоминания, мужчины срывались в бесконечные пьянки и гулянки, оправдывая себя тем, что победителям можно все. Так себя вел и отец. Вера смутно понимала, что это неправильно, что так не должно быть, но осуждать отца не решалась. Ее глубоко ранили частые ссоры родителей — иногда Марья, доведенная пьянками мужа до отчаяния, срывалась, устраивала скандалы — с криками, со слезами, потом долго приходила в себя — ныло и болело сердце. Вера преданно ухаживала за мамой, заваривала чай, поила каплями, подкладывала под ноги бутыль с горячей водой. Отец после скандала уходил из дома, пропадал, Мишка поначалу делал попытки найти его, потом прекратил. Андро возвращался через несколько дней — всегда навеселе, благодушный, с гостинцами, Марья его привычно прощала, и на какое-то время в семье воцарялся мир и покой.

Марья любила мужа всей душой, из кожи вон лезла, чтобы порадовать его, — то выкроит денег на лоскут ткани и сошьет ему косоворотку — настоящую, крутокрахмальную, вкусно пахнущую от тщательной глажки, то билеты в театр справит. Недавно решила побаловать мужа походом в кино. Снарядила Мишку в кассу, тот взял два билета на «Встречу на Эльбе». Вернулись они с работы, принарядились — Марья подкрасила губы, надела платье — кружевной ворот, накладные плечики, летящая юбка, побрызгалась духами, Андро накинул на плечи шинель.

Конец ознакомительного фрагмента