Настасья Бакст

Запретное влечение

1. Фессалийская тайна

Доспехи Септимуса Секста так сильно сверкали на солнце, что Юлии пришлось прикрыть глаза. Нынче ей привиделся какой-то ужасный сон, который она никак не могла вспомнить, но и отделаться от ощущения кошмара не получалось. Только сейчас, Юлия о нем забыла, когда увидела Септимуса, приветствующего ее отца. Сегодня один из самых знатных патрициев сделает ее семье официальное брачное предложение и назначит день свадьбы. Септимус Секст не только богат и влиятелен, он и красив. С его исполинским ростом и могучим сложением, могли сравниться разве что немногие гладиаторы-германцы, но ни у кого в Риме, да и во всей империи, не было такого пронзительного, цепкого взгляда серых блестящих глаз. Острый орлиный нос и тонкие губы делали Септимуса Секста похожим на хищного зверя, готового к атаке. Никто не умеет произносить таких жарких речей в Сенате и на Форуме, зажигать сердца легионеров и успокаивать плебс, быть ловким политиком и непревзойденным покорителем женщин. Юлия дрожала от одной мысли, что этот человек будет ее мужем, что всего через месяц в Риме не останется ни одной женщины, которая не сгорала бы от зависти к ней.

Впрочем, было одно обстоятельство, доставлявшее всей семье невесты сильнейшее беспокойство. Ее мать, Клодия Прима, ожесточенно сопротивлялась браку, вплоть до того, что грозила Квинту, отцу Юлии, разводом. Клодия ссылалась на некое пророчество, согласно которому в случае брака ее дочери с одним из Секстов, оба рода подвергнутся страшнейшим несчастьям. Квинту такого объяснения показалось недостаточно, и он принял предложение Септимуса, тем более что сама Юлия была влюблена в своего жениха безоглядно, несмотря на всю их разницу в возрасте. Септимус Секст был в два раза старше своей избранницы.

— Юлия! — вдруг раздался крик за спиной девушки, зачарованно наблюдавшей за своим возлюбленным.

Она обернулась и к ужасу своему увидела, что ее кормилица, рабыня-гречанка Лито, вскормившая ее и ухаживавшая за ней от рождения и до сегодняшнего дня, стоит, прислонившись к колонне, схватившись обеими руками за торчащий в ее груди кинжал.

Девушка пронзительно закричала, затем бросилась к Лито и успела услышать несколько слов, прежде чем та умерла.

— Он не… Не твой… — рабыня упала на каменные плиты, лицом вверх.

Юлия замерла в нескольких метрах от убитой и не могла оторвать глаз от кинжала, на рукоятке которого красовалась резная литера «К», знак, которым были отмечены все вещи ее матери! Нога в золоченой сандалии безжалостно наступила гречанке на шею, не дав произнести больше ни звука. Юлия подняла взгляд и встретилась с бесстрастным лицом Клодии Примы.

— Я поймала ее на воровстве, — спокойно сказала мать и, выдернув свой кинжал из груди Лито, спокойно удалилась, словно ничего особенного не произошло.

Юлия не могла пошевелиться. Она словно окаменела, не могла оторвать взора от кровавого пятна, расплывающегося на белой тунике Лито. Лицо убитой гречанки сохранило то странное выражение, с которым она окрикнула Юлию. Тревога, страх, забота — именно таким бывало лицо гречанки, когда она кричала на маленькую госпожу, стараясь уберечь девочку от какой-нибудь опасности. Лито хотела о чем-то предупредить! О чем-то сказать. Юлия посмотрела в сторону длинного темного коридора, куда ушла мать. Девушка схватилась рукой за колонну, и почувствовала, что холодный мрамор в состоянии согреть ее дрожащую ладонь. Юлия осторожно присела, двигаясь, будто во сне, затем встала на четвереньки и подползла к убитой рабыне.

— Это не правда, — прошептала Юлия и вытянула вперед руку, дотронувшись до теплого тела, она неловко села на бедро и вдруг, неожиданно для самой себя, издала дикий, нечеловеческий крик. Потом закрыла голову руками, словно защищаясь от ударов, и беззвучно зарыдала, дрожа всем телом.

Отец и Септимус, выбежав на террасу вместе с охраной, увидели девушку, сидящую рядом с телом Лито, раскачивающуюся из стороны в сторону. Юлия смотрела перед собой стеклянными глазами.

— Кто это сделал?!

Квинт не мог поверить своим глазам. Лито была как член семьи. Несмотря на то, что ее купили на невольничьем рынке в Александрии, гречанка умела читать и писать на нескольких языках, слагала стихи, играла на музыкальных инструментах и была превосходной гимнасткой. Она воспитывала Юлию все эти годы, став для девушки настоящей матерью. Клодия Прима изредка появлялась у дочери, и больше заботилась о том, чтобы Юлия ее боялась и уважала, чем о чувствах собственного ребенка. Однако, несмотря на это дочь все равно относилась к матери с трогательной и болезненной нежностью, изо всех сил стараясь заслужить ее любовь.

— Юлия! О, Боги! — Квинт обнял дочь и обвел глазами присутствующих.

— Кажется, это вензель твоей жены, благородный Квинт, — заметил Септимус, склоняясь над телом убитой и спокойно разглядывая рукоятку кинжала, торчащую из груди рабыни.

— Это Клодия?! Юлия, ответь, это твоя мать?

Юлия кивнула. Ей взгляд остановился на кинжале, внезапно девушка почувствовала сильную тошноту. Зажав рот ладонью, она вскочила и бросилась бежать.

— Должно быть, эта рабыня доставила сильное неудовольствие твоей жене, — спокойно сказал Септимус.

— Эта рабыня вырастила Юлию, — Квинт был поражен безразличием Секста. — Ты себе и представить не можешь, что моя дочь только что пережила!

— Представь себе, благородный Квинт, могу. И даже очень живо, — губы Септимуса Секста скривились в болезненной усмешке. — Мою мать закололи почти таким же кинжалом у меня на глазах, а следом за ней и отца.

— Прости, — сенатор почувствовал стыд. Действительно, как он мог забыть, что Септимус Секст остался сиротой в возрасте семнадцати лет, его опекуном был назначен дядя — Корнелиус Агриппа. Трагическое убийство родителей Септимуса беглыми гладиаторами потрясло Сенат.

— Ничего, Квинт, я привык к тому, что люди думают, будто я любимец судьбы и никогда не знал горя. Однако надеюсь, что это досадное происшествие не помешает тебе назначить дату заключения брака, о которой мы договорились раньше?

Квинт задумчиво посмотрел на Септимуса. Конечно, смерть Лито потрясла его дочь и ей потребуется время, чтобы прийти в себя, может быть даже много времени. Однако Квинт больше не мог держать дочь подле себя. Слишком уж прекрасной она стала. Иногда отец ловил себя на мысли, что смотрит на Юлию глазами мужчины. Это пугало Квинта. Он старался избегать таких мыслей, но красота дочери, ее безыскусственность, чистота, кроткий нрав, заставляли его сердце биться чаще, а дыхание учащаться.

— Конечно, благородный Септимус, смерть рабыни, — Квинт с трудом произнес это, — не может быть причиной для отмены брачного торжества. Моя дочь станет твоей супругой ровно через месяц, как мы и договорились. Предлагаю тебе подписать брачный договор и разделить с нами обед.

— С удовольствием приму твое предложение, — и Секст протянул Квинту руку прямо над остывающим телом Лито. Сенатор невольно поморщился, но все же ответил на рукопожатие. Иногда эмоциональная тупость Септимуса неприятно поражала сенатора. Впрочем, это, скорее всего, проявление внутренней сдержанности, успокаивал себя Квинт.

— Позови Юлию и ее мать! — приказал он рабу и указал будущему родственнику на боковой выход с террасы, ведущий прямо в центральный зал, служивший для торжественных обедов.

Клодия Прима и Юлия появились в зале одновременно, но с разных сторон. Мать и дочь являли собою разительный контраст. Убитая горем девушка, волосы которой растрепались, щеки смертельно побледнели, губы слегка дрожали, а глаза были наполнены слезами, казалась тенью из загробного мира. Смерть Лито, которая была для Юлии и матерью, и лучшим другом, оказалась слишком сильным ударом. Настолько сильным, что даже присутствие обожаемого ею Септимуса Секста не могло помочь. Клодия же, напротив, явилась на обед в самых лучших одеждах. Яркая пурпурная туника, перехваченная на талии золотым поясом, который был богато украшен жемчугом и рубинами, рубиновое ожерелье и серьги, волосы, выкрашенные специальным составом из трав в огненно-рыжий цвет, уложены в высокую прическу, состоящую из мелких аккуратных завитков. Лицо Клодии Примы было ярко накрашено, а руки, казалось, оттягивало огромное количество золотых браслетов и колец. Мать спокойно пересекла зал и заняла свое место на ложе, подле Квинта. Юлия осталась стоять на месте, глядя на Клодию с ужасом. Ноги дочери словно приросли к полу.

— Юлия, я хочу, чтобы ты вошла и заняла свое место на ложе, за нашим столом, — мягко сказал Квинт. — Сегодня я подпишу брачный договор между нашей семьей и Секстами. Прошу тебя, займи свое место, рядом с Септимусом.

Квинт не заметил яростного взгляда Клодии, который был устремлен на дочь. Юлия же увидела только его. Страх парализовал ее настолько, что она перестала чувствовать свои руки и ноги. Юлия вдруг поняла, что мать ненавидит ее так сильно, что готова убить.

— Я думаю, что мы должны отпустить Юлию, — громко и внятно сказала Клодия Прима, — она так сильно расстроена смертью этой рабыни, что даже не надела украшений, что преподнес ей благородный Секст. Это можно расценить как оскорбление, или неуважение к будущему мужу, — мать смотрела на дочь, которая в этот момент хотела только одного, оказаться как можно дальше от родительского дома.

— Я запрещаю тебе! — оборвал жену Квинт, с такой силой ударив ладонью по столу, что кувшин с вином, стоявший перед сенатором, опрокинулся. — Юлия, возвращайся в свои покои, твоя мать также немедленно нас покинет!

Клодия презрительно посмотрела на мужа, поднялась и медленно направилась к выходу. Остановившись возле него, она на секунду замерла, а затем обернулась с искаженным от ярости лицом.

— Никогда! Никогда ты, Септимус Секст, не женишься на моей дочери! Клянусь Юпитером, что скорее…

— Вон!! — взревел Квинт, вскакивая со своего места. Клодия повернулась к нему спиной и вышла. Юлия продолжала стоять на месте, на глазах ее заблестели слезы, а колени задрожали. Девушка посмотрела на своего возлюбленного, словно умоляя его о помощи, поддержке. Ее беспомощный, растерянный взгляд искал сострадания и защиты.

Септимус Секст казался совершенно безучастным. Он словно не присутствовал в зале вовсе. Протянув руку к ближайшему полному кувшину, Секст спокойно налил себе вина, было слышно как оно булькает в серебряном кубке, и выпил. Затем взял нож и отрезал кусок мяса от стоявшего рядом поросенка.

Кто-то схватил Юлию за руку и потащил прочь от этого кошмарного видения.

— Идем, идем скорее, — услышала она шепот Мину, маленькой черной рабыни, которую недавно привезли из провинции для работы в доме.

— Куда ты меня ведешь? — спросила Юлия.

— Лито написала тебе записку, я нашла у нее…

Мину смутилась. Узнав о смерти гречанки, она тут же бросилась в пристройку, где жили рабы, прислуживавшие в доме, чтобы успеть присвоить себе все ценное, что осталось от Лито. Сама Мину не видела ничего дурного в том, чтобы забрать вещи покойника, они ведь ему больше не нужны, но римляне это осуждали.

Юлия схватила небольшой смятый обрывок папирусной бумаги, на котором было написано по-гречески: «Возлюбленная моя Юлия, тебе нельзя быть женой Секста, лучше уйти служительницей в храм Гестии, чем вступить в этот брак…». И все. Было видно, что кто-то согнул лист бумаги, и оторвал нижнюю часть таким образом, чтобы осталась только первая фраза.

— Мину, ты кого-нибудь здесь видела? — Юлия не сомневалась в том, кто оторвал кусок папируса, но все еще надеялась, что это неправда.

— Нет, госпожа, я никого не видела.

Юлия огляделась вокруг, запах сандала… Откуда? Она поднесла к носу записку. Теперь никаких сомнений! Сандаловое масло-то самое, которым мать умащивает ладони.

— Это она…

Девушка почувствовала, как у нее подкашиваются ноги и леденеют руки. Она села прямо на каменный пол, рядом с постелью Лито. Ужас, охвативший Юлию, невозможно описать. До сих пор ей казалось, что мать ничего не сможет сделать, чтобы воспрепятствовать ее браку с Септимусом, но теперь! Стало понятно, что Клодия Прима не смирится. Она убила Лито. Но зачем было убивать гречанку, воспитательницу Юлии, которая была против союза с Секстом, также как и Клодия? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове несчастной дочери Квинта. Но как ни странно, теперь ей хотелось во что бы то ни стало, и как можно скорее стать женой Септимуса. Назло матери! Она попросит мужа, чтобы тот провел с ней первую брачную ночь в доме Квинта. Так она отомстит за Лито и все усилия Клодии окажутся тщетными. Юлия никогда не простит мать.

— Я хочу пойти в храм Гестии, — тихо, но твердо сказала Юлия Мину. — Пойди и скажи, чтобы мне приготовили носилки. Затем сообщи моему отцу, что я отправилась в храм, чтобы узнать, благословят ли боги мой брак. Иди!

Мину испуганно кивнула и побежала исполнять приказание.

Оставшись одна, Юлия дала волю слезам. Она упала на постель гречанки и рыдала, сжимая мягкое покрывало, сохранившее еще запах Лито. Девушка восхищалась своей воспитательницей, как никем больше. Несмотря на свой возраст, гречанка сохранила красоту и обрела какую-то особенную царственную величавость. Невозможно было оторвать взгляд, когда Лито, в белой тунике, шла через сад, держа в руках лиру. Черные волосы, среди которых не было ни единого седого, были уложены на голове рабыни по-гречески, то есть в высокую строгую прическу, без того огромного количества локонов и завитков, которые предполагает римская мода. Из-за огромных черных глаз, тонкого носа с небольшой горбинкой и четко очерченных губ, тонких, но идеальной формы — Квинт прозвал гречанку Медеей, так она была похожа на легендарную царицу Колхиды. Все вокруг замолкали, чувствуя восторженный трепет, когда Лито брала в руки лиру, или арфу и божественно пела, искусно аккомпанируя себе. Руки гречанки многократно привлекали к себе внимание скульпторов, бывавших в доме Квинта. Длинные узкие ладони, тонкие запястья, бархатистая кожа — все это заставляло сердца замирать от странного, необъяснимого ощущения — присутствия красоты. Юлия обожала свою воспитательницу. Она хотела бы отдать ей все свои украшения, самые красивые наряды, все свое время, но Лито ничего этого не было нужно. Она занималась воспитанием маленькой хозяйки с таким удовольствием и усердием, что можно было бы предположить, что Юлия — родная дочь гречанки. Квинт многократно предлагал Лито свободу, но гречанка каждый раз отказывалась, отвечая, что хотела бы навсегда остаться в этом доме и заботится о Юлии. В последнее время, после того как Септимус Секст сделал семье Квинтов официальное предложение, Лито была очень грустна. Ей не хотелось расставаться с воспитанницей, но в тайне, гречанка надеялась, что ее передадут в дом Секстов, вместе со всем остальным личным имуществом Юлии. Может быть, именно поэтому рабыня и не хотела свободы. Столь велика была ее любовь к девушке.

— Ну что ж, коль скоро мы остались одни, благородный Квинт, может быть, подпишем условия брачного договора между нашими семьями? — Секст внешне был спокоен, но, судя по странному блеску в его глазах, Квинт понял, что Септимус злится.

— Я не вижу к этому препятствий, — сухо согласился сенатор.

Поведение Клодии только укрепило его решимость выдать дочь замуж. Он не позволит, чтобы капризы жены, которая давным-давно холоднее льда по отношению к мужу, испортили жизнь Юлии. Она ведь влюблена в Септимуса. Он богат, красив, честолюбие обеспечит ему удачную политическую карьеру. Да… Пожалуй, нельзя найти для дочери лучшего мужа. И все же на сердце у Квинта было очень тяжело. Он не видел в глазах Септимуса нежности, заботы и ласки. Да, Секста, безусловно волнует Юлия, но… Квинт хотел бы, чтобы Септимус любил свою будущую жену с безрассудной, слепой силой, как и ее отец. Чтобы Юлия для Секста была дороже жизни, точно так же, как и для самого Квинта. Он успокаивал себя рассуждениями о том, что Септимус и не должен становиться Юлии вторым отцом. Ведь сам Квинт будет всегда рядом, и в случае необходимости, если его дочери будет плохо, потребует от семьи Секстов объяснений, а по законам Республики может требовать и расторжения брака. Это обстоятельство успокаивало Квинта.

— Тогда прикажи подать все необходимое, чтобы мы могли подписаться и поставить свои печати под свитком, — Септимус отпил вина из своего бокала. Ему хотелось поскорее покинуть дом Квинта. Секст даже не хотел увидеть Юлию. Судя по выражению ее лица, когда невеста появилась в зале, она слишком сильно огорчена смертью своей рабыни.

Септимус часто представлял себе тело Юлии, но соблазнительным ему казался один единственный момент — когда он будет лишать ее девственности. Секст был настолько пресыщен женщинами, что уже не мог испытывать длительной, полной огня страсти. Во время сатурналий, когда весь Рим превращался в бордель, Септимус старался уехать в провинцию. Вид проституток навевал на него тоску. Бурная молодость наложила неизгладимый отпечаток на Секста. Женщины отдавались ему так охотно и легко, так сильно враждовали между собой из-за его благосклонности, что он привык считать их чем-то вроде сосудов, полных низменных страстей, глупости, злобы и ревности. Женитьба на дочери сенатора, тем более такого уважаемого как Квинт, открывала Сексту дорогу на политическую арену Республики. Юлия произвела на Септимуса благоприятное впечатление при первой встрече. Наивность, чистота, кротость нрава — все это делало дочь Квинта похожей на свежий, прекрасный, полураспустившийся цветок. Однако, Секст был уверен, что это не надолго. Познав плотские наслаждения, войдя в круг знатных римских матрон, Юлия очень быстро станет такой же эгоистичной, развратной и расточительной как все остальные. Септимус не питал никаких иллюзий насчет девушки, но насладиться ее чистой, нежной, искренней любовью ему хотелось.

Квинт быстро, и даже как-то торопливо поставил печать и подпись под брачным договором. Секст был этому несколько удивлен. Все знали, какую нежную и пламенную любовь питает сенатор к своей прекрасной дочери. Септимус не ожидал, что тот так быстро согласится выдать ее замуж.

— Ну что ж, раз уж мы договорились, выпьем! — Секст поднял кубок.

— Выпьем, — Квинт помрачнел. Ему хотелось, чтобы Септимус как можно скорее уехал. Секст почувствовал это, поэтому решил быстро и без лишних слов, изложить суть своей просьбы.

— Сенатор, я хотел бы отказаться от земельного участка, который ты предлагаешь своей дочери в качестве приданого. Взамен я желал бы получить от тебя часть тех сокровищ, что стали твоими после окончания войны с Карфагеном.

Септимус произнес это спокойно и уверенно. Желание Квинта поскорее выдать дочь замуж дало Сексту возможность диктовать свои условия. Возможно у сенатора есть какие-то причины, по которым он должен как можно скорее устроить брак Юлии… Но Секста это ни капли не волновало. Квинт ожидал этой просьбы. Он был даже удивлен, что Септимус не высказал ее с самого начала. Сенатор был готов пойти на соглашение, тем более, что считал землю большей ценностью, чем золото и серебро, которых добивается Секст.

— Если это предпочтительнее для тебя, Септимус Секст, то конечно мы поступим так как ты предлагаешь. После победы над Карфагеном, огромные богатства которого уже на пути в Рим, наша семья получит свою долю, и приданое Юлии, возможно, пополнится. Думаю, что ты, Секст, можешь жениться на моей дочери сейчас, и получить обширный земельный участок в одной из южных провинций, а затем мы прибавим к нему пятую часть тех карфагенских сокровищ, что достанутся нашей семье.