Действовать тоненьким деревянным кайалом, отшлифованным до каменной гладкости, было гораздо удобнее, чем самодельно заточенной палочкой. Я испытывала самое настоящее наслаждение, возвращаясь к привычному для меня ритуалу. Подкрасив глаза, я с удовольствием рассматривала свое отражение в зеркале. Теперь монашка Виенн и в самом деле напоминает благородную девицу Вивьенн Дамартен.

— Это красиво, — сказал дракон, и я мгновенно вспомнила о его присутствии — вот он, никуда не делся.

— Да, так глаза кажутся больше и выразительней, — сказала я небрежно, закрывая шкатулку.

— Я не об этом. Ты так красиво это делала, — дракон поводил рукой перед своим лицом, повторяя мои движения, — как будто танцевала. Церковь запрещает благородным женщинам пользоваться краской, это грех соблазнения — так они говорят, почему тебе разрешили краситься в монастыре?

— Наверное, потому что я делала это не ради соблазнения, — мне стало смешно и оттого легко, и я почти забыла о животном страхе перед драконом. Воспоминания о прошлом затронули сердце, согрели душу и… развязали язык. — Моя мать была из северян, — позволила я себе немного откровения, — у них принято подводить глаза жирной черной краской, чтобы уберечь веки от обморожения, и чтобы солнце, отражаясь от снега, не так слепило. Когда мама вышла замуж, то очень страдала от жары и яркого солнечного света — во много раз ярче, чем любой зимой в ее краях. И она красила глаза, отец не запрещал ей. Наоборот, привозил самую дорогую сурьму с востока. Ведь она еще и целебная. У меня было немного сурьмы с собой, когда я пришла в монастырь, а у матери-настоятельницы как раз случилось воспаление глаз. Я убедила ее подкрашивать веки каждый день — и воспаление прошло. Поэтому она и разрешила мне подводить глаза — я ведь такая же светлокожая, как северяне. Правда, она не видела разницы между сурьмой и сажей, — тут я не сдержалась и хихикнула. — И считала их одинаково целебными.

— Что мне нравится в матери Беатрисе, — сказал дракон, внимательно выслушав мой рассказ, — она никогда не загоняла себя в рамки тупого соблюдения традиций. Во время войны мой отряд попал в засаду, и нам пришлось отступить — девять моих людей были сильно изранены. Я думал, не смогу спасти их. По пути попался монастырь. Женский! — дракон хохотнул. — Я не особенно надеялся на помощь, но мать-настоятельница впустила всех и разрешила остаться, хотя устав строго-настрого запрещал мужчинам числом больше трех ночевать в монастыре. Она отличная старуха, мне никогда не было скучно с ней разговаривать.

— Тогда, может вам стоило забрать из монастыря ее? — не удержалась я от колкости. — Ко всем своим достоинствам, мать-настоятельница еще и умеет обращаться с деньгами. Как ловко она выторговала у вас за меня пятьсот монет!

— Все не можешь простить? — дракон перевернулся на бок и подпер голову рукой. — А ведь ты ей и правда была очень дорога, малютка Виенн. Как она плакала, умоляя, чтобы я хорошо к тебе относился!

— Просто сама доброта, — произнесла я сквозь зубы.

— Но согласись, что она оказала тебе добрую услугу, освободив от монастыря, — не сдавался дракон. — Что бы ждало тебя там, Виенн? Однообразие, скука, ежедневные молитвы — меня уже передергивает, едва представлю, — он картинно передернул плечами. — С такими глазами нелегко примерить монашеский куколь, верно?

Он был так уверен, что облагодетельствовал меня, что просто сиял. За окном раздалось радостное щенячье повизгивание — наверное, Нантиль выгуливала Самсона. Я передвинула в сторону шкатулку, поставила локти на столешницу и медленно произнесла:

— А вы уверены, милорд, что я и в самом деле тяготилась монастырской жизнью? Разочарую вас. Мне там нравилось. Я хотела остаться в монастыре до самой смерти. Но вы, своим вмешательством, лишили меня всего и сразу. Неужели вы не понимаете, что всякая разумная женщина предпочтет монастырь жизни в миру? Потому что она выберет свободу.

Глава 15. Легенда о Мелюзине

Черные глаза дракона на секунду утратили насмешливость.

— Свобода в монастыре? Это заба-авно, — протянул он. — Впервые слышу подобную ересь. Сестра Виенн, ты ведь говоришь это, чтобы меня уязвить?

— Вы слишком подозрительны в отношении меня, — я постаралась как можно небрежнее перевернуть пергаментный лист, на котором был запечатлен во всех подробностях завтрак в обществе драконов. — Я сказала чистую правду. Но судя по выражению вашего лица, вы даже не задумывались, что женщина может мечтать о чем-то.

— О свободе? — уточнил он.

— О ней, — подтвердила я.

Он пару раз хмыкнул, покрутил головой и сказал:

— Но причем тут монастырь и свобода? Хоть убей, не понимаю, как эти двое могут сожительствовать и не драться?

Меня покоробило его пренебрежительное высказывание, и даже не знаю, что задело больше — касательство святыни или женской свободы.

— Если бы не я, ты бы сидела взаперти, — рассуждал дракон, — спрашивала бы разрешения на каждый чих у своей наставницы, и единственным твоим развлечением были бы сплетни о сестрах и возня с цветочками в монастырском саду.

— Да что вы? А еще — чтение книг в монастырской библиотеке.

— Кому интересна эта замшелая мертвая писанина?

— Мертвая? Похоже, вы не знаете, что такое книга. Это дорога во времени.

— Вот как?! — деланно изумился он.

— Читая книги, я общалась с мудрейшими людьми прошлого, — теперь я говорила горячо, веско, потому что мне очень хотелось донести до темного драконьего сознания, свою правоту. Объяснить, насколько он ограничен в своем понимании свободы. — Их уже давно нет, но я беседовала с ними так же, как с вами. И узнала из этих бесед больше, чем от вас!

— Что толку от твоих знаний, если ты заперта? — спросил он.

— А разве здесь я свободна? — я не утерпела и вскочила, раскинув руки. — Скажите честно, милорд, кому-нибудь из своих жен вы позволите написать письмо господину бен Моше, который служит при дворе короля Альфонсо?

— Мужчине? Да еще из этого нищего племени джудиосов, судя по имени? Какая в том необходимость? — дракон отбросил показную лень и резко сел, оперевшись локтями о колени.

— Разрешили бы? — настаивала я.

— Нет! — отрезал он.

— А я написала ему письмо, и получила ответ, и никто меня в этом не упрекнул! — сказала я с торжеством.

— Ты писала джудиосу? О чем, позволь спросить?

— Я просила его уточнить, что он имел в виду, говоря об ошибочности Толедских таблиц, а он мне ответил, что по его убеждению, год равен трехстам шестидесяти пяти дням, и это разбивает все расчеты магистра Арзахеля.

— Толедские таблицы?

— Похоже, вы впервые услышали о них.

— И магистр Арзахель?

— О да! А сам бен Моша является личным врачом короля Альфонсо и интересуется астрономией. И король не считает джудиосов нищебродами, не стоящими внимания. Наоборот, он очень высоко ценит их знания и даже доверил одному из них свою жизнь.

— Не понимаю, к чему это ты, — дракон тоже вскочил и встал по ту сторону стола. — Зачем спрашивала у лекаря про Толедские таблицы? Решила стать мореходом? Для этого изучаешь астрономию?

— Очень смешно! — я засмеялась саркастично. — Кто же в нашем мире позволит женщине отправиться в плавание по собственному желанию? Тем более стать мореходом! Но никто не запрещал мне в монастыре изучать звезды. А звезды равно светят всем, к вашему сведению — и гордым мужчинам, и женщинам, и даже нищим. В монастыре я могла заниматься тем, что мне интересно, и не зависеть от воли мужчин.

— Можно подумать, я запретил бы тебе смотреть на звезды, — взгляд у дракона потемнел. — Я не запрещаю своим женщинам заниматься тем, что им интересно. Нантиль любит охоту — и я не запрещаю ей участвовать в гоне.

— Да она даже собаку не может назвать по своему желанию! — не сдержалась я. — И после этого вы говорите мне о свободе у вас в замке? Самая страшная участь для женщины, уже вкусившей свободу — снова оказаться в тюрьме. Да еще в такой, которая продлится до самой смерти!

— Это ты про что? — потребовал дракон.

— Про замужество, — объяснила я. — Если вы не поняли. Смотрю на ваших… женщин, и просто поражаюсь их свободе. Две родные сестры, запуганная дочь вашего слуги — они все, несомненно, наслаждаются свободой!

— Они всем довольны.

— Это они вам сказали? — невинно поинтересовалась я.

— По-моему, ты хочешь поссориться со мной, — сказал он, и от него так и повеяло опасностью, и страстью дикого зверя.

— Нет, — я тут же остыла. — Не настолько я безумна, чтобы ссориться с вами. И раз уж выдался момент, хочу поблагодарить за то, что вступились за меня утром. Но почему вы сказали о своей скорой смерти? Это одна из ваших шуток? И причем тут крик Мелюзины? — я умышленно перевела тему, и оказалась права.

Упоминание о прародительнице подействовало на дракона точно так же, как на меня — его близость. Он тут же передумал гневаться и отступил от стола. Неужели, испугался?..

Пройдясь по комнате туда-сюда, милорд Гидеон остановился возле окна, задумчиво постучав пальцами по открытой раме.

— Все это — бабьи сплетни, ничего больше. Не обращай внимания. Как делаю я.