— Да как вы можете! — я обрела, наконец, дар речи. — Я не принадлежу монастырю! А вы, милорд, — я смело посмотрела в драконьи глаза, — не можете меня купить! Я — свободная женщина, и по Правде короля Рихарда…

— Тебя может продать только король, — закончил фразу дракон. — Но припомни-ка последний пункт в этом параграфе? Сможешь?

— Если свободный, полусвободный или благородный, — начала я текст наизусть, — попросит помощи в монастыре, и помощь будет предоставлена, то король над ним не властен, а властен… — я замолчала.

— Ну? — с удовольствием спросил дракон. — Мне продолжить? «А властен только настоятель или настоятельница, и лишь они распоряжаются его судьбой, платят виру за проступок или предают светскому суду». Так что и тут мы не преступим закон.

— Зачем я вам? — спросила я тихо.

Меня услышали только дракон и его брат, потому что в зале было шумно — люди маркграфа со смехом и жаром обсуждали торги и стучали ложками и бокалами.

— Считай, что ты имела неосторожность мне понравиться, — сказал Гидеон де Венатур, плотоядно улыбаясь. — Как золотая монета. Ты же знаешь, что драконы притягивают золото? Оно их греет. Будоражит кровь.

— Тогда оставьте себе эти пятьсот золотых и грейтесь ими! — я сжала кулаки, сожалея, что я не мужчина и не могу отомстить обидчику рыцарским поединком.

— Хм… — дракон соединил кончики пальцев, лениво посматривая на меня из-под ресниц. — Дело в том, что меня греет нечто иное…

— Кровь девственниц! — хохотнул его брат, и рыцари дружно поддержали.

Я вздрогнула, услышав это, и дракон от души рассмеялся:

— Нет, брат шутит. Девственницы меня не слишком привлекают — с ними слишком много возни.

— Милорд! — соизволила напомнить о себе настоятельница, подавшись вперед. Лицо её пошло красными пятнами, а монахини в зале старательно отворачивались, будто ничего и не происходило, а их больше всего интересовали трещины на стенах. Все это я отмечала краем сознания, в то время, как мысли метались, в поисках выхода из ловушки.

— Прошу прощения, матушка, — извинился дракон без капли раскаяния в голосе и обратился ко мне: — Меня греет нечто другое — игра. Только игра будоражит кровь. Охота, карты…

— Милорд! — снова воскликнула мать Беатриса.

— …флирт, турниры, — продолжал маркграф, не обращая на нее внимания, — все это забавно, но уже приелось. А в этой деве я вижу новое развлечение — свежее, то, чего еще не было. Говорящая книга — что может быть интереснее?

— Но я не книга, а человек, — попыталась вразумить его я. — Вы не можете купить меня…

— Женщина считает, что она — человек! — выкрикнул Дилан, и слова были встречены хохотом.

— Вы находитесь в святом месте, — сказала настоятельница, не особенно надеясь, что ее услышат.

Но дракон тут же вскинул руку, и его люди замолчали.

— Как вы себя ведете, разбойники? — сказал он, и я уловила иронию в его словах. — Вспомните, где находитесь. Тихо, — и он приложил палец к губам, не отводя от меня черных насмешливых глаз. — Я тебя уже купил, Виенн. За пятьсот. Согласны, матушка?

— Матушка? — спросила я, чувствуя, как слезы подступают к горлу.

Если бы она сейчас ответила «нет», я бы бросилась на колени перед этой старухой и облобызала ей туфли в знак благодарности.

— Я согласна, — ответила настоятельница глухо.

— Дело сделано, — обрадовался дракон. — Собирайся, Виенн. Теперь ты моя.

Глава 3. Бегство и кольцо

В тот момент мне казалось, что нет никого отвратительнее драконов. Когда же наступит время, когда ангел небесный уничтожит их племя и, как написано в Писании, накормит их мясом всех верных, а из шкур сделает шатер? Но до этого времени, скорее всего, было еще далеко, потому что молнии не засверкали, и ангелы не появились, и драконы не упали замертво, а продолжали потягивать вино.

Повернувшись на каблуках, я вышла из зала. Собственности маркграфа незачем было больше служить цитатником у настоятельницы.

«Собирайся, Виенн».

Вспоминая голос дракона, я готова была выть от бессильной злости. Я злилась и на маркграфа, и на мать-настоятельницу, и… на отца с братом. Второй раз пережить предательство — это слишком. Избавились, как от разбитой посуды, бросили, продали…

Собирайся, Виенн.

Как будто мне было, что собирать. Оказавшись в своей келье, я достала из-под кровати сундучок — там хранилось платье, в котором я пришла в монастырь. Простое, коричневого цвета — цвета честной бедности. Я выменяла его у вилланки, когда сбежала из замка. И оно сослужило мне хорошую службу. Так же, как и серый домотканый платок.

Поспешно переодевшись, я повязала голову платком, спрятав волосы. Тогда было глупо бежать в платье из шелка, а теперь глупо бежать в монашеской хламиде. В поясном кошельке у меня хранилось всего лишь два медяка — несколько дней назад я продавала петрушку с монастырского подворья и не успела отдать выручку в общую кубышку. Ничего, из-за пятисот золотых никто не вспомнит о двух медяках, а небеса не слишком обидятся, что я лишила их такой скромной жертвы.

Сундучок я решила оставить — он привлек бы ко мне внимание, встреть я кого-нибудь в монастыре, и это решение оказалось верным, потому что почти сразу я столкнулась с сестрой Летицией.

— Куда это ты, Виенн? — спросила она.

— Пойду в часовню, помолиться перед отъездом, — ответила я, набожно сложив руки.

Сестра Летиция воровато оглянулась и спросила, понизив голос:

— Так это правда, что говорят сестры? — она даже облизнулась, ожидая услышать новости.

Я вспомнила, что ее не было в трапезном зале, когда мать Беатриса продала меня.

— Правда, что господин маркграф купил тебя в конкубины?! [Конкубина — женщина для сожительства, без заключения брака, без обязательств, без признания детей законнорожденными]

— Пойду, помолюсь, — сказала я, делая попытку уйти.

— Боже, Виенн! Это такой ужас! — зашептала она, преграждая мне путь. — Его слуги болтают, что у него уже десять конкубин! А ему все мало! Вот так аппетиты у господ драконов! Мне так жаль, — в порыве сочувствия она схватила меня за руку, но я вырвалась и быстро пошла по коридору.

— Помолись, помолись! — напутствовала меня вслед сестра Летиция. — Тут самое время молиться, Виенн! Я тоже буду молиться за тебя!

Я пересекла монастырский двор, но в часовню не пошла.

Благодаря гостям, ворота не были заперты — люди маркграфа должны были разбить палатки снаружи, и только маркграфу и его брату разрешалось переночевать в келье, под крышей монастыря. Уже стемнело, и это было мне на руку. Проскользнув в ворота, я сразу пробежала вдоль левой стены, чтобы меня не заметили мужчины, расставлявшие палатки справа от ворот. Меня никто не заметил, и я углубилась в лес, считая каштаны, которые росли от стены до ручья. У седьмого я опустилась на колени и подняла камни, сложенные пирамидкой у корней. Здесь три года назад я спрятала свое сокровище — последнюю драгоценность, которую смогла спасти из отцовского замка. Разрыв землю, я достала медную плоскую шкатулку размером с ладонь. В ней глухо стукнуло, и я даже не стала проверять — и так ясно, что кольцо на месте. Поднявшись, я поспешно засунула шкатулку за пазуху, сделала два шага и остановилась, как вкопанная.

Передо мной стоял маркграф Гидеон. Скрестил на груди руки и смотрел с усмешкой. Он был один, но от этого легче не стало.

«Вот и попалась», — подумала я обреченно.

И в самом деле, наивно было думать, что я убегу от дракона. Говорили, что они умеют читать человеческие мысли. Может, и правда умеют? Или он просто догадался, что я не собираюсь подчиняться его сделке с матерью-настоятельницей?

— Убежать решила? — спросил он и требовательно протянул руку: — Покажи, что прячешь.

Я не посмела ослушаться и протянула ему шкатулку. Маркграф открыл, достал и повертел в пальцах кольцо.

— Настоящий изумруд? Как интересно, — он бросил кольцо обратно, закрыл крышку и вернул шкатулку мне. — Значит, решила убежать. Да, Виенн? — он обошел меня кру́гом, пока я прятала шкатулку — на сей раз в поясной карман. — Я показался тебе страшным? Опасным?

— Да, — выдавила я, чувствуя себя примерно так же, как если бы он вздумал опутывать меня стальными цепями. Каждый круг, что он обходил вокруг меня, становился все меньше и меньше, и на третьем дракон уже стоял ко мне вплотную, дыша в затылок.

— А ты всегда убегаешь? — спросил он. — Не можешь встретить опасность лицом к лицу? Как пристало бы дочке благородного человека?

Каким непостижимым образом он узнал об этом? О моем постыдном бегстве из родового замка? Неужели, это та самая магия драконов — и они в самом деле умеют читают мысли? Но имел ли он право осуждать меня?

— Вы не знаете, кто мой отец, — сказала я, внутренне задрожав. Вдруг он рассмотрел герб, вырезанный на камне? И вдруг в его памяти остались события шестилетней давности?

— Ты права, не знаю, — сказал дракон, положив мне руку сзади на шею. — Драконы не читают мысли, что бы там ни придумывали глупые люди. Но я не дурак, могу разглядеть благородную кровь даже в монашеских тряпках. И еще могу почувствовать страх. А сейчас ты боишься, — он приблизил губы к самому моему уху и заговорил почти шепотом. — Только не меня, чего-то другого. Боишься, что отберу твое кольцо?