В одно мгновение галантный юноша превратился в настоящего дикаря. Он встряхнул меня, всё сильнее сжимая пальцы.

— Отпустите, мне больно, — потребовала я, стараясь сохранить самообладание.

— Виоль, вы же видите, я влюблен в вас… — начал он и еще сильнее меня встряхнул.

Я разозлилась мгновенно — и не смогла сдержать злости. Видимо, сказалось напряжение последних суток. Высвободив правую руку из цепких пальцев Сморрета, я влепила ему пощечину — с размаха, от всей души. Он сразу отпустил меня, схватившись за щеку и отступив на пару шагов.

— По-вашему, именно так доказывают свою любовь?! — в этот момент я его ненавидела, и он тоже смотрел на меня с ненавистью.

Потом опомнился, коротко поклонился, бормоча извинения, и ушел.

Прислонившись к шкафу, я закрыла лицо руками.

Даже если Сморрет разболтает о моей поездке к палачу по всему Сартену — это ничего не значит. Это ничего не значит! Меня не в чем упрекнуть… Почти… Я снова пережила мучительный стыд за свое вчерашнее поведение. Но мастер Рейнар — не Элайдж Сморрет. Он не упрекнул меня ни словом, не стал настаивать, не воспользовался моими страхом и отчаянием…

— Виоль? — в библиотеку заглянула тётушка. — Почему ты здесь? Дебора сказала, что фьер Сморрет уже ушел?

— Да, тётя, — сказала я, опуская руки и пряча их за спину. — Пришел… ушел… Он торопился.

— Жаль, я хотела с ним поговорить, — тётя расстроенно покачала головой. — Пойдем ужинать? Клод опять уснул, но дыхание ровное, и жара нет…

Она говорила о дяде всё время, пока мы ужинали, но я не мешала ей. Тётя говорила, а я думала о другом.

Откуда в доме палача фарфоровый сервиз? И дорогое вино?.. Если он не может ничего покупать — значит, крадет это всё? Или покупает в других городах, инкогнито? Или… забирает в качестве налога, натурой?.. А… с падших женщин он берет налоги серебром или…

Я гнала подобные мысли, и раз за разом повторяла себе, что не мое дело, как живет сартенский палач, но они снова возвращались, и я улетала в дом на холме, в рябиновую рощу. Палач прикасался ко мне, он поцеловал меня… Или поцелуй мне приснился?..

После ужина я отправилась бы в свою комнату, чтобы посумерничать в одиночестве, обдумать всё, что произошло, но тётя Аликс попросила провести с ней еще несколько часов.

— Не смогу уснуть, — призналась она. — Не передать, что я испытала в эту ночь. Когда я подумала, что могу потерять Клода…

Мы устроились в столовой, перенеся сюда кресла из гостиной, чтобы не беспокоить дядю. Тетя достала вязанье, но спицы так и лежали на ее коленях, а она погрузилась в воспоминания тридцатилетней давности, когда дядя Клод ухаживал за ней, а она сомневалась — принять его ухаживания или выбрать другого поклонника.

— С Клодом мы обменивались записками, оставляя их в дупле старого вяза, в парке. Теперь вяз уже срубили, но я до сих пор могу найти то место. Я гуляла там с моей матушкой, как мы сейчас гуляем с тобой, и всегда делала вид, что в туфлю попал камешек, и долго вытряхивала его, оперевшись о вяз. Стоило матушке отвернуться — я доставала записку от Клода, бросала свою, и мы шли себе дальше…

Я не мешала тёте предаваться воспоминаниям, понимая, что это отвлекало ее от тревожных мыслей. К тому же, мне было очень интересно слушать о днях ее молодости, когда все было совсем не так, как теперь… Кто сейчас обменивается записками? Молодые люди предпочитают смело подходить к понравившимся барышням, заговаривать, флиртовать. Фьер Сморрет подошел средь бела дня, в общественном месте, в парке. Подойти и заговорить не побоялся, а ехать в грозу ему показалось страшным. И когда узнал, что я отправилась звать на помощь палача — не бросился следом. Предпочел отсиживаться дома.

В столовую заглянула Дебора и сказала тихо и немного испуганно:

— Фьера Аликс, там пришел палач… хочет проведать фьера Клода…

Я вскочила, уронив пяльцы, и тут же смутилась, бросившись их поднимать. Правда, моего смущения никто не заметил, потому что тетя тоже вскочила, откладывая вязание.

— Согрей воды и принеси в гостиную! И побыстрее, Дебора! — распорядилась она уже на ходу. — Я сама провожу мастера к фьеру Клоду.

— Да, фьера! — служанка бросилась в кухню, а я вышла в коридор вслед за тетей.

Палач стоял у дверей — в маске, как обычно, с дорожной сумкой на ремне, через плечо.

— Добрый вечер, фьера… форката… — он сдержанно поклонился мне и тете, и я почувствовала, что краснею, хотя не было сказано ничего особенного — простая дань вежливости.

— Проходите, мастер, прошу вас, — тетя жестом предложила палачу пройти в гостиную. — Не разувайтесь, не стоит беспокоиться.

— Благодарю, но я привык так, — сказал он, уже снимая сапоги.

На нем были носки — вязаные, из светло-серой отпаренной шерсти, чтобы были мягче. Носки сидели точно по ноге, и я подумала, что вязались они по мерке, именно для палача. И кто же та женщина, которая заботится, чтобы у него ноги были всегда в тепле?..

Тетя проводила палача в гостиную, а я осталась в коридоре. Послышался слабый голос дяди Клода, уверявшего, что с ним все прекрасно, потом густой и низкий голос мастера Рейнара, который просил принести горячей воды и полотенце, и тетя заверила, что сейчас же обеспечит все в лучшем виде.

Запыхавшаяся Дебора промчалась мимо меня с кувшином горячей воды, а потом вылетела вон и побежала в прачечную, чтобы принести чистое полотенце.

Пока палач осматривал дядю, мы с тётушкой ждали под дверями, шепотом подбадривая друг друга и не смея даже присесть.

Наконец, мастер Рейнар вышел из гостиной и обратился к тете:

— Теперь никакой опасности для жизни нет, — говорил он очень спокойно, негромко, доставая из своей сумки мешочки с травами и передавая их тете, — фьера Клода может наблюдать лекарь, я больше не нужен. Давайте больному настой из трав — по столовой ложке каждого сбора залить чашкой кипятка, настаивать полчаса и теплым давать по три ложки в день, до еды. Это для того, чтобы предотвратить воспаление и жар. А чтобы кости быстрее срастались…

— Простите, мастер, — извинилась тетя, — разрешите, я все запишу? Боюсь забыть что-нибудь.

Он кивнул, встретился со мной взглядом и тут же отвел глаза.

— Дебора, быстро принеси бумагу и карандаш, — велела тетя.

— Пройдемте в столовую? — предложила я. — Там и записывать будет легче, и я сразу заварю чай. Или вы предпочтете кофе, мастер Рейнар?

Тетя посмотрела на меня, распахнув от удивления глаза, но ничего не сказала. Палач опустил голову, помедлил и ответил:

— Благодарю за приглашение, форката, но — нет. Вы недавно в нашем городе, не знаете всех законов. Я не имею права есть за одним столом с гражданами города и благородными господами.

— Это не закон, — сказала я пылко, не сводя с него глаз. — Это глупый обычай. И я не вижу ничего страшного в том, чтобы вы выпили чашку чая в нашем обществе.

— В самом деле, — поддержала меня тетя. — На улице снова моросит, а вам еще до дома добираться. Вы будете чай или кофе, мастер?

Палач колебался, и я спросила почти с вызовом:

— Надеюсь, наша компания вас не оскорбит?

— Вы еще и шутница, форката, — скупо улыбнулся он. — Я с удовольствием приму ваше приглашение. Это честь для меня.

— Чай или кофе? — спросила я быстро, уже готовая лететь в кухню за кипятком и заварником.

— Чай, если можно, — коротко сказал он.

Пока тетя записывала под диктовку, чем и как следует лечить дядю, я сама заварила чай, не допустив к этому делу Дебору, поставила перед палачом чашку на блюдце, придвинула сахарницу и молочник.

Конец ознакомительного фрагмента