— Я не могу вам не верить, баронесса, — сказал Гарт Мак-Клелланд, — но то, что вы рассказали, так не похоже на моего сына. Он человек выдержанный, даже суховатый. Одним словом, юрист.
— Да, я знаю. Я расскажу вам подробней, как все происходило. — И я поведала о наших со Стивеном приключениях. — Он не хотел быть секретным агентом и сделал это только из уважения к королю. Но, возможно, мне не следует об этом говорить? Может, это неудобно из соображений политики?
— Нет, это прекрасно из любых соображений, — дружелюбно ответил Гарт. — Не могу дождаться, когда расскажу об этом жене.
Наш танец окончился.
— Возможно, баронесса, это не последняя наша встреча, — галантно сказал вице-президент. — Вам нужно приехать в Новый Орлеан. В этом городе умеют сделать так, чтобы красивая женщина почувствовала себя как дома. Возможно, к тому времени из Европы вернется мой сын. Я уверен, что он будет рад снова вас увидеть, — понимающе улыбнулся он мне.
В конце весны я со своей свитой приехала в Виксбург, городок на Миссисипи. Мы нашли подходящую гостиницу, и Анна с Дорой принялись приводить мою комнату в порядок. Дора покрыла пол спальни цветными подушками и развесила вокруг кровати яркие занавески. Анна наполнила водой самовар, с помощью горячих углей вскипятила воду и заварила чай в маленьком чайничке, стоявшем на самоваре, очень крепкий чай. Потом обе занялись распаковкой моих вещей — на это должно было уйти часа три. Давид нашел в отеле вполне приличное пианино и убедил хозяина перенести его в мою гостиную. Калинка бегал вокруг меня кругами, лаял и грыз подушки.
— Настоящая цыганская кибитка, — удовлетворенно вздохнула я и с наслаждением бросилась на кровать. — Я дома.
Мое выступление в Виксбурге имело грандиозный успех, и я дала еще благотворительный концерт для ослепших вдов, чьи мужья утонули в море. Газеты на все лады превозносили мою доброту, а несколько женщин даже попросили меня спеть в воскресенье в церкви. Я почти превратилась в светскую даму.
После очередного благотворительного концерта я, плюхнувшись на подушки, простонала:
— Я устала, мои нервы на пределе, я не могу слышать собственного голоса.
В комнату неслышно вошла Анна, поправила подо мной подушки и развесила платья.
— Анна, ты знаешь, что я сделала сегодня утром? Я лягнула Калинку, потому что он вертелся у меня под ногами, отругала Дору за то, что кофе оказался холодным, накричала на Давида, потому что он пришел на наш ежедневный урок пятью минутами раньше! Я схожу с ума! Мне нужен отдых.
Анна посмотрела на меня кислым взглядом и потерла безымянный палец на левой руке.
— Муж? Нет, я не хочу мужа. Еще один лишний человек на моей шее.
Анна покачала головой и начертила пальцем в воздухе большую букву «С».
— Стивен? Да, он хороший, очень хороший. Мне кажется, я даже скучаю по нему. По его тихому голосу, сочувственному взгляду. И по его красивым сильным рукам. Ах, Анна! — Я перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. — Я становлюсь раздражительной, как старая дева. Но что же мне делать? Большинство мужчин, которых я вижу, совсем не интересуют меня. Я спала с негодяями и королями, и у меня есть все основания быть разборчивой.
Я снова села и взяла чашку чая. Анна сложила руки и покачала ими вперед и назад.
— Ребенок? — спросила я.
Она кивнула и изобразила старуху с согнутой спиной и трясущимися руками.
— Мне нужно завести ребенка, пока я еще не состарилась? Ты думаешь, все дело в этом? Мне нужны муж и дети?
Анна показала рукой на потолок.
— И дом! Ты хочешь сказать, что я, как любая женщина, должна иметь мужа, дом и много детей? Ох, Анна, сядь возле меня.
Я обняла ее. Я не могу не обнять человека, который мне нравится, который меня понимает.
— Ты устала от бесконечных переездов и всей этой суеты? — Она кивнула. — Ты сердишься на меня за то, что я занимаюсь только делами и не думаю о том, как устроить свою жизнь? — Анна кивнула еще более решительно. — Но у меня сейчас такое чудесное время. — Анна сидела неподвижно. — Куда бы я ни приехала, всем нравится мое пение! А мне нравится петь для людей. Да! Я… я им нужна. — Никакой реакции. — Ох, иногда я разговариваю с тобой, словно с глухой. Все считают, что они знают, что для меня лучше. Давид хочет, чтобы я пела Брамса, Дора хочет, чтобы я ела кукурузный хлеб вместо блинов, Калинка хочет, чтобы я гуляла с ним весь день. О Господи, я устала. Куда мы должны ехать дальше? В Натчез? Мы не поедем, — внезапно решила я. — Вместо этого мы отправимся прямо в Новый Орлеан! Я куплю дом и стану петь в гостиной для людей, которых люблю, буду отдыхать и толстеть… И, возможно, даже найду там кого-нибудь себе в мужья. Анна тепло обняла меня, затем села прямо и нахмурилась.
— Что такое? Что ты хочешь сказать?
Она снова потерла палец, на котором носят кольцо, и начертила в воздухе букву «С».
— Стивен? — спросила я. Анна покачала головой, встала с кровати и прошлась по комнате, хромая и опираясь на невидимую палку. Получилось так похоже, что я вздрогнула. — Сет? Ну и что? Ты думаешь, что я не могу выйти ни за кого замуж, потому что я жена Сета?
Мы долго сидели молча, не двигаясь, вспоминая Вену и предательство Сета. Наконец я подняла голову.
— Все это было так давно. Он мог вообще умереть. А если я выйду замуж за кого-нибудь здесь, в Америке, он об этом никогда не узнает. И мой новый муж никогда не узнает о Сете. Разве не так?
Анна смотрела на меня, и в ее глазах было сомнение.
Глава 13
В НОВОМ ОРЛЕАНЕ
Температура на улице поднялась выше девяноста. [90° по Фаренгейту соответствует 32° по Цельсию. // Английская серебряная монета, которая впервые начала чеканиться в 1504 г. пр и короле Англии Генрихе VII (1485 - 1509) весом в 9,33 г (8,68 г серебра). На аверсе - изображение короля в профиль, на реверсе - щит с гербами Англии и Франции и надпись: Posui Deum adjutorem meum. Со времен Каролингов английский Ш. был денежно-счетной единицей. Он равнялся 12 пенсам (стерлингам), 20 Ш. составляли фунт. Отсюда английский фунт = 20 Ш., или 240 пенсам. При Елизавете I (1558 - 1603) вес монеты упал до 6,22 г (5,75 г серебра). С 1816 г. вес Ш. равнялся 5,655 г (5,23 г серебра). С 1920 г. Ш. чеканился из серебра 500-й пробы вплоть до 1946 г., а затем - из сплава меди и никеля. В Англии имеются в обращении также банкноты в 10 Ш., медно-никелевые монеты в 2 Ш. (флорин) и 1 Ш., которые после перехода Англии на десятичную денежную систему (15 февраля 1971 г.) больше не выпускаются. После введения в 1971 г. десятичной денежной системы в Великобритании шиллинг приравнен к 5 пенсам. Символом Ш. являлась литера S (от латинского solidus). Кроме Англии, Ш. были в обращении также в других странах, где они составляли 1/20 национальных фунтов: бермудского, гамбийского, гибралтарского, замбийского, ирландского, малавийского, мальтийского, новозеландского, фунта Фиджи, фолклендского и ямайского. Ш. является денежной единицей Австрии и ряда стран, завоевавших независимость (Кении, Сомали, Танзании, Уганды) ] Высокие, раскидистые дубы затеняли окна, благодаря чему в доме было немного прохладнее, но в моей комнате на втором этаже, где стоял рояль, было жарко, как в печке.
Точно в одиннадцать на урок явился Давид. Мы продолжали заниматься каждый день, хотя я не планировала концертов в ближайшем будущем. Мы обнаружили, что из-за летней жары в Новом Орлеане днем заниматься невозможно, а под вечер, когда жара наконец спадала, у меня уже находились другие дела.
Прошло пятнадцать минут, а я не успела взять ни единой ноты, потому что появился очередной театральный импресарио. Мсье Легранж, так звали импресарио, сообщил мне, что удовлетворится третьей частью от прибыли вместо половины каждого концерта.
— И чем вы собираетесь заработать эту треть? — спросила я.
— Я беру все организационные хлопоты на себя, баронесса! — с готовностью сказал он. — Гостиницы, еда, площадки для репетиций, отличные рояли, лучшие театры, реклама, интервью!
Вошла Анна с очередной визитной карточкой на серебряном подносе. Я отложила ее, даже не взглянув. Откуда они все берутся?
— После вашего концерта в Новом Орлеане, — продолжал Легранж, — мы отправимся по реке на пароходе и будем выступать в маленьких городках по пути…
Анна потянула меня за рукав. Я нетерпеливо отдернула руку и сердито сказала:
— Анна, ради Бога, неужели нельзя подождать? Она пожала плечами и, бросив на меня снисходительный взгляд, вышла из комнаты.
Я обернулась к Легранжу. У рояля Давид Тэтчер писал ноты. Я вздохнула.
— А что если мне не хочется выступать в маленьких городках? — спросила я Легранжа. — Предположим, вы организовали для меня концерты на три месяца вперед, а через месяц мне расхочется петь? Я приехала сюда отдыхать, а не выступать. Если я подпишу эти глупые бумаги и соглашусь на выступления, я так и не сумею отдохнуть. Я буду работать, работать и работать. Правда, Давид? Я и так буду работать, потому что люблю петь, но одно дело — петь для себя и своих друзей, а другое — для посторонних. Может, я вообще больше никогда не буду выступать на публике. Как знать.
— О, баронесса, — простонал Легранж, — это будет величайшей ошибкой с вашей стороны!
— Вы так говорите, потому что видите, как ваша треть огромной прибыли уплывает у вас из рук. А я не вижу никакой трагедии в том, что буду жить в этом красивом городе и встречаться с людьми у себя дома, а не смотреть на них со сцены. Мне нравится Новый Орлеан. Что, если я решу остаться здесь на ближайшие три месяца? А может, и на три года? Что тогда будет с моими контрактами?
Легранж промямлил что-то невразумительное. Давид взял громкий аккорд на рояле и вновь принялся писать.
— Вот что я вам скажу, мсье Легранж. С тех пор, как я приехала в эту страну, я пела, где хотела. Я все устраивала сама и не получала никаких жалких тридцать три и три десятых процента, мсье Легранж. Я даже не получала половины. Я получала все сто! Зачем же мне платить вам за то, что я с легкостью могу сделать сама? Вы думаете, я плачу за статьи в газетах? Только за маленькие сообщения о месте и времени выступления, а репортеры сами заботятся обо всем остальном. Вы думаете, я создаю себе дурную славу, потому что мне нравится, когда на меня глазеют и показывают пальцами? Естественно, я не против этого, потому что скандальная репутация привлекает на мои концерты публику, которая иначе вообще бы не пришла. Так ведь, Давид?
— Да, баронесса. — Снова удар по клавишам и скрип пера.
— А уж когда эти люди приходят, они слушают самую прекрасную музыку, которую когда-либо написал композитор и исполнила певица. Я выполняю благороднейшую миссию! Я несу людям Искусство в стране, где Искусства никогда не было! Искусство и Красоту! Эти люди уходят после концерта с таким чувством, будто общались со сказочной принцессой. Баронессой! Настоящая, живая баронесса вошла в их жизнь! Прекрасная женщина, которая поет, как соловей! И даже лучше соловья!
— Истинная правда, баронесса, истинная правда, — поспешно согласился Легранж.
— Кроме того, — добавила я резко, — я не могу себе позволить иметь импресарио. У меня нет для него лишней трети. Я бедная женщина, мсье, и у меня много забот. Кормить столько ртов, вести дом, хозяйство… Просто совсем ничего не остается! А теперь — вы и так уже заняли у меня достаточно времени, сэр. До свидания.
Он неловко поклонился и вышел из комнаты. Я совсем забыла о посетителе, который дожидался меня в холле.
— Эти люди сведут меня с ума. — Я устало потерла пальцами виски. — Все хотят от меня чего-то! И нет никого в мире, кто хотел что-нибудь дать мне. Господи, у меня даже разболелась голова. Над чем ты хочешь работать?
— Над Бетховеном. — Давид достал из высокой стопки ноты и поставил их на пюпитр.
— Бетховен, — хмыкнула я, — в такую жару! Ты спятил. Я подошла к роялю и посмотрела сквозь лорнет на страницу.
Давид заиграл мою любимую «Аделаиду». Музыка наполнила комнату, самую светлую и уютную в доме. Занавески на окнах и обивка из желтого ситца были густо расписаны птицами и цветами. По полу там и сям были разбросаны разноцветные подушки. В углах на специальных полках стояли пальмы в горшках и папоротники. На стенах висели веселые картины в золоченых рамах. В центре комнаты, на круглом столе, стоял большой медный ярко начищенный самовар.
— Простите, что прерываю вас, — раздался от дверей мужской голос.
— Боже правый, еще один импресарио! — в отчаянии воскликнула я и повернулась к вошедшему, чтобы без лишних слов указать ему на дверь.
Передо мной в безукоризненно белом костюме стоял Стивен Мак-Клелланд собственной персоной и строго смотрел на меня. Лицо его сильно загорело, голубые глаза сверкали на нем, маня, как озера. Выгоревшие на солнце волосы казались еще светлее, чем я помнила.
С радостным криком я бросила ноты и лорнет на крышку рояля и бросилась ему навстречу.
— О мой дорогой друг! Какой сюрприз!
Наши руки встретились, и мы целую минуту стояли молча, зачарованно глядя друг на друга и улыбаясь. На мне был розовый домашний халат со множеством оборок вокруг шеи, на рукавах, по краю подола — везде. Дора утром сказала, что я выгляжу, как огромная камелия.
— Ты стала еще прекраснее, чем раньше, — сказал он, как всегда, без обиняков. — Как ты поживаешь? Работа, работа и еще раз работа?
— А, ты подслушивал меня, — засмеялась я. — Кому я это сказала, Давид?
— Бетховену, — проворчал тот.
Я начала было петь, но Давид вдруг остановился и сказал:
— Пойду выпью кофе. Вы хотите?
— Ты пьешь слишком много кофе, — нахмурилась я. — Лучше пей чай.
— Я ненавижу чай. — Он с пренебрежением прошел мимо самовара. — Надеюсь, эта штука однажды взорвется.
— Он собирается выкурить одну из своих гадких сигарет, — сказала я, когда Давид вышел. Я взяла Стивена за руку и подвела к мягкому креслу возле самовара.
— Давид говорит, что у него не было дурных привычек, пока он не встретил меня. А сейчас он пристрастился к сотням дурных вещей! Он даже стал пить шампанское. По крайней мере позволь предложить тебе чаю, Стивен. Я знаю, что сегодня ужасно жарко, но мне кажется, что чай хорошо освежает.
Я налила в две чашки заварку и разбавила ее кипятком из самовара.
— Ах, как я рада снова тебя видеть! И как ты чудесно выглядишь. Совсем не усталый. Господи, что я несу!
Я действительно разволновалась, словно дебютантка перед премьерой. Передав ему чашку, я опустилась на подушки.
— Как тебе нравится мой дом? Чудесный, правда? Я его очень люблю. Мне надоело путешествовать.
— Я слышал, ты стала знаменитой, — улыбнулся Стивен. — Я горжусь тобой.
— Ты так добр, — сказала я, сжимая его руку. — Я знала, что ты придешь ко мне, когда вернешься. Как твои дети? Родители? Твой отец говорил тебе, что я танцевала с ним в президентском дворце? Только подумать, вице-президент целой страны! Какая честь для меня!
— Он больше не вице-президент, — сказал Стивен. — Теперь к власти пришла другая партия. Вместо Полка президентом стал Захария Тейлор.
— Новый президент? Уже? — Я удивленно посмотрела на Стивена. — Опять революция?
— Нет, — засмеялся он, — выборы.
— Ты думаешь, я совсем дура? Да нет, просто я читаю в газетах только о себе. Ах, какой у тебя красивый отец. Совсем как ты!
— Он надеется снова тебя увидеть, — сказал Стивен. — И вся моя семья тоже.
Он внезапно улыбнулся.
— Я буду очень рада… но чему ты смеешься?
— Этим утром я прочитал в газете, что ты не знаешь нот и учишь все песни со слуха, а когда я вошел, то увидел, что ты не только читаешь ноты, но и делаешь это с помощью лорнета.
Я весело рассмеялась.
— Это так странно. Я вижу муху на лампе за сотню ярдов, но эти проклятые значки… Я скоро буду такая же слепая, как Давид Тэтчер. И я действительно всем говорю, что не знаю нот, потому что из-за этого, когда публика слышит, как я пою, она восхищается мною еще больше. Разве это плохо?
— Ужасно плохо.
Он испытующе посмотрел на меня, затем опустил глаза.
— В чем дело, Стивен? Что-нибудь не так? Пожалуйста, скажи мне.
— Ничего серьезного, — тихо сказал он. — Я не хочу портить тебе настроение.
— Нет, Стивен, я не могу быть счастлива, зная, что тебя что-то тревожит. Скажи мне, в чем дело. Я такая эгоистка, болтаю без умолку, когда ты хочешь сказать что-то важное.
Он глубоко вздохнул.
— Ты здесь уже три месяца. С июля. Ты приняла множество гостей и толпы поклонников. У тебя открытый дом. Ты настолько великодушна, что не можешь никому отказать, даже такому идиоту, как Легранж. Ты очень популярна у молодежи города, да и у их родителей тоже. Ты поешь для них, кормишь их и поишь шампанским и, я слышал, даже немного играешь в карты.
— Ты разочаровался во мне, потому что я снова стала играть? — спросила я. — О, Стивен, я вынуждена! Я трачу так много, а зарабатываю так мало. Мне даже пришлось продать кое-что из подарков Людвига. Но если тебе это не нравится, я перестану. Обещаю.
— Нет, Рони, — заверил меня Стивен. — Я сам не поклонник карт, но могу понять, как притягательна для тебя и для других людей игра. Однако позволь мне закончить. Один из твоих молодых поклонников — мой младший брат Шон.
— Твой брат? — воскликнула я. — А я и не знала. Столько лиц, столько имен. Шон, ты говоришь? Он такой же белокурый, как ты?
— У него темные волосы, и он больше похож на… но я не про Шона, он уже достаточно взрослый, чтобы развлекаться так, как ему хочется. Но последние несколько раз с ним была молодая девушка.
— Неподходящая партия?
— Совсем нет. Наша сестра Габриэль. И моей матери кажется… нам всем кажется, что салон светской, умудренной жизнью дамы не самое подходящее место для впечатлительной молодой девушки… — Стивен смущенно замолчал.
— Конечно, — сочувственно согласилась я. — Я благодарна тебе за то, что ты пришел с этим ко мне. Я даже мечтать не смела…
— Нам кажется, что она здесь с кем-то встречается, — перебил меня Стивен. — Шон помогал ей, он думал, что это просто девичье баловство. Он говорил нам, что везет ее по делам или в театр, то к одним друзьям, то к другим, но на самом деле они приезжали сюда. Ты ни в чем не виновата, Рони. Он молодой шалопай и больше не будет этого делать, он обещал. Но мы не можем держать их взаперти…
— Кто он? — спросила я. — Ты знаешь, ради кого она сюда ездит?
— Он русский. Князь Борис или что-то в этом духе.
— Борис Леонтьевич Азубин, — сразу догадалась я. — Я его знаю. Он такой же князь, как я баронесса. Игрок и мошенник. О, это ужасно. Просто кошмар! Стивен, мне так жаль! — Я вскочила и в беспокойстве прошлась по комнате. — Я легко могу положить конец их встречам здесь, а если им будет трудно встречаться, ее влюбленность, возможно, пройдет. Надо попробовать. Я закрою свой дом для гостей — для всех, кроме самых близких. А ты должен строго поговорить с твоим младшим братом. Азубин, это же надо! Негодяй из негодяев. Я слышала…
— Что? — насторожился Стивен. — Что ты слышала? Я пожала плечами.
— Так, всего лишь слухи. Что он в Париже… убил девушку. — У Стивена стало такое лицо, что я испугалась. — О, Стивен, чего здесь только не говорят. Я уверена, что это ложь. Не беспокойся. Послушай, я сама поговорю с Борисом и выясню его намерения. Я хорошо знаю людей такого сорта. Ему скоро наскучит жить в Новом Орлеане, и он куда-нибудь уедет. Может, я подкуплю его… или сама соблазню! Стивен засмеялся.
— Ты опасный человек, баронесса. Но я прошу тебя не делать этого. Я уверен, что мы зря беспокоимся. — Мы оба встали. — Когда я снова тебя увижу?
— Я рада тебе в любое время, — ответила я, разочарованная, что он так быстро уходит. — И не беспокойся за Габриэль. Все будет в порядке, я обещаю.
Когда он ушел, я позвонила. Вошла Анна.
— С сегодняшнего дня меня ни для кого нет дома. Ты поняла? Только для Стивена и членов его семьи. Всем остальным говори, что я готовлюсь к концерту и мне нужен абсолютный покой. Но если приедет князь Азубин, для него я дома.
Я вздохнула и подошла к окну. Я уже начала забывать, как красив Стивен. Как добр и нежен.
Интересно, приехал бы он ко мне, если бы с его сестрой не случилась эта неприятность? Наверное, нет. Тот замок остался где-то далеко, а здесь он был совсем другим человеком: уважаемый семьянин с добрым именем, обязанностями и ответственностью. Теперь он, наверное, не захочет иметь дело с баронессой Равенсфельд.
— И еще, Анна. Больше никаких карт. Мне придется снова зарабатывать на жизнь. Пошли за Давидом и портнихой. Мне для концерта нужно новое платье. Что-нибудь безумно красивое и совершенно необычное.
Спустя пять минут в комнату с недовольной миной вошел Давид.
— Вы хотите сказать, что действительно собираетесь сегодня петь? Просто не верится. Ваш друг уже ушел?
— Я наконец решила дать здесь концерт, — заявила я. — По-видимому, после Рождества, когда закончатся каникулы. Я хочу, чтобы программа была самая изысканная, понятно? Здесь живут культурные люди, и они умеют ценить хорошую оперную музыку. Я хочу петь Бетховена, Моцарта, Брамса! И только самые лучшие их произведения!
