Я первая заметила городовых в длинных серых шинелях. Они проверяли все повозки, которые собирались пересечь мост через Москву-реку.
— Эй, извозчик, — крикнула я, — ты везешь меня одну, понял? И я сама буду разговаривать с жандармами.
— Подожди, — сказал Сет, — что…
— Заткнись и спрячься! Скорей, пока они тебя не заметили! — Я толкнула его, и Сет скорчился на дне саней около моих ног, а я расправила шубу и меховую полость, чтобы спрятать его. Достав из кармана бриллиантовый браслет, я надела его на руку.
Мы остановились, подчиняясь знаку одного из проверяющих.
— Все выходите из саней, — скомандовал он. — Пошевеливайтесь!
— Постойте, — возмущенно произнесла я на довольно сносном французском языке. — Что все это значит? Как вы осмелились остановить меня?! Я спешу. Извозчик, трогай!
— Извините, мадам, — терпеливо произнес жандарм, — но у меня приказ…
— А у меня свой приказ. Ты что, не узнал меня? — Я гордо подняла подбородок, надеясь, что моя шея достаточно чиста, чтобы я могла сойти за знатную даму. — Я княгиня Катерина Орлова! Крестница самого царя! И я тороплюсь домой. Ты понимаешь, что случится, если я опоздаю? — Я сунула ему под нос свой бриллиантовый браслет и расправила плечи под собольей шубой. — Почему вы нас остановили? Что вы ищете?
— Ваше сиятельство, мы узнали, что некий француз…
— Француз! — Я резко оборвала его. — Вы осмеливаетесь задержать меня, потому что ищете какого-то француза? Как твое имя? Ну, отвечай! — Мужчина смутился. — Ты видишь, что здесь нет никакого француза? Или у тебя глаз нет? Убирайся с моей дороги. Степан, трогай! — приказала я.
Извозчик поднес руку к шапке, салютуя городовым, и мы рванулись вперед. Они не стали нас задерживать. Обернувшись, я увидела, что они уже занялись другими санями.
— Не высовывайся, пока мы не выедем за пределы города, — сказала я, посмотрев вниз. — И помни, я уже второй раз спасаю тебе жизнь.
Вскоре вокруг расстилались только заснеженные белые поля. Я еще раз оглянулась, наблюдая, как исчезают последние деревянные постройки окраины.
— Теперь можешь вылезти. — Я подняла полость, и Сет Гаррет поднялся. Его лицо побагровело от ярости. — Нет, не благодари меня, — весело сказала я. — Считай, что это часть моей оплаты за проезд. — Мой спутник хранил упрямое молчание. — Не понимаю, почему ты злишься? — удивилась я. — Неужели тебе так не хочется везти меня в Брянск? Но у тебя нет выбора. Знаешь, что я увидела в линиях твоей руки, когда гадала вчера вечером? Свое собственное лицо! После такого даже сам царь не смог бы мне ни в чем отказать. А ты ведешь себя так, будто я силой навязалась тебе. Это судьба, поверь мне. Надо обязательно рассказать об этом старухе Урсуле. Она хорошо знает гадание и сможет рассудить, действительно ли у меня есть дар предвидения или мне просто померещилось.
Сет Гаррет демонстративно продолжал не обращать на меня внимания. Я пожала плечами, осуждая его глупое упрямство, и устроилась поудобнее, решив немного вздремнуть. Что мне до его плохого настроения? Я была свободна и ехала в свой табор. Жизнь снова улыбалась мне.
Через несколько часов мы остановились у постоялого двора, чтобы отдохнуть и напоить лошадей. К тому времени я уже проснулась и успела рассказать попутчикам о своих маленьких сводных братьях и о том, как мы вместе просили милостыню и зарабатывали много денег.
— Эти горгио верят всему, — хихикала я, — даже в то, что девочка двенадцати лет — я! — может быть матерью четырехлетнего малыша! Вот глупость-то! А в другой раз, уже давно, один мужчина спросил меня, не украли ли меня цыгане. Горгио думают, что цыгане воруют детей, а зачем им это, ведь у них и своих хватает. Просто его ввели в заблуждение мои светлые волосы. Я сказала, что да, меня украли, думая, что он пожалеет бедную сиротку и даст денег, чтобы добраться до дома. Но, клянусь Богом, тот дурак оказался начальником полиции и забрал меня в тюрьму вместе с моим отцом и Любовым. К счастью, это случилось, когда еще была жива моя мать. Она сама пришла к начальнику полиции, и он убедился, что я ее дочь. Один раз дедушка спросил меня, почему, как я думаю, его дочь сбежала с цыганом. Ну и вопрос! Потому что мой отец был красивей, чем любой горгио, и потому что она хотела быть свободной! Какой еще может быть ответ!
— Цыгане! — проворчал Степан. — Они сочиняют так, что ты не заметишь, как у лошади снимут все подковы.
— Ха, — фыркнула я. — Эти твои клячи, что с подковами, что без них, все равно не побегут быстрее.
— Что ты хочешь сказать? — Лицо извозчика покраснело от гнева. — Это самая лучшая упряжка во всей России.
— Ба, да я видела более резвых коней в катафалке. Почему бы тебе не сжалиться над животными и не пристрелить их?
— Ну, ты, маленькая ведьма, — разъярился извозчик, — я добавлю еще несколько синяков к тем, что у тебя уже имеются, вот увидишь! — Он угрожающе взмахнул хлыстом над моей головой.
— Я тебя не боюсь, ты, холоп, — надменно сказала я, — и если ты не поостережешься, я прокляну тебя, и ты облысеешь.
— Матерь Божия! — Извозчик истово перекрестился. — Будь я на вашем месте, — обратился он к Сету, — я бы вышвырнул ее вон прямо здесь, в чистом поле. Она настоящее чертово отродье.
— А ты лжец и негодяй! — не растерялась я.
— Если бы ты была моей дочерью, я бы утопил тебя сразу после рождения! — закричал извозчик.
— Да если бы ты был моим отцом, то я и на свете не жила бы, — заявила я. — Умерла бы от стыда еще в утробе матери, клянусь…
— Тихо! — прорезал морозный воздух рассерженный голос Сета Гаррета. — Возвращайтесь к саням! Мы скоро отправляемся.
Однако извозчик стоял на месте. Он был выше, чем Сет, — настоящий великан — и толще, а в меховом тулупе вообще походил на огромного медведя. У него были черные волосы, густые черные усы и повязка на одном глазу. Морщинистая и задубевшая на ветру кожа не позволяла точно определить возраст — ему могло быть и сорок пять, и восемьдесят.
— Я Степан Андреевич Красский, — объявил он гордо, — и я казак! Я потерял глаз, сражаясь вместе с великим генералом Кутузовым против проклятого французишки Наполеона. Я не крепостной. Возможно, я слишком стар, чтобы снова идти на войну, но еще достаточно молод, чтобы снять ремень и отстегать эту юную мерзавку, которая думает, что за золото можно купить все, даже честь и достоинство солдата! Я больше не повезу эту цыганку! Решайте, сударь! Если и дальше хотите путешествовать с этим дьявольским отродьем, то ищите себе другого извозчика.
Сету Гаррету потребовался час и еще сто рублей, чтобы уговорить Степана продолжить путешествие. К тому времени стало темнеть, и он сказал, что в этот день мы успеем проехать не больше пятнадцати верст.
Сет сел в сани рядом со мной и тихо произнес:
— Если ты задержишь нас еще раз, клянусь, я выкину тебя в ближайший сугроб и оставлю там замерзать.
— За что? — обиженно спросила я. — Я разговаривала с ним так, как следует говорить с невежей-крестьянином.
— А я сейчас говорю с тобой, как следует говорить с грязной цыганкой. Придержи язык!
Сейчас-то я понимаю, что была действительно грязна, но тогда слова «грязная цыганка» показались мне оскорблением.
— Я вовсе не такая! — закричала я. — И имею право говорить, что хочу.
Путешествие продолжалось в угрюмом молчании. Когда мы остановились у постоялого двора в десяти верстах к северу от Калуги, снегопад прекратился и небо совсем очистилось. Мы вылезли из саней, чтобы размяться. Извозчик пошел отвязывать багаж, а я подошла к лошадям.
— Эй, цыганка! — крикнул Степан. — Отойди от моих лошадей!
— Я ошибалась раньше, Степан Андреевич, — громко сказала я. — Это прекрасные лошади, очень умные и так замечательно подобраны! Стоят наверняка кучу денег. Но я должна сказать тебе, что вот эта, справа, выглядит немного разжиревшей. Несильно, всего чуть-чуть. Тебе следует дать ей на ночь легкое слабительное, а потом добавлять к еде черную патоку. Вот увидишь, через некоторое время она станет гораздо резвее.
— Вот как, теперь ты выступаешь в роли всезнайки! — засмеялся Степан. — Ты маленькая лгунья, цыганка. С этой лошадью все в порядке.
— Она сдерживает ход всей тройки, — настаивала я, — потому что ты позволяешь ей слишком много есть.
— Я никогда…
— Она тебя обманывает. Когда ты оставляешь их на ночь, она ест из кормушек двух других и только потом из своей. Она жадная, ведь так?
— У нее всегда был отменный аппетит, — нехотя признал Степан, — но я никогда не видел, чтобы она…
— Потому что она слишком хитрая, чтобы вести себя так в твоем присутствии. Послушай, Степан Андреевич, сегодня вечером, когда отведешь лошадей в конюшню, поставь эту малышку отдельно и утром увидишь, что у остальных двух в кормушках осталось полным-полно сена, а эта жадина будет просить еще.
Степан хмыкнул и призадумался.
Сет Гаррет стоял, прислонившись к саням и скрестив руки на груди. Казалось, его что-то забавляет. Я оставила лошадей и подошла поближе к Степану.
— Степан Андреевич, — мой голос был полон неподдельного восхищения, — я не знала, что ты казак, иначе никогда бы не позволила себе говорить с тобой так грубо. Ты храбрый человек, а цыгане уважают храбрость пуще всего на свете. Я еще слишком молода, у меня ветер гуляет в голове. К сожалению, моя мать умерла, когда я была еще маленькой, и не научила меня, как себя вести в приличном обществе. С моей стороны было глупо думать, что бывалый и умный мужчина захочет обременять себя такой обузой, как я. Путь долгий и трудный, а дни становятся все короче и холодней. Не беспокойся, я сама разыщу свой табор, прежде чем начнется настоящая зима. Я наполовину русская, и ты тоже русский человек, поэтому мы должны с уважением относиться друг к другу. Прошу прощения за свое нахальство, я не хочу быть твоим врагом. — Тут я глубоко вздохнула. — Для меня большая честь путешествовать с человеком, потерявшим глаз в бою, сражаясь рядом с великим Кутузовым. Я вела себя очень глупо, прости меня. Степан почесал в затылке.
— Хм… Значит, ты думаешь, эта лошадка бежит так медленно, потому что слишком жирна?
— И потому что у нее пучит брюхо. По ее глазам и зубам видно, что она здорова — одна из самых лучших кобылок, что я видела! Дай ей слабительное, как я говорю — вполне достаточно простого постного масла, — и потом добавь немного черной патоки, чтобы сбить аппетит. И держи подальше от двух других лошадей.
— Вы, цыгане, всегда умеете поладить с лошадьми, — нехотя признал Степан. — Но откуда ты набралась этих премудростей? Я думал, у вас женщинам не разрешается подходить к животным.
— Я лишь наполовину цыганка, — напомнила я, — и всегда отличалась от других. Когда Любов, наш предводитель, увидел, какие у меня способности, он сказал, что я могу не заниматься женской работой, а должна выучиться на лошадиного доктора. Любов лично занялся моим образованием, а он был очень мудрым человеком. Потом остальное я узнала сама.
— И сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать? — спросил Степан.
— Всего три года, — грустно вздохнула я. — Я едва помню свою мать. Как мне потом рассказывали, я почти месяц скулила, как щенок, плакала и отказывалась от еды. Впрочем, я смутно помню то время, это было слишком давно. А у тебя есть мать, Степан Андреевич?
— Да, — кивнул Степан. — Ей в этом году исполнится девяносто девять, дай ей Бог здоровья. Брр, здесь так холодно. Только дураки останутся снаружи, когда в доме ждет еда и теплая печка.
Он подхватил наши вещи и понес их в избу. Я последовала за ним. Сзади раздался голос Сета Гаррета:
— Отлично сработано, цыганочка. Не забудь только, что это я оплачиваю нашу поездку. Если извозчику придется выбирать между деньгами и добрыми чувствами, спорю на что угодно, он выберет первое.
— Не понимаю, о чем ты говоришь? — бросила я холодно, так как все еще не простила его за «грязную цыганку».
— Нет, понимаешь. — Сет неторопливо прошествовал в гостиницу, а я осталась стоять, сердито глядя ему вслед. «Ну и хитрец, — думала я. — Уж нельзя и двух слов сказать без того, чтобы тебя не заподозрили в чем-то дурном».
Мы все вместе уселись на скамью за большим грубо сколоченным столом около печки. Недалеко от нас двое ели щи, а рядом с ними компания из трех человек распивала водку.
— Ты знаешь, Степан Андреевич, мой дедушка, граф Николай Ульянов, был в армии, которая сражалась с Наполеоном. Ты его случайно не знал?
— Никогда не встречались, — признался Степан, — но я слышал о его мужестве.
— Да, именно поэтому я такая храбрая, ведь в моих жилах течет и его кровь. Русские — самые лучшие воины в мире, об этом все знают. И все цыгане так говорят.
— Неужели? — Степан, казалось, забыл, что еще недавно не хотел иметь никакого дела с цыганами. — Ты, малышка, много путешествовала?
— На край земли и обратно, — весело сказала я. — Послушай, Степан Андреевич, если хочешь, я предскажу тебе твою судьбу. И возьму совсем немного, кстати. — Сет Гаррет громко рассмеялся. — Даже совсем ничего не возьму, — быстро поправилась я.
Мужчины приказали принести водки, а для меня Степан заказал молоко.
— Я не пью молока, — заявила я. — Молоко для младенцев. Принеси мне крепкого сладкого чая, — приказала я хозяину постоялого двора. — И еще черного хлеба, икры и сыра. Только свежего сыра. — Тот помедлил и вопросительно взглянул на моих спутников. Я гордо задрала голову и сказала: — Не спрашивай у них разрешения, я сама плачу за себя! — Я засунула руку в потайной карман одной из юбок и вытащила золотой, который Сет Гаррет дал мне прошлой ночью. — Сегодня я богата, а хороший цыган никогда не хранит деньги впрок. Я плачу за себя и за моего друга Степана Андреевича Красского, храброго героя-казака.
Сет следил за мной с плохо скрываемой насмешкой. Мне, однако, было все равно, что он думает. Я хотела быть уверенной, что, если Сет Гаррет действительно решит избавиться от меня в этой заснеженной пустыне, Степан встанет на мою сторону. Деньги принадлежали Гаррету, но ведь вез нас Степан.
Появился хозяин с подносом. Я, как зверек, накинулась на еду, быстро набивая рот хлебом с сыром и запивая все это огромными глотками чая, чему не мешал даже кусок сахара, который я сунула за щеку. Я весело причмокивала. Мои спутники слегка нахмурились, наблюдая, как я ем, но я решила, что их удивляет только, как такое большое количество еды помещается в моем худеньком теле. Мне и в голову не приходило, что их раздражают не то, сколько, а как я ем. Они сами стали есть только после того, как я вышла из-за стола и свернулась клубочком возле печки, приготовившись ко сну. Потом Сет ушел в свою комнату, а Степан отправился на конюшню, чтобы присмотреть за лошадьми.
Утром, еще до восхода солнца, меня разбудил хозяин постоялого двора. Он рывком поднял меня на ноги и принялся трясти, крича:
— Воровка! Воровка! Я не должен был пускать к себе цыганку! Пусть Бог даст мне силу свернуть ей шею!
— Отпусти меня! — Я отчаянно извивалась в его сильных руках. — Отпусти меня! Я ничего не сделала. — Я оглянулась и увидела, что за нами из дверей наблюдает Сет Гаррет. На нем были только бриджи и рубашка, и он выглядел взъерошенным и злым, будто его только что разбудили. — О, пожалуйста, мсье Сет, — всхлипнула я, — помогите мне! Этот человек лжет! Клянусь, я ничего не сделала!
Хозяин за ухо подтащил меня к Сету.
— Забирай эту воровку отсюда, иначе я убью ее! Сверну ее голову с ее грязной шеи! Цыгане! Воры! Если я еще хоть раз ее здесь увижу…
— Да я сама ни за что больше не появлюсь в этой дыре! — закричала я. — Смотри, я вся чешусь. — Я провела руками по юбкам, по волосам. — Вши! Тут кишмя кишит вшами.
— Лгунья! Лгунья! — Хозяин даже подпрыгнул от возмущения. — Если здесь и есть вши, то только те, что эта грязная ведьма притащила с собой! Забирай ее и убирайся отсюда! Оба убирайтесь отсюда!
Сет хмуро посмотрел на меня, и его губы слегка искривились, но это была не улыбка.
— Раздевайся, — сказал он хрипло.
— Что?! Не буду!
— Снимай все до последней тряпки, иначе я сам это сделаю!
— Нет! — завопила я. — Если ты коснешься меня хоть одним пальцем, у тебя отсохнет рука, а твои ноги и глаза… — Я вырвалась из рук хозяина и попыталась убежать, но Сет перехватил меня. Прежде чем я опомнилась, он принялся сдирать с меня шарфы и шали. Я лягалась, но безуспешно.
— Остановись! Пусти меня! Я сама это сделаю, клянусь. Только убери руки!
Он отпустил меня, и я отбежала в сторону. Хмуро уставившись в пол, я начала расстегивать блузку.
— Быстрее!
— Быстрее не могу. — Я сняла блузку и ярко-оранжевую юбку, которую носила сверху. — Видишь? — Я развела руки в стороны. — Ничего! Я ничего не прячу! Я сказала тебе, что не виновата!
— Снимай все юбки! — Голос Сета был таким суровым, что, скажу честно, мне стало немного не по себе.
Я презрительно фыркнула и, стянув очередную юбку — на этот раз в фиолетово-оранжевую полоску, — отшвырнула ее в угол. За ней последовала зеленая юбка, потом красная и наконец ярко-розовая рубашка с изображением солнца и луны. На мне остались лишь голубая кофточка, красные сапожки и украшения, включая и бриллиантовый браслет. Я стояла, дрожа от холода, в центре комнаты и смотрела в лицо Сету Гаррету. Он подошел к вороху одежды и принялся шарить там.
— Ты подцепишь вшей, — быстро предупредила я его, — этот проклятый дом полон ими. — Я демонстративно почесалась.
В этот момент в комнату вошли жена хозяина, сонно протиравшая глаза, и постояльцы, которых мы видели вчера за ужином. Сет Гаррет достал из моей розовой рубашки головку сыра.
— Ой! — удивленно воскликнула я, всплескивая руками. — Как это сюда попало? Должно быть, этот негодяй подбросил их мне, пока я спала! Ты дьявол! — бросила я хозяину. — Неудивительно, что цыган вечно во всем обвиняют!
— Заткнись, — прорычал Сет. После дальнейших поисков в потайных карманах на свет явились бутылка водки и маленькая сосиска. В следующей юбке обнаружились еще одна сосиска, кухонный нож, краюшка хлеба величиной с мою голову и тушка цыпленка.
— Нас ограбили! — завопила жена хозяина.
— Видишь, — вторил ей муж, — что я тебе говорил! Грязные, оборванные цыгане! Убийцы и воры — вот кто они такие!
В этот момент открылась дверь и вошел Степан, стряхивая с валенок снег.
— Что случилось? — спросил он.
Сет Гаррет выложил свои трофеи на стол. Он взял мой узел и вынул оттуда хрустальный шар, иконку и уздечку.
— Твоя грязная цыганская мерзавка обокрала меня! — жаловался между тем хозяин Степану. — Убирайся отсюда! Вы все, вон отсюда!
— Он лжет, Степан! — горячо возмутилась я. — Он…
— Здесь все или мне еще раз потрясти тебя? — громко спросил Сет.
— Нет! — запротестовала я. — Хрустальный шар и икона мои. И… и я заплатила за еду.
— Одевайся, — приказал он, — мы уезжаем через пять минут.
— Цыганка ничего не платила! — закричал хозяин. — Вы слышали, чтобы цыгане хоть раз платили за что-нибудь? — обратился он к окружающим.
— Этот человек лжет! — взвыла я. — Вы слышали его, он ненавидит цыган! О, Боже, за что мне такие несчастья? Меня украли, когда я была совсем беспомощным ребенком, оторвали от семьи, от всех, кого я люблю. Мне и сейчас всего двенадцать лет! О, как я несчастна!
— Скажи хозяину, — обратился Сет к Степану, — что мы вернули все его вещи. — С этими словами он вышел из комнаты.
Степан перевел, и хозяин разразился новой тирадой: