Прошли еще два таких же изнурительных дня, когда внезапно вдали показался караван. Моей радости не было предела. Я надеялась, что нашему путешествию скоро придет конец. Мы уже почти догнали последнюю повозку, как вдруг раздался выстрел. Две темные мужские фигуры отделились от каравана, и мы остановили лошадей.

— Простите, парни, — крикнул один из мужчин. С такого расстояния не видно было, что я женщина. На мне была такая же одежда, как на Сете: высокие ботинки, плисовые бриджи, бесформенный плащ и мягкая фетровая шляпа. — Мы не можем позволить вам подойти ближе.

— В чем дело? — крикнул Сет.

— Карантин. Холера. Она распространяется от повозки к повозке, как лесной пожар.

У меня заныло все внутри. Бедняжка Габриэль! Я взглянула на Сета. Он тоже был встревожен.

— Это караван Мюррея? — спросил он. — Мы ищем пару по имени Андерсон.

— С такой фамилией здесь никого нет, — ответил один из мужчин.

Сет описал внешность наших беглецов, полагая, что они могли снова изменить фамилию, но ответ снова был отрицательный. Мы с облегчением вздохнули.

— Среди вас, случайно, нет доктора? Я почувствовала, как Сет напрягся.

— Нам очень нужен врач. Мы уже потеряли пятнадцать человек, половина из них женщины и дети.

Подул легкий ветерок, и до нас донеслись стоны людей, обреченных на смертельную муку. Наши лошади нервно вздрагивали и топтались на месте.

— Ну? — сказала я Сету. — Вот тебе и представился случай сделать добро для кого-нибудь еще, кроме себя.

— Не будь дурой, — огрызнулся Сет. — Простите! — крикнул он. — И прощайте!

Он взмахнул ружьем и повернул Блайза.

— Ты же не можешь оставить их здесь умирать! — вскричала я. Стоны этих несчастных разрывали мне сердце. Там дети. Я стегнула Огненную и направилась к каравану. Сет что-то крикнул мне в спину, но я не остановилась.

До крайней повозки оставалось не больше дюжины ярдов, когда Сет бросился мне наперерез и схватил Огненную за поводья.

— Ты не пойдешь туда, — со злостью сказал он. — Ты ничем не сможешь им помочь, только сама заразишься. Ты что-нибудь знаешь о холере? Она за два дня уложит в гроб здорового мужчину. От нее умирают пятьдесят человек из ста. Без лекарств нет никаких шансов выжить. Ты пойдешь ухаживать за ними и останешься там навсегда.

— Так вот почему ты не хочешь им помочь? Ты боишься! — Сет нетерпеливо мотнул головой.

— Без лекарств я не смогу сделать больше того, что они делают сами. Поверь мне, Рони, я только…

— Я не верю тебе. Я не верю ни одному твоему слову!

Я попыталась вырвать поводья у него из рук, но он крепко держал их. Я стала драться, оцарапала ему лицо, попала кулаком по скуле. Сет вышиб меня из седла, и мы покатились по земле. Я кричала что-то нечленораздельное и проклинала его на разных языках.

— Трус! Зверь! Жадное, эгоистичное животное!

Он крепко держал меня за запястья и пытался говорить спокойно, но я не слушала его. В конце концов Сет с размаху ударил меня кулаком в челюсть, и я провалилась в темноту.

Должно быть, он забросил меня на спину Огненной, потому что когда я очнулась, то обнаружила, что лежу на траве и солнце греет мне лицо и безумно ноющий живот. Я села и потерла распухшую челюсть. Каравана не было видно. Сет стоял рядом и, поглаживая ноздри Блайзу, смотрел на меня.

— Ты не имел права так поступать, — тихо сказала я.

— Я не мог пустить тебя в караван, — сказал он, даже не пытаясь извиниться, — но ты не слушала никаких доводов.

— Да, — с горечью сказала я, — и не послушаю. Кроме того, тебе представился отличный повод ударить меня. Сет Мак-Клелланд, самый сильный и храбрый мужчина, выместил свою злость на слабой, беззащитной женщине!

Он вдруг усмехнулся и сказал:

— Да, ты, конечно, женщина. Но что касается слабой и беззащитной…

— Заткнись, — пробормотала я, затем встала и, шатаясь, направилась к Огненной. — У меня нет настроения ругаться с тобой.

— Вот никогда бы не подумал, — ответил он.

Мы тронулись в путь и не останавливались до захода солнца. На следующее утро нас разбудил проливной дождь.

Я устала и ослабела, к тому же меня стал мучить понос, и я была вынуждена часто слезать с лошади. Мне больше не хотелось состязаться с Сетом в выносливости.

Во время очередной остановки он подошел ко мне и принялся выговаривать, что я его задерживаю.

— Что ты понимаешь! — огрызнулась я. — Ты не женщина!

— А ты часом не беременна? — спросил Сет.

— Слава Богу, нет. Поезжай. Я догоню тебя. — Я махнула ему рукой.

Дождь промочил меня насквозь. Я замерзла и чувствовала себя ужасно. Лошади увязали копытами в размокшем торфе. Гром гремел прямо над нашими головами, а один раз молния ударила так близко, что я почувствовала запах паленой земли. Я мечтала, чтобы мы сделали привал, но не хотела просить об этом Сета. Мы продолжали двигаться вперед. Почва постепенно становилась все более твердой и каменистой. Наконец мы оказались на берегу реки Платт — в трехстах шестнадцати милях от Индепенденса. По сравнению с Миссисипи Платт была не рекой, а болотом в милю шириной, непроходимым из-за плывунов.

Но какое мне дело до плывунов? Я чувствовала себя ужасно. Меня так измучили поносы, что я еле сидела в седле. В очередной раз я слезла с коня, потому что началась рвота. Поднявшись наконец с колен, я тяжело привалилась к Огненной.

К нам подъехал Сет.

— Снова зов природы? — язвительно спросил он. — Послушай, Рони, если ты не можешь ехать вровень со мной…

Из-за шума дождя и раскатов грома я почти не слышала Сета, но сказала громко, как только могла:

— Я скорее умру в седле, чем…

Внезапная боль в животе согнула меня пополам. Я упала на колени, и меня снова вырвало. Уже не едой, а какой-то жижей молочного цвета, которую тут же смыл дождь.

Сильные руки Сета подхватили меня под локти и поставили на ноги. Над самым ухом прозвучал его голос:

— У тебя понос? Да?

Я была почти без чувств, но все же покраснела, как помидор, и с возмущением, на какое только была способна, сказала:

— Что за глупые вопросы? Это не твоего ума дело, черт побери.

— Нет, моего! — крикнул Сет, и, клянусь, его голос перекрыл раскат грома. — Да или нет? Ну, отвечай!

— Да. — Я пожала плечами. Конечно, он принимал моего ребенка, но это не дает ему никакого права…

— Когда это началось?

— Прошлой ночью.

— Боже, почему ты мне не сказала?

Глупый вопрос. Прежде чем я успела ответить, мой живот пронзила такая боль, что я упала на колени прямо в грязь и до крови закусила нижнюю губу, чтобы не закричать. Меня снова вырвало. Потом еще раз.

Я видела словно в тумане, как Сет натянул нашу маленькую парусиновую палатку и развел костер. Я даже зауважала его. Мне много раз приходилось видеть, как цыгане под проливным дождем пытаются развести костер: Сету это удалось поразительно быстро. Конечно, ему немало помогли в этом кусочки буйволовой кожи, которые он носил с собой под курткой специально для этой цели.

Через полчаса он затащил меня в палатку. В центральной части ее высота достигала четырех футов, то есть места было достаточно, чтобы мужчина мог, не сгибаясь, стоять на коленях.

Сет начал снимать с меня одежду, всю, даже тонкую нижнюю рубашку и кружевные панталоны.

— Что ты делаешь? — спросила я и сама не узнала свой голос: низкий, хриплый, скрипучий. У меня пересохло во рту.

— Легче будет тебя мыть, когда ты сделаешь под себя, — прямо ответил Сет. Я содрогнулась. Там, откуда я пришла, мужчины не обсуждали так открыто подобные вещи. По крайней мере при женщинах. — И потом, ты будешь сильно потеть, вся твоя одежда промокнет, и ты замерзнешь.

— Сделаю под себя? — пробормотала я. — Что за глупости. После вчерашней ночи во мне уже ничего не осталось. Только вода. Я очень хочу пить. Это, наверное, из-за кролика. Послушай моего совета, Сет. Не трать дорогое бордо на здешних кроликов. Они черствые, как подошва.

— Это не кролик, — возразил он, заворачивая меня в одеяло. — У тебя холера.

— Ба! — Не успела я как следует вдуматься в слова Сета, как меня согнул очередной приступ боли, закончившийся рвотой. Сет держал меня за плечи, а потом вытер мне рот и помог лечь на спину. — Я умру?

— Может быть. А может, и нет. Я же говорил тебе: смертность пятьдесят процентов.

Снова боль в животе. Я скривила лицо и отвернулась, чтобы Сет не видел, как я страдаю.

— Оставь… меня, — еле выговорила я. Мне было неловко, что кто-то видит меня такой: слабой, больной, беспомощной, скорчившейся от боли.

— Почему ты не кричишь? — спросил он. — Тебе будет легче.

— Чтобы я… цыганка… закричала? — Меня прошиб обильный пот. Я ждала, когда приступ кончится. — Нет, горгио. Я не могу!

Сет попытался взять меня за руку, но я не позволила ему. Новый приступ резкой боли разметал мои мысли и сжал мое тело в комок. Я вся горела и так хотела пить, что была готова перегрызть ткань укрывавшей нас палатки и пить дождевую воду.

— Воды, — попросила я. — Пожалуйста, Сет, воды. Такая… жажда. — Меня снова вырвало.

Сет помог мне приподняться и поднес к моим губам чашку. Но он позволил мне сделать лишь маленький глоток. Я хотела еще, но он не дал.

— Тебя снова вырвет, — объяснил он.

— Так… жестоко! — еле выговорила я. — Ты… о! — Снова приступ боли. Снова рвота.

— Послушай, Рони, у тебя в сумке есть какие-нибудь лекарства? Опий или его настойка? Что-нибудь, что прекратило бы…

— Ради чего… мне таскать с собой… такие вещи? — простонала я. — Мне они не нужны. У меня только… цыганские мази.

— Плохо. Должно быть что-то, — пробормотал он. — Нужно остановить рвоту.

Он что-то делал снаружи палатки. Я собрала все силы, чтобы не закричать: я не хотела показаться слабой. Через некоторое время Сет приподнял меня и дал проглотить какой-то порошок. Потом позволил запить маленьким глотком воды. У порошка был отвратительный вкус.

— Что это?

— Вдоль реки растет конопля, — ответил он, вытирая мне рот и промокая мой влажный лоб. — Индейцы используют ее и как успокоительное, и как возбуждающее средство. А на дне твоего чемодана я нашел несколько пилюль камфары. Надеюсь, вместе они дадут слабый наркотический эффект, который остановит рвоту. Попробуй проглотить и держи сколько сможешь. Ах, черт! — Снова рвота. — Попробуй съесть еще.

Я взяла в рот еще немного приготовленной Сетом смеси и подавилась. Он дал мне глоток воды.

— Ты говоришь… как по медицинскому учебнику, — сказала я.

— А где ты видела медицинские учебники, цыганка? — насмешливо спросил он, заботливо вытирая мне потное лицо. Наверное, одно из правил, которому его обучали в медицинском колледже, гласило: «Рассмеши пациента». Жаль, что он не применял его в повседневной жизни.

— Я все равно… не смогла бы их прочесть, — задыхаясь, сказала я. Голос звучал отвратительно. — Воды. Пожалуйста.

— Не разговаривай так много, — тихо посоветовал он. — Ты не сможешь выпить больше одного глотка.

— Еще, — просила я, — пожалуйста, Сет.

— Нет, — твердо ответил он. — Тебе будет только хуже. Я знаю, что это тяжело, но вода возбуждает… Ладно, не думай об этом. Поверь, я не даю тебе воды, потому что при этой болезни так полагается. Съешь еще порошка.

— Все врачи дураки, — сказала я. — Ты ненавидишь меня… из-за Стивена. Послушай, Сет. — Я судорожно вцепилась пальцами в край его рубахи и умоляюще посмотрела в глаза. — Возможно, я умру. Я не буду лгать тебе. Мне незачем. У меня были любовники… после того, как ты оставил меня. Пока я не встретила… Стивена. Но он… он никогда не был моим… любовником. Клянусь, Сет. Пусть рука смерти… настигнет меня и утащит в ад… если я говорю неправду. Твой брат… слишком порядочен. Он считал, что до свадьбы… ничего нельзя. — Я выпустила его рубаху и откинулась на спину. У меня так пересохло во рту, что я с трудом могла шептать. — Ты… ты веришь мне? Я хочу, чтобы ты понял… я хочу, чтобы между вами не было вражды… когда я умру. Ты… веришь мне?

Сет тихо вздохнул и сказал:

— Да, Рони, верю.

— Я бы не стала лгать, — настаивала я. — Только дурак… станет лгать… перед смертью.

Почему же я солгала, как последняя цыганка, хотя через несколько часов меня, может быть, подкарауливала смерть? Я и сама толком не знала. Мне действительно хотелось, прежде чем я умру, помирить их. А если я останусь жива, Сет не будет слишком на меня в обиде. Ему не придется мучить себя мыслями о том, как я проводила время в постели с его братом.

Начался новый приступ боли, и меня снова вырвало. Сет заставил принять еще порошка и дал немного воды. Я была вся мокрая от пота. Случайно посмотрев на свои руки, я обнаружила, что они синего цвета и трясутся, как у прачки. И жажда, жажда была такая сильная, что я продала бы душу за глоток воды. Мне представилось, будто я плаваю в огромном озере с чистейшей прозрачной водой. Я открыла рот и позволила воде наполнить мое тело: она вливалась через рот в желудок, наполняла каждую клеточку, словно воздух, расправляющий воздушный шар. Я снова становилась несгибаемой и твердой. Я пила, пила столько, сколько хотела.

Каждый раз, когда меня рвало, Сет заставлял принять еще этого отвратительного лекарства и давал крошечный глоток воды. Но лишь только мой желудок согревался, мне снова становилось плохо. Это длилось до бесконечности.

— Когда… это кончится? — спросила я.

Его крепкие руки поддерживали мое слабое тело. На лице Сета были написаны доброта, забота и сочувствие. Сет казался мне таким красивым, с торчащими усами, небритый — в пути он совсем зарос щетиной, — что я чуть не заплакала.

— Это кончится, когда прекратится рвота, — ответил он. — Тогда ты отдохнешь.

— Это будет, когда я умру.

Он ничего не сказал. Он знал, что я действительно могу и не увидеть завтрашнего утра.

— Я не боюсь умереть, — честно призналась я. — Я не боюсь смерти… после Лондона. Помнишь? Тогда ты тоже спас меня. Помнишь, Сет?

— Помню.

— Я была тогда… очень молода. Хотела доказать, какая я храбрая. Это… так глупо. Жизнь слишком ценная вещь, чтобы ею бросаться. Но я не боюсь смерти. Мы… старые друзья. И ты тоже с ней знаком…

— Да, мы встречались, — сказал Сет.

Меня снова скрутила боль, и Сет опять держал меня и вытирал мне рот и лицо.

— Я не раз встречал смерть. Но до сих пор мне удавалось выйти победителем. Как и тебе.

— Возможно, но если на этот раз не удастся… ты простишь меня? Я не могу умереть без твоего прощения. Пожалуйста, Сет, пожалуйста. — Я потянулась к его руке. Он крепко сжал мои пальцы.

— Я прощаю тебя, — тихо сказал он, — за все, что ты сделала в жизни не так.

Он помедлил, и я вспомнила все, за что ненавидела его столько лет: разные города, разные грехи. Париж. Лондон. Вена.

— А ты прощаешь меня, Рони?

Я закрыла глаза. Неужели это можно простить? Я должна, если хочу уйти из жизни с миром.

— Да, — прошептала я. — Я прощаю тебя.

Его рука ласково и ободряюще погладила мою.

— И еще. Еще одна… правда, — сказала я. — Я люблю тебя. Всегда. И навеки. Ты часть меня. И я люблю…

Сердце мое переполнилось, и слезы, смешиваясь с потом, потекли по щекам. Я надеялась, что Сет не понял, что я плачу. Что-то теплое и колючее коснулось моего лба. Поцелуй.

Приступы боли и рвота продолжались всю ночь. Затем наступила новая фаза болезни. Стало трудно дышать, я страшно замерзла. Особенно мерзли руки и ноги. Позже Сет объяснил мне: когда организм теряет столько воды, кровь сгущается. Но тогда я ничего этого не знала. Я только чувствовала, что мне плохо, как никогда. Я ждала смерти как избавления от страданий и боли.

Дождь прекратился. Сет вынес меня из палатки на солнечный свет. Разведя большой костер, он растирал мне руки и ноги, чтобы усилить ток крови. Потом заставил меня пить, хотя я была почти без сознания и давилась водой. А когда снова наступила ночь, он лег рядом со мной, чтобы согреть своим теплом. Это было справедливо. Не так давно я делала то же самое для него.

Снова рассвело. Я проснулась и обнаружила, что моя голова лежит на сгибе его руки. Сет крепко спал. Мне не хотелось будить его. Но как только он пошевелился, я сказала:

— Можно мне немного воды, Сет? Я страшно хочу пить. Он ласково обнял меня и протянул чашку с водой. На этот раз он позволил мне пить столько, сколько я захочу и сколько смогу выпить.

Я оглядела себя. Худющая! Кожа да кости! Я походила на ощипанного цыпленка и весила, наверное, не больше девяноста фунтов.

— Все кончилось? — спросила я Сета.

— Да, — ответил он, и в его голосе прозвучали победные нотки, словно мое выздоровление было делом только его рук. Возможно, так оно и было. Он по праву мог гордиться собой. — Ты жива, цыганка. Можешь снова мучить, дразнить и ослеплять меня своей красотой и глупой ложью. — Он усмехнулся. — Теперь тебе нужно много пить, чтобы восполнить потерю жидкости. А я дам тебе немного соли…

— Икра, — слабым голосом подсказала я. — На дне чемодана. Там две банки.

— Точно! — засмеялся он.

Я выздоравливала удивительно быстро. Через два дня мне уже казалось, что я никогда не болела. Я все еще была слаба и подозревала, что недолго смогу держаться в седле, но я снова была сама собой. Я выжила!

— Камфара, конопля и икра тебя никогда не подведут, — сказал Сет.

— А ты? — с беспокойством спросила я. — Ты не заболеешь?

— Не знаю. Может, и нет. Холера — странная болезнь. Она очень часто щадит людей, ухаживающих за больным, и они потом никогда ею не болеют, но поражает многих, которые не имели контакта с заболевшим. Похоже, холера передается по воздуху.

— Как слухи, — вздохнула я. — Надеюсь, ты не заболеешь.

— Почему? Тебе надоело ухаживать за мной? — спросил он, улыбаясь такой дьявольски обольстительной улыбкой, что у меня гулко забилось сердце. — Мы оба славно потрудились. Но хватит медицины. Больше никаких болезней или несчастных случаев. Правильно?

— Правильно.

Он стоял без шляпы, в расстегнутой до пояса рубахе с закатанными на загорелых руках рукавами. В солнечных лучах его волосы приобрели красноватый оттенок. Странно, я всегда считала, что у Сета волосы черные, как смоль.

Я хотела спросить его, почему он бросил медицину. Неужели из-за Джули? Но по рассказам Стивена выходило, что Сет забросил занятие наукой до того, как убежал из дома, и до того, как отправился в Техас сражаться с мексиканцами. Из Сета получился бы отличный доктор. Но я знала, что если заговорю об этом, то нарвусь на резкий, оскорбительный ответ. Так что я решила лучше не испытывать судьбу и подумать об этом, когда у меня будет свободное время…

— Лошади готовы и можно трогаться в путь, — сказал Сет на четвертый день утром, когда моя болезнь окончательно отступила. — Будем ехать, пока не устанем. Только не надо храбриться. Когда почувствуешь, что тебе нужен отдых, скажи мне, и мы сделаем привал. Караван наверняка все еще в Форт-Ларами.

Ни один из нас не вспоминал трогательную сцену у моего смертного одра. В конце концов я осталась жива, а, значит, все мои прощения не считаются. Но, порывшись в глубинах своей души — мы долго ехали по однообразному ландшафту вдоль реки Платт, Сет молчал, и мне больше ничего не оставалось, как только копаться в своей душе, — я обнаружила, что действительно многое простила ему. Собственно говоря, я простила все, кроме Вены, где он бросил меня с ребенком на руках. Мне было все равно, какие демоны гнали его, какие черти преследовали, — он поступил безжалостно и бессердечно. Что ж, вздохнула я про себя, может, когда я буду умирать в следующий раз, я прощу его и за Вену тоже. Если только за это время Сет не прибавит к этому своему греху новые.