Кафе это было приличным, можно сказать, степенным. И теперь Вера гадала, почему художник пригласил её именно в него. Может быть, потому что оно было не слишком дорогим? В этом случае она вполне поняла бы его. Откуда у художника деньги на дорогие рестораны.

Но Прилунин пригласил Веру в «Надежду» вовсе не из-за стеснённости в средствах. Деньги у него сейчас как раз были. Просто он считал Веру приличной девушкой из интеллигентной семьи и не хотел шокировать, приглашая в более раскованные ночные заведения. Вдруг она не так поймёт его или, того хуже, испытает шок и сбежит с первого же свидания.

Когда Вера сняла в гардеробе плащ, глаза Эда слегка округлились. Вероятно, он не ожидал, что она выберет на первое свидание такой смелый наряд.

— Вы выглядите роковой женщиной, — шепнул он ей, почти касаясь губами её макушки.

Вера ничего не ответила, спрятав улыбку в краешке рта. То, что художник на данный момент не был бедным, Вера поняла, когда он, придвинув к ней меню, предложил ей сделать заказ. Девушка постаралась выбрать не особо дорогие блюда.

Он снисходительно выслушал её, и спросил:

— А как вы относитесь к крабам?

— Хорошо отношусь! — вырвалось у неё.

— Тогда в чём же дело? — покровительственно улыбнулся он.

— Просто они дорогие, — лёгкий румянец окрасил Верины щёки.

— О! Вы заботитесь о моём кошельке, — его улыбка стала ещё шире. Ему на самом деле было приятно, что Вера, как он и предполагал, оказалась не хищницей и не стервой. — Можно я выберу блюда на свой вкус? — спросил он мягко.

— Пожалуйста, — пожала плечами Вера.

— Вы любите речную форель? — спросил он.

— Люблю, — кивнула Вера.

— А щучью икру?

— Я всякую люблю.

Он довольно рассмеялся и продолжил отмечать деликатесы, уже не спрашивая Вериного мнения.

— Может быть, хватит? — спросила она. — Мы ведь не бегемоты, чтобы столько съесть.

— Не волнуйтесь, — он легко накрыл её руку своей, — я всего заказал понемногу. Осталось выбрать десерт. Как вы относитесь к миндальным пирожным?

— Нормально, если горький миндаль не заменён в них цианистым калием, — ляпнула она.

Эдуард сделал вид, что оценил её шутку, и тихо рассмеялся:

— Можете не беспокоиться по этому поводу. В этом заведении ещё ни разу не было никакого криминала. Так что уж говорить об отравлениях цианидом.

— Уговорили, — усмехнулась Вера, — пусть на десерт будут миндальные пирожные.

В зале звучала приятная тихая музыка. Они ели, обменивались взглядами и улыбками.

Потом музыка стала живее, и Эдуард предложил:

— Может быть, потанцуем?

Она кивнула, и он поспешил помочь ей встать из-за стола. Вера мысленно поблагодарила музыкантов за то, что музыка хоть и перестала быть медленной, но и не стала быстрой. Ей вовсе не хотелось растрясти все уложенные с такой тщательностью в её животе лакомства. Давно она так не пировала. Хотя Андрей и приглашал её в дорогие рестораны, но там она не съедала зараз столько вкусностей. И дело не в том, что Данилов был скупым, нет, он просто не был гурманом, для Веры он заказывал то, что она сама выбирала. И оба были довольны. Зато Андрей легко тратил деньги на театры, филармонию, концерты, выбирая самые удобные, а значит, и самые дорогие места в зрительном зале.

Руки Эдуарда приятно сжимали её талию. Вернее, не совсем талию, одна рука мужчины лежала чуть выше линии талии, а другая легко соскользнула вниз, впрочем, не особо нарушая приличия. Вера сделала вид, что ничего не замечает. А вообще-то ей нравилось расположение его рук на её теле.

Пряный аромат его туалетной воды ей тоже нравился, он волновал Верино воображение и слегка опьянял, да, именно опьянял, а не пьянил, как некоторые сильные парфюмерные запахи, особенно если они исходили от мужчин, которые буквально купались в туалетной воде, выливая на себя добрых полфлакона. Вернее, недобрых. И почему это некоторым представителям мужского пола не приходит в голову, что сильный запах, исходящий от них, может травмировать нежное женское обоняние?

— Вера, а вы воспитывались в полной семье? — неожиданно спросил её Эдуард, когда они вернулись за столик.

— Да, — ответила она несколько растерянно и подумала про себя: «Неужели и у этого нет отца». — А вы? — спросила она вслух.

— Меня воспитывал дед, — признался он.

— Дед?

Он кивнул.

— А что же сучилось с вашими родителями?

— Да ничего с ними не случилось, — отмахнулся он, — мои родители живы и здоровы.

— Слава богу! — вырвалось у Веры. — Почему же тогда они вас бросили? — проснулось в ней женское любопытство.

— Вообще-то они не бросали меня, — улыбнулся художник, — просто они геологи, и их практически никогда не было дома.

— Тогда понятно, — с явным облегчением протянула Вера.

«И всё-таки я не ошибся, она добрая девушка», — подумал Эд довольно.

— Хотите, я расскажу вам о своём детстве? — спросил он.

— Хочу, — ответила Вера. Она действительно хотела. Ей было интересно о нём всё-всё.

Обретя в лице Веры искренне заинтересованную в нём слушательницу, Эдуард заливался соловьём.

А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.

— Ой, уже так много времени! — Вера сделала попытку подняться.

— Ну что вы! — удержал он её за руку. — Прямо как Золушка!

— Почему Золушка? — удивилась Вера.

— Просто мне показалось, — рассмеялся он, — что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.

— У меня и нет никакой кареты, — рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.

Эдуард не пил, так как был за рулём.

— Вот именно, — подхватил он, — кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! — он ударил себя в грудь. — И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.

Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:

— А вдруг моё платье превратится в лохмотья?

— Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.

— Спасибо, — улыбнулась Вера и смущённо потупилась.

Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.

Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.

— Куда дальше? — тихо спросил он, когда они миновали парк.

— Прямо, — ответила она, — потом налево и под арку.

Ехать пришлось не более трёх минут.

— Мой подъезд в середине, — прошелестел её тихий голос.

И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.

Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.

— Вот я и дома, — сказала Вера, — спасибо вам за чудесный вечер, — она осторожно коснулась его руки, — и за то, что доставили прямо до дома, тоже спасибо. — Она открыла дверцу автомобиля, не дожидаясь, пока он поможет ей, и сама выбралась из салона.

Через мгновение он стоял рядом с ней.

— Я тоже вам искренне признателен за то, что вы скрасили мой холостяцкий вечер.

Вера невольно улыбнулась, он говорил таким тоном и с таким выражением лица, точно был английским джентльменом начала прошлого или даже конца позапрошлого века и лет ему было много.

— Я пойду, — сказала девушка.

— Подождите, ещё одну минуточку, — проговорил он просительно.

Она повернула к нему своё лицо. Ветер качал ветви растущего около подъезда тополя и тени от ветвей то набегали на Верин лик, то отступали, уступая место робкому лунному свету. Лик, именно лик! Так назвал его про себя Эдуард.

— Вера! Если бы вы знали, какая вы! — выдохнул он вдохновенно.

— Какая? — тихо спросила она.

— Необыкновенная! Неповторимая! Я бы сказал, неземная! Таинственная! Но в то же время вы такая уютная, тёплая, родная!

— Правда? — недоверчиво спросила она.

Он кивнул и облизал пересохшие губы. Ему не хотелось расставаться с ней, но и напрашиваться к ней в гости в этот поздний час было бы неверным ходом. Он чувствовал это чутьём художника и интуицией влюблённого мужчины. Она должна привыкнуть к тому, что он есть в её жизни.

— А вы знаете, — неожиданно сказала Вера, — я уже повесила вашу картину на стену.

«Когда успела», — промелькнуло в его голове, и он спросил:

— Правда?

— Да, как только вернулась с работы, — сорвался с её губ ответ на его непроизнесённый вслух вопрос. — У меня там висела другая картина, — призналась она, смутившись, — но я подумала, что на этом месте должны висеть ваши «Ласточки».