Глава 2

На рождественский сочельник Мирослава категорически отказалась оставлять Дона одного дома. И они, поужинав, гуляли втроем ночью по заснеженному саду. Было удивительно тихо, тепло и светло от серебристого лунного света.

— Посмотри, — прошептала она, — точно кто-то застилает землю тончайшим серебристым шелком.

— Лунным шелком, — выдохнул тихо Морис.

Потом они улеглись спать и проспали почти до одиннадцати утра. Дон пытался протестовать. Кот находил, что спать почти до полудня возмутительно. Но хозяева вместо того, чтобы проснуться по его требованию и приготовить завтрак, просто переворачивались на другой бок.

А днем детективы поехали в гости к Шуре. Софья Марковна накануне звонила сама и настаивала на их визите. Отказаться было просто невозможно.

На столе был гусь с яблоками, рождественский пирог и сладкий ликер темно-вишневого цвета.

А за столом — подруги Софьи Марковны. Почти все они были причастны к музыке, театру и другим сферам искусства.

Мирослава с улыбкой подумала:

«Бедный Шура! Как он выживает в этом лебедином озере или парке грез?»

Но глядя на Шуру, нельзя было сказать, что ему приходилось туго. Он легко общался с подругами матери, галантно ухаживал, делал комплименты. И всё это «барышни» принимали весьма благосклонно.

«Интересно, есть у кого-то из них мужья, любовники», — гадала Мирослава.

И конечно, разговор зашел о музыке. Самое интересное, что Морис легко вписался в это общество и активно участвовал в разговоре.

Мирослава же лишь слушала вполуха, кивала и мысленно отвлекалась от обсуждаемых за столом тем.

Нет, она, конечно, знала большинство великих композиторов, слушала оперы, хотя предпочитала оперетты и была далека от истинной высокой музыки.

Заставить ее прослушать трехчасовой концерт какого-нибудь гения прошлого или настоящего было практически невозможно, при этом она охотно ссылалась на медведя, который наступил ей на оба уха сразу и еще потоптался на них с превеликим удовольствием.

Она услышала голос Мориса:

— Разрушение любого государства начинается именно с разрушения его музыки. Не имеющий чистой и светлой музыки народ обречен на вырождение, еще в глубокой древности говорил Конфуций. И добавлял: народ будет таким, какое у него культивируется искусство.

Дамы буквально зааплодировали ему.

— Шур, идем, посидим на кухне, — шепнула Мирослава Наполеонову, но тот фыркнул и покачал головой.

— Ма обидится, — добавил он шепотом.

Мирослава тихо вздохнула.

— Давайте выпьем за Вивальди! — предложила приятная рыжая дама в бирюзовом костюме.

Все ее поддержали.

Потом заговорила высокая тонкая блондинка с очень красивыми руками, унизанными серебряными кольцами.

— Не так давно ученые-биологи провели исследования и выяснили, что не только чувствительные сердца людей, но даже растения и животные неравнодушны к гармоничной музыке. Конечно, они предпочитают классику! И касательно сельского хозяйства тоже очень важно — коровы, которым дают регулярно слушать музыку Моцарта, Вивальди, Чайковского, пребывают в отличном настроении и у них повышаются надои, а овощи и зерновые быстрее растут.

Мирослава едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. И тут же невольно вспомнила, что, когда Морис ставит пластинки с музыкой Баха, Моцарта или Шопена на старенький проигрыватель, Дон подбирается поближе и лежит там до тех пор, пока не заканчивается звучание.

«Пожалуй, мой кот смыслит в музыке больше, чем я», — подумала она с тихой улыбкой.

И тут кто-то дотронулся до ее локтя. Это был Шура.

— Идем, — сказал он.

И они, набросив куртки, вышли на лоджию.

А дамы тем временем усадили Мориса за рояль, и он играл им одну мелодию за другой. На лоджию доносились восторженные вскрики, вздохи и возгласы: божественно! Великолепно! Гениально!

— Надеюсь, что они его не замузыкалят, — вздохнул Шура жалостливо.

— Нет, — отозвалась Мирослава, — по-моему, он счастлив.

Когда Морис и Мирослава возвращались домой по дороге, на которой почти не было машин, она поняла по просветленному выражению его лица, что он очень доволен тем, как провел Рождество у Наполеоновых.

* * *

Новогодние праздники были похожи на лениво потягивающегося кота. Они тянулись и… погружали в состояние умиротворения.

Правда, порой это умиротворение нарушалось неожиданными визитами незваных гостей.

В один из таких обещавших быть спокойным дней заявилась без звонка Люся, или Люси, как звали ее друзья, — подруга Мирославы.

Морис терпел Люсю с трудом. Но куда деваться, если она подруга Волгиной и Наполеонова.

Люся же дышала к Морису неровно, она даже выпросила у Мирославы разрешение поухаживать за ним. И когда та со смехом разрешила, с азартом принялась за дело.

Но Морис, вместо того, чтобы растаять от ее внимания, демонстрировал холодность альпийских ледников, что, в свою очередь, нервировало Люсю.

Вот и в этот раз она чуть ли не с порога принялась оказывать ему знаки внимания.

Морис вздохнул, накрыл стол для чая и сел подальше от девушки.

— Как поживает ваша тетушка? — весело спросила Люси.

— Какая еще тетушка? — отозвался он недовольно.

— Как какая?! Снежная королева. — Люся расхохоталась.

— Тетушка живет хорошо, — отчетливо произнес Морис и отвернулся.

— Не злись, красавчик. Это я любя.

— Разве я просил меня любить? — усмехнулся он холодно.

— Но ведь сердцу не прикажешь. — Она простодушно захлопала ресницами.

— Ладно, не ссорьтесь, — сказала Мирослава и спросила: — Ты Рождество встречала с родителями?

— Нет, — помотала головой подруга, — они захотели отдохнуть от меня и сплавили меня из дома.

— Чему ты была несказанно рада, — поддела ее Мирослава.

Люся засмеялась:

— Точно. Так что мы тусили с компанией в клубе. Но вы ведь домоседы и не любите вечеринок!

— Ага, — отозвалась Мирослава.

— Но вы куда-то все-таки ездили?

— Да, были у Наполеоновых на Рождество.

— Представляю, какая скука! — закатила глаза Люся.

— Неправда, — возразил Морис, — мы прекрасно провели у них время.

— Особенно весело было Славе, — расхохоталась Люся.

— Разве вам там было скучно? — встревожился Морис.

— Нет, конечно, — успокоила его Мирослава.

— Она ни в жизнь не признается, — подлила масла в огонь Людмила.

— Не обращай внимания. — Мирослава легко коснулась руки Мориса.

— Да, кстати, я чего приехала, — всплеснула руками Стефанович.

— Привезла нам подарки, — улыбнулась Мирослава.

— Точно! — Люся сорвалась с места, сбегала за своей сумкой и принялась выкладывать на диван коробки конфет, пушистый шарф, носки, книги и прочее.

— Вот, — сказала она, — потом разберете, что здесь кому.

— Мы тоже тебе кое-что приготовили, — произнесла Мирослава, вышла ненадолго и вернулась назад с маленькой коробочкой в руках.

Люся тотчас открыла ее и ахнула:

— Ой, Славка! Какая прелесть! — Она кинулась на шею подруге и принялась ее целовать.

Потом бросилась к зеркалу, вынула из ушей свои серьги и вставила бриллиантовые розочки, что вручила ей Мирослава.

Они сияли, казалось, всеми цветами радуги.

— Спасибо, ребята! — воскликнула она.

Морис собрался сказать, что он не имеет никакого отношения к этому подарку, но Мирослава приложила к своим губам указательный палец, и он, смирившись, промолчал.

Восьмого января поехали в гости к Стефановичам. Люся, прощаясь, настаивала на ответном визите и уверяла, что родители будут ждать и обидятся, если ожидание окажется напрасным.

Мирослава сказала, что нужно ехать. Морис вздохнул и согласился.

Отца Люси Павла Степановича, крепкого добродушного мужчину с пшеничными усами, Морис уже знал хорошо и относился к нему с уважением и симпатией. А с мамой Анной Федоровной, симпатичной полноватой блондинкой, был почти не знаком.

Но встретили их тепло, как родных, собственно, Мирославу родители Люси, наверное, на самом деле считали родным человеком, а Морис был при ней.

К тому же визит был непродолжительным, и Морис выдержал испытание с честью.

* * *

Старый Новый год встречали у тети Виктории.

Морис уговаривал себя: праздники уже скоро закончатся.

К счастью, гостей в доме Мирославиной тетки было немного и практически все они были уже знакомы Морису.

На столе к их приходу почти все было расставлено, кроме блюда под названием «Селедка под шубой».

Его Виктория почему-то всегда готовила сама. И вот наступил торжественный момент…

— Шовинизму и упадку — бойкот и анафема! — торжественно произнесла Виктория, внося блюдо с селедкой под шубой.

Некоторые из присутствующих недоуменно переглянулись. На этот раз хозяйка придумала что-то новенькое?

Заметив растерянность на лицах гостей, Виктория весело проговорила:

— Ну как же, дорогие мои! Ведь селедка-то под шубой — блюдо революционное и придумано трактирщиком Анастасом Богомиловым в тысяча девятьсот восемнадцатом году, вернее, в его конце, накануне девятнадцатого года.

Вот он и назвал его на волне революционного энтузиазма — ШУБА, что означало — «Шовинизму и упадку — бойкот и анафема».

Но так как революции больше не предвиделось, гости вздохнули облегченно, уселись за стол и подняли бокалы с шампанским за проводы старого-старого Нового года.