— Я родилась на Малой Молчановке. Мы жили в большом доходном доме, у ворот которого сохранилась коновязь. Вся моя родня похоронена на Ваганьковском. В церкви на Сивцевом Вражке венчались родители. Моя мама до последних дней вместо слова «сначала» говорила слово «вперед» по такой странной московской привычке. Например, «вперед мы зайдем в «Прагу», а не «сначала мы зайдем в «Прагу». Потом мы переехали в Ленинград. Театр, провинция, потом опять Москва, и опять театр. Олег Петрович, я вам вот что хотела сказать, вы напрасно такой дорогой телефон мне подарили! У него там столько функций, я даже не знаю, как ими пользоваться, и эти блестящие камни… И там еще бирочка с каким-то длинным числом, это что, номер телефона?

— Это цена. Ради бога! Ольга Леонидовна, извините! Черт, сколько раз Ивану говорил, чтобы все ярлыки сразу срезал! Вам телефон как никому другому в этом доме нужен. Что бы, если что, я вас быстро найти смог.

Олег Петрович был так искренен, что Ольга Леонидовна, поначалу пришедшая пожаловаться на упрямство своей ученицы, поменяла свои планы. Тем более что в разгар их беседы ворвалась Анастасия. У нее в руках была небольшая картина, завернутая в бумагу. Увидев в кабинете Самарину, Анастасия смешалась. Она приготовила Кочину сюрприз:

— Вот, тебе подарок, заказала по твоей фотографии!

— Здорово! Насть, зачем?

— Захотелось. Где повесим? Думаю, лучше в гостиной, как считаешь?

— Настенька, уж больно авторитарненько!

— Нет, ты все-таки ненормальный! Вешай тогда в свою гардеробную. Так, не хочу ни минуты сидеть в доме! Едем куда-нибудь…

— Ольга Леонидовна, я вернусь, потолкуем с вами?!

Олег Петрович смешался. Он почувствовал обиду Насти, понял, что Самарина ушла, так и не поговорив с ним о том, о чем хотела. Кочин вздохнул, уселся в любимое кресло и погрузился в раздумья. История с Дугиным, так счастливо завершившаяся, была только частью одной большой проблемы, которую бизнесмену Кочину предстояло решить. Над делом всей его жизни бродили тучи, предвещавшие большую бурю. И кто выстоит в этой буре, было совершенно неясно. Но медлить было нельзя.

Советников у Олега Петровича не было. С самого начала он привык полагаться на собственные силы, мнение и знания. Политиком он был хорошим, зря войны с конкурентами не затевал и, где можно было договориться, предпочитал договариваться. О волчьих нравах дальнего окружения он осведомлен, однако большой неожиданностью для него стало предательство круга ближнего. Сейчас, сидя в кабинете своей мечты, он отлично сознавал, что достигнутое им стабильное финансовое положение может пошатнуться. Посоветоваться с Самариной — эта мысль кому-нибудь другому могла бы показаться полной бессмыслицей и просто бредом, но только не Кочину. Он всегда искал нестандартные решения. А старая актриса была ему симпатична, он чувствовал в ней ум и смекалку… И молодую энергию.

«Интересно, если я расскажу Самариной ситуацию, поймет ли она меня? Вон как она ловко с Дугиным все разрешила. Представляю, какие глаза у всех будут».

Надо сказать, не только Олег Петрович в этот момент думал о Самариной Ольге Леонидовне. Был еще один человек в этом доме, который вот уже несколько недель старался при любом удобном случае попасться на глаза актрисе. Предлоги им выбирались самые нелепые, что было сразу отмечено другими служащими дома Кочина. Шутить над Артемием Николаевичем, шеф-поваром одного из кочинских ресторанов, в открытую не решались. Но намекнуть и задать пару якобы невинных вопросов — это пожалуйста. Вот и теперь, сидя в большой уютной гостиной для обслуживающего персонала, а в просторечии «курилке», Иван, водитель, пристально глядя в перевернутую вверх тормашками газету, осведомился:

— Артемий Николаевич, ты где все утро пропадал — я и на кухне был, и в теплице. Нет тебя. А потом смотрю, ты идешь с букетом…

Тут Иван замолк, потому что Артемий Николаевич угрожающе засопел. Через минуту, невинно глядя по сторонам, Иван осведомился:

— А на какой рынок сегодня хочешь поехать?

Артемий Николаевич, не ожидавший, что застукают с букетом георгин, которые собирался преподнести Ольге Леонидовне, думал о том, чтобы послать Ивана к черту или сделать вид, что намека он не понял. Будучи человеком благодушным, как многие, кстати, повара, он склонился ко второму варианту:

— А это зависит от сегодняшних гостей. Если одна Анастасия будет и хозяин — можно на ближний. Если кто-то еще — придется на рыбный ехать. А почему спрашиваешь?

— Да так… Если бы у меня было много денег, я бы сам на рынок ездил. На рынках интересно.

— Это тебе так кажется, пока денег нет.

— Да не понимаю, что за радость, когда рядом с тобой посторонние — водитель, секретарь, охранник. Вся жизнь в оглядку.

— Чем больше у тебя денег, тем меньше тебя волнует, кто и что рядом. Хотя наш хозяин пока в этом смысле еще не заматерел — все норовит самую тяжелую авоську подхватить.

— Это верно, мужик он без фанаберии. Если не изменится — на голову ему сядут.

— Кто сядет?

— А мы же и сядем. Между прочим, на Оксану он сегодня чертыхался — на столе письменном пыли полно, папку какую-то взял и руки испачкал.

Оксана, которая находилась тут же, по соседству, в прачечной комнате, все это услышала. Не такой она была человек, что пропустит мимо ушей напраслину и наветы.

— Не было там никакой пыли. Это Анастасия придирается, ревнует.

Оксана помахала перед носом мужчин большим махровым полотенцем, нырнула опять в прачечную и появилась уже с кипой салфеток.

— А вы видели Самарину?! Какая женщина! Нет, представляете, я сейчас выхожу из столовой, а мне навстречу из кабинета Самарина… С ума сойти! Ну, это та самая. «Люди, львы, орлы…», «В Москву, в Москву», Фирс…

— Ты что, в школе училась?! — Иван от неожиданности уронил газету.

— Да ну вас! Я представить себе не могла, что я Самарину вот так, как вас, увижу! Я в театральное хотела поступать! Между прочим, я выучила все чеховские женские роли. Я думала, что она ниже ростом. По телевизору, когда смотришь, понять невозможно. Правда, в театре я ее тоже видела, но места были плохие, мы на люстре почти сидели. Самарина… А если я к ней подойду, поговорю, может… А она что в доме-то будет делать?

— Дочку в актрисы готовит.

— Вот это да! Везет же некоторым!

— Бери шире! Я вчера как услышал от дочки хозяина спасибо после поездки и не нашел брошенную на пол жевательную резинку, так сразу понял, что тут одной театральной наукой не обойдется! Тут жизни учить будут! Скажи, Артемий Николаевич? — Иван не смог удержаться, чтобы не вовлечь в беседу повара. Артемий Николаевич мечтательно вздохнул:

— Помню, когда я работал в ресторане «Лето», что на ВДНХ, у нас директриса вот точно с таким характером была, как у Ольги Леонидовны. Все нипочем ей было, и всякую проблему могла решить в пять минут. Бой-баба! А готовить не умела, хоть застрелись.

— А вы заметили, даже Анастасия присмирела. — Иван, как и Оксана, не любил рыжую кочинскую подругу.

— Как же! Стерва. Высмеивает хозяина, даже людей не стесняется…

Горячую речь горничной прервал Артемий Николаевич:

— Не твое дело. И не советую перед хозяином мелькать без надобности. До тебя была тут одна, Диана-охотница, так ее Лида через неделю уволила.

— Да бросьте вы, сами они разберутся. — Иван обнаружил на полке какой-то старый журнал и с интересом его листал. — Артемий Николаевич, ты мне скажи, вот эти самые устрицы надо пить или все-таки есть вилкой?

— А как хочешь. Хочешь вилкой, хочешь — так прямо из раковины.

— Жевать не надо? Прямо глотать? А ты ел? Вкусно?

— Ел. Там вопрос не в том, чтобы проглотить, а в том, чтобы не выплюнуть.

— Вот и я думаю, что лучше жареной картошки ничего еще не придумали.

Неспешную беседу прервал звонок — так обычно Лидия Александровна напоминала, что помимо занятных разговоров в «курилке» есть обязанности по дому, за которые хозяин платит неплохие деньги. Повар снял трубку:

— Алло, да, Лидия Александровна! Да, здесь! Конечно, сейчас передам. Хорошо. Сейчас отправлю Оксану к вам.

— Ты слышала? Бегом в гостиную с тряпками и пылесосом.

— О господи! Интересно, хозяева так же часто убирали бы дом, если бы жили без прислуги?! Или чем больше денег, тем больше аккуратности?

Нарочито лениво Оксана встала, завязала передник так, чтобы форменное платье стало короче, поправила волосы. И победно оглядела присутствующих. Артемий Николаевич не удержался:

— Велено передать, чтобы юбку высоко не задирала!

— Так она у меня сама по себе вверх ползет!

С этими словами, покачивая бедрами, под снисходительные взгляды мужчин горничная покинула «курилку».

— Вот тебе на — актриса. Да, Артемий, кто бы мог подумать?

Артемий Николаевич ничего не ответил, потому что смотрел в окно. Он увидел Самарину, которая не спеша шла по дорожке. Рядом с ней шла невысокая симпатичная девочка, дочь Кочина. Обе они смеялись. И лицо Ольги Леонидовны, такое помолодевшее и красивое, заставило забыться Артемия Николаевича, и он вдруг произнес:

— Я когда-то так был в нее влюблен.

⁂

Ольга Леонидовна Самарина помнила, как магазин «Армения», что на углу Тверской и Тверского бульвара, торговал самой настоящей бастурмой. Впрочем, тогда Тверская была улицей Горького, а сама Ольга Леонидовна — маленькой девочкой. Так вот, ту бастурму с сегодняшней сравнить нельзя. Та, советская, бастурма была посыпана красным перцем ровно так, как посыпали ее армянские хозяйки в Ереване. Как-то на гастролях вся труппа их театра была приглашена в гости к режиссеру местного театра — там-то и угощали среди всего прочего замечательным домашним вяленым мясом. Ольга Леонидовна понимала, что и Ереван стал другой, и бастурма иная, оставалось надеяться, что армянские хозяйки остались прежними. В том смысле, что традиции делать это поистине царское угощение передались из поколения в поколение. Ольга Леонидовна задержалась на миг у новой пластиковой двери преображенного магазина «Армения», покачала головой и, вздохнув, скрылась в огромной арке старого сталинского дома. Она спешила, поскольку сегодня, как было уже заведено давным-давно, к ней должен был приехать гость, ее старинный знакомый Хвостов Владимир Иванович. Владимир Иванович уверенно преодолел путь от дипломатического работника до бизнесмена. Будучи владельцем известного финансового холдинга, он, пользуясь привилегиями возраста и солидного банковского счета, счел возможным взять шефство над старинной знакомой, актрисой театра. Предложение руки и сердца, которые периодически делал Хвостов, Самарина оставляла без внимания, только с досадливой шутливостью сетовала на однообразие формулировок. Хвостов был человеком умным, добрым и терпеливым. А потому не упускал даму сердца из виду, опекал ее, делая вид при этом, что такая самостоятельная особа, как она, в «поводыре» не нуждается.