Наталья Орбенина

Исповедь авантюристки

Глава 1

«Милостивый государь мой, Константин Митрофанович!

Пишу к Вам не только потому, что Вы служите в полицейском ведомстве, но и потому, что Вы родная Андрею Викторовичу душа. Питаю надежду на сочувствие и скорую помощь в постигшем нашу семью несчастии…»

«Ах, нет, невозможно, казенно, нескладно. Господи, да как же попросту попросить помочь?» Аполония Станиславовна с тоской смяла листок и бросила его в корзину. Письмо ей не давалось, и она знала почему. Она боялась назвать вещи своими именами, чтобы не накликать еще большей беды. Андрей Викторович, ее супруг, совладелец и директор одного из самых популярных закрытых пансионов для девушек, исчез, пропал таинственным образом. Как сквозь землю провалился!

Аполония собралась с духом и принялась за новое письмо. Оно было адресовано троюродному брату мужа, служившему в Петербургской сыскной полиции следователем. Сердюков, так звали родственника, иногда заезжал к ним. Аполония слегка смущалась этого неразговорчивого, одинокого человека, который, как ей казалось, и не выходил из полицейского участка, проводя все дни свои в неустанных трудах на благородном поприще защиты законопослушных обывателей. Она и подумать не могла, что ей придется когда-либо просить его помощи!

«Дорогой Константин Митрофанович! У нас превеликая беда. Не знаю, как и сказать. Андрей пропал, уже как неделю. Ни письма, ни записки, вообще никаких следов. Я делаю вид, что ничего не случилось, пансион работает, девочки учатся. Я веду все дела сама. Говорю, что господин директор в отъезде по срочным делам. Но ведь так долго продолжаться не может! Боюсь скандала, родители тотчас же разберут детей, и тогда пропало дело всей Андрюшиной жизни! И это теперь, после тех неприятных для репутации нашего пансиона статей в газетах с немыслимыми обвинениями в наш адрес! Ума не приложу, что с ним сталось. Вы ведь его знаете, он человек обстоятельный, легкомысленные порывы ему не свойственны. Впрочем, я готова принять любую новость, которая прояснит ситуацию. Пребываю в величайшей тревоге. Молю, сохраните мое письмо в тайне от кого бы то ни было. Надеюсь, что откликнетесь.

Ваша Аполония Хорошевская».

Запечатав письмо, молодая женщина позвала горничную и приказала отправить письмо немедля. На конверте она написала домашний адрес Сердюкова. Ничто не указывало на то, что оно адресовано полицейскому следователю.

Горничная, выходя из комнаты, уже в дверях вдруг остановилась:

— А Андрей Викторович скоро будут?

Аполония вся внутренне сжалась.

— Вероятно, скоро. А на что он тебе?

— Так ведь жалованье обещали прибавить в этот месяц. Ведь я и у старших барышень в дортуаре прибирала, когда их горничная захворала.

— Да, да, конечно! — торопливо проговорила Аполония и поспешила в другую комнату за деньгами. — Вот тебе, а теперь поскорее отправь письмо!

— Премного благодарствуйте! — Горничная скользнула цепким взором по немного растерянному лицу барыни и быстро вышла вон.

«Догадывается! Плохо я умею лгать! Актриса из меня негодная! Господи, помоги Андрюше! Куда же он запропастился?»

Аполония Станиславовна глянула на себя в зеркало. Лицо было бледное, выражение лица слишком напряженное. Она почти бездумно провела щеткой по пышным темно-русым волосам, собранным в высокую прическу валиком. Попыталась улыбнуться, вышло плохо, кисло.

Из-за дверей неслась трель звонка. Пригладив и без того безукоризненный белый кружевной воротничок, она глубоко вздохнула и вышла из директорских апартаментов с высоко поднятой головой.

Навстречу ей попадались учителя, спешившие в классы с книгами, картами, чучелами. Пансионерки в темно-зеленых платьях с пелеринами при виде любимой начальницы сделали глубокий реверанс и хотели было обступить ее с веселым щебетаньем, но на сей раз госпожа Хорошевская их разочаровала:

— Ступайте, ступайте, милые дети, по классам! Мне нынче некогда. У меня много дел!

Девочки разбежались, и только одна, маленькая и очень хрупкая на вид, прижалась к ее руке.

— Лизонька! Дружок! Ты что-то грустна нынче?

Она погладила девочку по головке с особенным чувством. Лизонька приходилась директрисе родной племянницей. В пансионе она была первый год, скучала по дому, и даже присутствие любящей тетки не скрашивало тоски ребенка по матери.

— Маменька нынче снилась! Проснулась, а ее нет. Я даже заплакала! — тихо пролепетала малышка.

— Полно, Лиза! Ты опять плачешь! Посмотри, сколько вокруг милых и веселых девочек! Они не плачут, хотя тоже скучают по своим родителям. А ведь подле них нету, как у тебя, дяди и тети.

Аполония старалась казаться бодрой, но чуткое сердце ребенка угадывало тревогу тетки.

— Андрей Викторович скоро вернется? Он вместе с моей мамой приедет? Да?

— Вот уж не знаю, как на этот раз получится.

Аполония снова погладила девочку по светлой головке, украшенной черным атласным бантом. Муж действительно частенько, когда бывал в столице по делам, заезжал к свояченице.

Раздался пронзительный звонок. Швейцар Яков, в обязанности которого входило не только смотреть за парадным входом, но и подавать звонки на уроки, с усилием тряс большим медным звонком, гулкий звон которого разносился по всему зданию пансиона.

День полетел стремительно. Аполония взвалила на себя весь груз забот: проводила занятия, решала хозяйственные проблемы. Но чем бы она ни занималась, тревога неотступно грызла ее сознание. Конечно, Андрей молодой, привлекательный мужчина. Говорят, у всех женатых мужчин, какими бы примерными семьянинами они ни были, случаются посторонние связи, скоротечные романы. Наверное, она уже немного ему надоела, со своей непомерной лаской, неистовой, ненасытной любовью. Она слышала также, что мужья иногда сильно пьют, себя забывают. Андрей не из таких, но ведь всякое может приключиться! Только бы он объявился живой и невредимый. А там уж они разберутся. Только бы не вышло наружу. Очередного скандала пансион не вынесет, все пойдет прахом!

— Сударыня! Вы слушаете меня? — неожиданно резко раздалось рядом.

Она уже минут десять разговаривала с учителем истории и философии господином Мелихом, но так погрузилась в свои мысли, что совсем забыла о собеседнике.

— Мне кажется, сударыня, что вы не совсем правильно поняли меня. Мы говорили с господином директором, что он уж нынче сам рассмотрит предложенный мною план лекций. Я корпел над ним весь прошлый год! Ведь это была идея господина директора!

— Да, да! — поспешно ответила Аполония. — Я понимаю вашу озабоченность. Конечно, Андрей Викторович непременно вызовет вас к себе тотчас, когда прибудет. Не беспокойтесь, ваш труд, несомненно, будет оценен по достоинству.

Она поторопилась отойти от учителя. Тот уже намеревался познакомить ее с содержимым увесистой папки, которую сжимал под мышкой.

К вечеру, когда занятия в классах закончились и пансионерки и старшего и младшего класса разошлись по своим дортуарам, Аполония поспешила укрыться за дверью директорской квартиры. Вдруг она услыхала, как во двор въезжает экипаж.

Господи, неужели Андрей? Неужели Господь услышал ее мольбу? Или, может, это Сердюков уже получил письмо и примчался быстрее ветра? Она нетерпеливо выглянула в окно, не дожидаясь доклада горничной. Из роскошного ландо плавно вышла нарядная женщина. Приезжая подняла голову, ища взглядом окна квартиры директора, и, заметив Аполонию, приветливо помахала рукой. Это была старшая сестра Аполонии Аделия, мать Лизы.

Сестры обожали друг друга, всегда радовались встрече. Но теперь приезд Аделии оказался некстати. Аполония не хотела раскрывать ужасную тайну до выяснения каких-либо обстоятельств, но и притворяться перед сестрой она не могла, слишком хорошо они знали друг друга.

Через минуту гостья уже вплывала в гостиную. Аделия носила траур по мужу. Но даже вдовьи одежды не заглушали в ней врожденного вкуса и изящества. Некоторые вдовы кокетничают в своем черном убранстве. Аделия не принадлежала к породе таких безнравственных особ. Ее горе было безмерно, и она носила траур с особым чувством. Черное платье, став ее основным нарядом, отличалось изысканным вкусом и своеобразием: чего стоили одни плерезы — эти печальные символы невосполнимой утраты, нашитые по вороту и рукавам платья!

Сестры были очень похожи, обе высокие, полногрудые, статные. Правда, Аполония всегда считала Аделию более привлекательной. Большие, ласковые серые глаза сестры казались бездонными, притягивали к себе, проникая взглядом в самую душу.

Они нежно поцеловались.

— Ты бледна нынче. Нездорова? — Аделия сняла перчатку и провела мягкой рукой по щеке сестры.

— Просто устала.

— Яков сказал, что Андрей Викторович в отъезде? Отчего он не зашел к нам?

«К нам. Она все еще говорит так, хотя живет одна», — молниеносно пронеслось в голове у Аполонии.

— Не знаю, вероятно, дела, — спокойно ответила Аполония и, чтобы перевести разговор, сразу спросила: — Как там Лека?

— Чудит по-прежнему. Но я ее давненько не видела, — со вздохом ответила Аделия. Таким тоном обычно говорят либо о неизлечимых больных, или о запойных пьяницах.