Наталия Орбенина

Тень Эсмеральды

Исполнение самых сильных наших желаний становится часто источником величайших наших скорбей.

Сенека

Часть первая

Глава первая

Следователь петербургской полиции Константин Митрофанович Сердюков испытывал неведомое доселе блаженство. Что еще может испытывать человек, всю жизнь свою положивший на алтарь служения Отечеству, неустанно и ретиво исполнявший свой долг, не помня ни отдыха, ни забвения от забот и тревог своей непростой службы. И вдруг словно остановился на бегу и оказался как по волшебству вдалеке от хмурого неба столицы, от надоевшей суеты полицейского участка, от строгого взора начальства, от пыли и шума большого города. Не стало вдруг пустой и холодной холостяцкой квартиры, где его одиночество разделяла только кухарка. Вместо всего этого следователя окружал жаркий воздух, напоенный незнакомыми ароматами, шелестело море, подкатываясь под самые носки башмаков. Окружающая природа напоминала ожившие страницы из книжки, которую он читал в гимназические годы, — там обстоятельно описывалась природа и жизнь южных губерний Российской империи. По вечерам в кустах стрекотали цикады.

Солнце понемногу скатывалось к горизонту, убавляя жар, который оно щедро дарило курортникам. Сердюков потер облупившийся нос. Его белая кожа, не привыкшая к солнцу, приобрела неприлично кирпичный цвет, зудела и к тому же стала облезать клочьями. Столь неприглядный вид необычайно конфузил Константина Митрофановича, который и без того был очень невысокого мнения о своей внешности. Увы. Создатель наградил его цепким умом, незаурядной памятью, невероятной энергией и жизнестойкостью. Но поскупился на внешнюю красоту, и не досталось бедному Сердюкову ни капельки привлекательности. Высокий, худой и такой нескладный, точно ходячий циркуль. Удлиненное лицо, маленькие глаза. Какого цвета? Да Бог его знает какого, он и сам затруднялся ответить. А уж длинный нос, так и вовсе беда! Одним словом, пропащее дело смотреть на себя в зеркало. Поэтому Сердюков и не смотрел, да и некогда ему было. Не до пустяков.

Постепенно в разряд пустяков попали и женщины, и товарищеские пирушки. Одиночество цепкой рукой ухватило следователя. Теперь он жил только службой, ничего не замечая вокруг. Или стараясь не замечать. Что проку лелеять надежды, носить в груди нежное чувство, если никогда тебе не суждено увидеть в других глазах его отблеск?

Сердюков вздохнул. Вот, это все от вынужденного безделья всякие глупые мысли в голову лезут. Был бы он теперь на службе, так и некогда было бы предаваться тоскливым рассуждениям. Ох, зря! Зря он поддался на уговоры и направился в эту тмутаракань поправлять надорванное от служебного рвения здоровье! Ему, преданному служаке, лучший отдых — новая работа! Константин Митрофанович потянулся и встал со скамьи. От долгого сидения тело затекло, он пошевелил ногами и руками, повертел головой. Раздался хрустящий звук. Сердюкова передернуло. Он уже привык не обращать внимания на этот хруст, столь неприятный для окружающих. И все бы ничего, да только стали болеть суставы, стало трудно вставать, приседать, долго быть на ногах. Столичные эскулапы в один голос уверили его, что дальше картина будет еще печальней, что надобно лечиться, что ежели болезнь запустить, так можно и до срока в отставку выйти. Мысль о том, что он может оказаться не у дел, повергла обычно сдержанного следователя в состояние, близкое к паническому. Что он будет делать на пенсии? Ведь он не умеет ничего, как только преступников ловить, выводить на чистую воду мошенников! Понукаемый скрытой угрозой, Сердюков выправил отпуск и нехотя отправился в Крым лечиться грязями.

Грязелечебница в Мойнаках, что вблизи Евпатории, вызвала у Сердюкова поначалу ощущение гнетущей тоски и раздражения. Он не привык к безделью и праздности. Но тут пришлось подчиниться и принять порядок вещей таким, каков он есть. Дисциплинированно, как солдат, следователь посещал все прописанные процедуры. Первая встреча со знаменитыми целительными грязями привела его в оторопь. Пришлось погрузиться в вязкую, горячую темную жижу, которая обхватила его целиком, и в какой-то момент он почувствовал себя человеком, которого засосала трясина. Фельдшерица, приветливо и ободряюще улыбаясь, водрузила над его головой парусиновый зонт и ушла. Сердюков попытался высвободиться, но грязь чавкнула и не отпустила его. Пришлось примириться, хотя со стороны, вероятно, смотрелось забавно. И уж точно никто бы сейчас не подумал, что человек, сидящий с жалким видом в этой ванне, — гроза всех петербургских преступников.

Помимо грязи доктор предписал купания в соленой воде лимана, именуемой рапой. Сердюков, страшно стесняясь своего худого костистого тела, старался выбирать время, когда на пляже находилось как можно меньше купальщиков. Скинув в кабинке одежду, он, вжав голову в плечи, трусцой устремлялся на мостки и поскорее окунался в жгучую соленую воду. Потом спешил обратно, сотрясаясь всем телом, на котором выступали кристаллики соли.

Через неделю пребывания на курорте, несмотря на то, что пока видимых улучшений не произошло, Сердюков вдруг почувствовал, что его стали посещать мысли, ранее неведомые. Что неразрывный обруч долга и служения стал понемногу ослабевать. Константин Митрофанович заметно перешел с энергичного и быстрого шага на медленную и ленивую поступь, столь свойственную всем курортникам. Куда спешить? Он даже стал сидеть на лавочках под кипарисами или на теплом песочке у воды. Он вдруг увидел, что в мире кроме людской подлости и злобы существуют яркие закаты, что по ночам на небе зажигаются огромные светящиеся звезды, а море светится таинственным и загадочным светом. Груз прежних лет, неудач, разочарований, — все исчезло как-то само собой.

И жизнь стала приобретать другие краски, помимо оттенков серого.


— Вечер добрый, господин Сердюков. Как нынче ваши суставы? Принимали ли вы сегодня грязь?

Полицейский вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Перед ним стоял высокий господин в светлом чесучовом костюме, парусиновых туфлях и соломенной шляпе. Боровицкий Анатолий Ефремович. Курортник со стажем, отец многочисленного семейства, обладатель неизлечимых недугов.

— Благодарствуйте, нынче, как мне кажется, лучше, — Сердюков для верности повертел кистями рук. — Только, однако же, не могу привыкнуть я ко всему этому.

— Вы сами процедуры изволите иметь в виду, грязелечение?

— Да, именно. Неловко как-то, вроде человек, а как свинью в грязи вымажут, и лежи, грейся!

— А вы, сударь, эстет! — Боровицкий засмеялся высоким тонким голосом, что странно диссонировало с его внушительными размерами. — Да-с, согласен с вами. Это не эстетично. Только ведь и хвори не красят нас. Так уж лучше помучиться на курорте, чем потом в постели.

— Вы правы, — согласился следователь. — А где ваше милое семейство?

Он приставил руку ребром к глазам, чтобы заходящее солнце не мешало ему глядеть на собеседника.

— Сейчас придут, куда же им деваться! Только ведь маленькие дети, вы же понимаете, с ними столько мороки, столько возни. Вот и тянутся долго, пока соберутся, нет мочи стоять и ждать их по часу!

В его голосе прозвучала усталость и раздражение.

Сердюков покивал с понимающим видом, словно и у него семеро по лавкам. Между тем семейство Боровицкого не заставило себя долго ждать. Раздался веселый гвалт и визг.

— Да вот и они сами! — обреченно произнес усталый отец.

Константин Митрофанович посмотрел на него с сочувствием. Боровицкий еще был молод, ему было чуть за тридцать. Но уже успел устать от жизни, народив пятерых детей за десять лет брака. Боровицкие были теми немногими курортниками, с которыми Сердюков поддерживал мимолетное знакомство. Милая, шумная, непоседливая семья. Полицейский почти сразу запомнил, кого из детей как зовут, чем заслужил благосклонность госпожи Боровицкой. Она же сочла своим долгом заботиться об одиноком неприкаянном господине. И посему, как только они появлялись на пляже, в парке лечебницы, в зале ресторана, семейство непременно устремлялось к Сердюкову, чтобы осведомиться о его успехах в борьбе с коварным недугом.

Пребывание в лечебницах и на курортах невероятным образом повышает интерес обывателей к медицине. Еще недавно мнившие себя совершенно здоровыми, люди быстро становятся большими знатоками болезней, лекарств и способов лечения даже того, что уже неизлечимо. У кого что болело, ныло, чесалось, стреляло, кто умер, а кто чудесным образом исцелился, — вот самые животрепещущие темы для подобных бесед.

Сердюков приготовился к неизбежному, отступать было некуда. Шумное семейство, смеясь, галдя и крича, приближалось неумолимо, как девятый вал. Дети разного возраста, старшему девять, младшему два года, скакали вокруг матери, няньки и высокой барышни с недовольным лицом — сестры Боровицкого Зинаиды. Замыкал процессию лакей, тащивший высокую пляжную корзину, сидя в которой дамы Боровицкие прятались от палящего солнца, пытаясь уберечь носы, плечи и прочие части тела от коварных лучей.

— Милейший Константин Митрофанович, как поживаете, как вы спали нынче? — пропела мать семейства, одетая в розовое легкое платье без корсета и шляпу с розовыми же маргаритками. И, не дожидаясь ответа, заохала:

— А я этой ночью почти не спала, такая духота, голова совершенно раскалывалась, все ворочалась, вставала, да и дети были беспокойны. Боюсь, не было бы нынче сильной грозы, что-то пугающее в атмосфере, давит грудь, словно дурное предчувствие. Вы верите в предчувствие, господин Сердюков? — она сложила кружевной зонтик и присела на скамейку.

— Полно, матушка, что ты городишь, какое может быть предчувствие у господина следователя? — урезонил жену Боровицкий, окинув её недовольным взглядом. Он не поощрял местной курортной моды дамам в сильную жару появляться на людях без корсета. — Да и спала ты крепко, тебе, верно, просто сон плохой приснился.

— Ах, вечно ты, Анатоль… — с обидой начала было жена, но осеклась, постеснявшись продолжать при постороннем человеке.

Сердюков смотрел на госпожу Боровицкую с улыбкой и сочувствием. Милая, добрая, чуткая, славная, любящая. Курочка-наседка, хлопотливая и отзывчивая душой. Чудная жена, прекрасная мать. Чего еще желать мужчине? Однако же в тоне Боровицкого нет-нет да промелькнет раздражение, снисходительность по отношению к своей супруге. Конечно, спору нет, он красавец, яркий, темноволосый, высокий, правда, уже с брюшком и вторым подбородком, но все равно хорош! Она же, видимо, в юности тоже была прелестна, но многочисленные роды придали её фигуре полноту, заботы наложили на лицо неизбежный отпечаток.

— Благодарю вас, сударыня, за ваше неизменное внимание к моей скромной персоне, — Сердюков шутливо приподнял светлую шляпу. — Мне, как человеку одинокому, такое внимание в диковинку. Оно даже, извините, пугает!

Боровицкие дружно засмеялись.

— Ни за что не поверю, что полицейские чего-нибудь боятся! — воскликнула молодая девушка, сестра Боровицкого. Она отошла от детей, резвившихся у кромки прибоя, оставив их на няню, и тоже присела около Сердюкова. Детки дружно принялись ковырять палкой студенистое тело большой фиолетовой медузы, выброшенной волной на берег. Старшие же заспорили, сколько сортов халвы они попробовали за это время. Шоколадная, ореховая, фисташковая, миндальная… Нет, еще сахарная, ванильная…

— Увы, Зинаида Ефремовна, мы такие же живые люди, как и прочие рабы божии. Нам так же свойственны все страхи рода человеческого, — мягко ответил полицейский и незаметно отодвинулся от собеседницы, чтобы никоим образом не прикоснуться ни к одежде, ни к руке барышни.

— Знаем, знаем, чего вы боитесь! — лукаво погрозила пальчиком Таисия Семеновна Боровицкая. — Боитесь, что Амур ранит ваше сердце!

Сердюков вздрогнул и принужденно засмеялся. Зинаида опустила голову с высоко заколотыми на затылке волосами и стала пересыпать песок сквозь пальцы, избегая взгляда собеседника. Кажется, следователь оказался прав в своих ужасных подозрениях. Неужели семейство Боровицких окружило его плотным кольцом своей заботы, чтобы пристроить наконец замуж сестрицу Зиночку? Боже милосердный! Она, конечно, неплохая девушка, и даже симпатичная, правда, без той яркости, которая досталась брату Анатолию. Но ведь недаром засиделась в девках! Насколько успел заметить Сердюков за время непродолжительного курортного знакомства, характер Зина имела своенравный и капризный. Затянувшееся девичество, похоже, добавляло масло в огонь её нерастраченных чувств. Боровицкие возили её с собой по курортам с надеждой найти ну хоть какого-нибудь жениха из отставников — военных, чиновников средней руки. Да только пока все без толку. К тому же из экономических соображений мадам Боровицкая норовила приспособить золовку в виде еще одной няни и гувернантки для своих детей. Но возня с малышами и поиск жениха — вещи несовместимые!

Сердюков приглянулся Боровицким. Они навели о нем справки в гостинице и были поражены, что такой достойный человек пребывает в одиночестве. Конечно, полицейский — не бог весть что, человек небогатый. Но по всему видно, что порядочный. Без пороков, словом, отчего не попробовать?

Так рассуждала Таисия Семеновна. Анатолий Ефремович только пожал плечами. Сама же Зиночка не испытывала к новому знакомому никакого интереса, и только понукаемая женой брата принимала участие в охоте на жениха.

Все эти уловки Сердюков раскусил почти сразу. Ему стало смешно и противно. Боровицкие производили на него приятное впечатление, но только как временные знакомые, о которых он скоро позабудет. Но сделаться зятем? Благодарю покорно.

— Мы нынче намеревались нанять лодочника-грека да прокатиться по морю. Не желаете ли присоединиться к прогулке? — спросила Таисия Семеновна.

— Благодарю, но вынужден отказаться. Не сочтите меня невежливым, господа! Однако я засиделся, надобно мне пройтись. К себе пойду, пораньше лягу.

Следователь поднялся, отряхнул песок, помахал всем шляпой и быстро ретировался, оставив Боровицких в неприятном недоумении.

Глава вторая

— Вот, опять, опять сбежал! — в сердцах воскликнула Таисия Семеновна. — Зина, ты бы хоть самую малость потрудилась заинтересовать собой господина Сердюкова!

— Ах, как все это мне гадко, гадко! — вскричала Зина и бросила пригоршню песка в сторону Таисии. — Вы меня точно товар лежалый предлагаете!

— Что ж поделаешь, если так оно и есть? — хмыкнул Анатолий Ефремович. — Невесты — товар скоропортящийся!

— Анатоль! — жена покачала головой.

Но оскорбительные слова уже были услышаны. На глазах Зины вскипели слезы обиды и негодования.

— Конечно, разумеется! Только на что я трачу уйму времени? Не вы ли экономите, не нанимая гувернантки? Не я ли целыми днями вожусь с вашими детьми?

— Что ты, что ты, тихо! — зашикала Таисия Семеновна.

Дети, игравшие у воды, чуть поодаль, подняли головы и стали прислушиваться к ссоре старших.

— Как можно так говорить, ведь это твои родные племянники!

Но Зина уже не могла остановиться. Накопившаяся обида полилась неудержимым потоком.

— Хорошо тебе было, дорогой брат, когда папаша и мамаша нашли тебе выгодную невесту и устроили брак с Таисией. Сам бы ты тогда, после злосчастной дуэли, после истории с Розалией, что бы мог поделать, кто бы за тебя отдал свою дочь! Если бы папенька тогда не…

— Замолчи! — зашипел Анатолий и вскочил, словно хотел ударить сестру.

— О чем вы? — Таисия испуганно переводила взор с одного на другого. — О чем это вы говорите? О какой дуэли, Анатоль?

— Глупости! Это она в сердцах сказала. Все пустое, — он деланно махнул рукой и нехотя поднялся.

Женщины остались сидеть на скамейке. Вечернее солнце неизбежно катилось к горизонту. Обычно это самое приятное время семейство проводило в неге на пляже. Сегодня вечер оказался испорчен. И не только вечер. Тяжелое недоверие, подозрение и недосказанность разъедают самые дружные и любящие семьи.

— Я требую, чтобы ты мне объяснила, о чем шла речь! Я имею право знать все, что относится к моему мужу, к нашему браку, — Таисия сердито посмотрела Зине в лицо.

— Ты напрасно так сердишься, — Зина поняла, что в гневе наговорила лишнего, и снова принялась ковырять песок. — Ничего особенного, ничего важного. Просто глупости, которые бывают в юности у каждого мужчины, и ничего больше. Ты же знаешь, какой он у нас самолюбивый. Он не хочет, чтобы ты знала о его слабостях или промахах. Он так тебя любит, так дорожит тобой и твоим мнением!

Зина замолчала. Вранье выходило нескладное, да делать нечего. Сами виноваты, довели.

— Да прекрати же ты возиться в песке, точно дитя малое! — Таисия поняла, что больше ей ничего не скажут. Что ж, она все равно найдет возможность все вызнать. Что за дуэль такая? Анатолий и дуэль? Да может ли такое быть!

— Ах, как нынче жарко! — желая перевести разговор на другое, произнесла Зина.

— Чего же ты хочешь, юг! — раздраженно ответил брат. — Если не желаешь жары, надобно приезжать в сентябре, в бархатный сезон.

— А отчего такое название? Бархатный?

— Оттого, что по вечерам становится прохладно, и, вышедши погулять, дамы и кавалеры наряжаются в бархатные жакетки и пиджаки.

— Опять ты насмехаешься надо мной! — Зинаида надула губы. Анатолий же направился к детям, которые оставили медузу и принялись собирать ракушки и мелкие разноцветные камешки, отшлифованные водой.

Таисия посмотрела в сторону мужа и детей. Как он хорош! Как она любит его! Несмотря ни на что!

Зина тоже смотрела на брата, и перед её взором невольно всплывали иные картины.


Зина уже полчаса как вернулась с прогулки, да все никак не могла собраться. Уже давно родители заждались на веранде к обеду, а молодежь все не появлялась. Зине шел пятнадцатый год. Учеба в гимназии не задалась, и родители взяли для дочери гувернантку, чтобы та научила барышню всему тому, что необходимо молодой женщине. Выбирали долго и, наконец, по отличным рекомендациям в дом прибыла гувернантка. Звали её Розалия Марковна Киреева. Жаль, что к бумагам не прилагается портрет кандидатки. Маменька, Полина Карповна, как увидела гувернантку, так и расстроилась, чуть ли не до слез. Девушка оказалась красоты невиданной, полная грации и природного изящества, с изысканными манерами и удивительным очарованием. Но разве можно нанимать такую в дом, где есть юноша, в котором кровь кипит, как чайник на плите? И не откажешь, коли уже согласились, и только потому, что, мол, слишком, слишком красива для гувернантки.

Гувернантка, между тем, свое дело знала хорошо. И, несмотря на нервозный характер своей подопечной и её непреодолимую лень, умудрилась найти с ней общий язык и подвигнуть к учению. Худо-бедно дело пошло на лад. Однако хозяева не спускали глаз с девушки, боясь, что её чары околдуют падкого на все яркое Анатолия. Так прошел год, потом еще полгода.

Летом Боровицкие выезжали на дачу в южную Финляндию. Там, среди живописной природы Иматры, неподалеку от озера Сайма, вблизи от удивительного по красоте водопада Иматранкоски, образуемого рекой Вуоксой, они имели хорошенькую дачку. Бурные потоки водопада привлекали петербургскую публику, иной раз летом в Иматру прибывало до четырнадцати поездов в день желающих полюбоваться красотой водопада и каньоном реки Вуоксы. Поэтому каждое лето на дачу к Боровицким приезжало целое общество, гостило много молодежи.