5

— Должен тебе сказать, Михаил Львович, что сие весьма странно, — начал Лугин. — Ты обратил внимание, как Полина Платоновна нынче внимательна к своему управляющему? За карточной игрой это так бросалось в глаза.

— Нет, я ничего не заметил, а что? Разве было что-то особенное, Александр Петрович? — вопросил Нулин.

— Бесспорно. И не заметить это было невозможно. Странно, что ты, при всей твоей любви к Полине Платоновне, ничего не разглядел.

— Что? И впрямь? — встрепенулся Нулин. — Неужто я так слеп? — прибавил он недоуменно.

— Не слеп. Ты просто не влюблен. А коли так, то я остался единственным претендентом на руку и сердце прекрасной дамы, и посему…

— Э, нет, Александр, нет! Это тебе никак не удастся! — живо возразил Нулин. — Не позволю! Я ничего не заметил не оттого, что не влюблен, а оттого, что смотрел просто в другую сторону!

— Это в какую?

— В сторону карт! Поэтому я нынче в выигрыше, а ты — нет.

— То-то вы меня все ремизили [Ремизить в картах — вводить в ошибку, в штраф или в проигрыш неправильной игрой или вводить в ошибку и штраф с расчетом.], милостивый государь! Не на дуэль ли вас вызвать? — рассмеялся Лугин.

— Полно нести вздор!

— Верно. Пойдем-ка в дом.

Приятели отправились к дому, покинув сад, где к вечеру разбрелась вся компания. Компания, впрочем, небольшая: Полина Платоновна с Лидией, Черкесов да Лугин с Нулиным.

Правду сказать, Черкесов тут же ушел, отговорившись делами, и задумчивый взгляд, которым наградила его при прощании хозяйка дома, как раз и заставил господина Лугина высказать приятелю все то, что мы узнали.

Полина Платоновна до сих пор не могла в Себя прийти от откровений Петра Ивановича в тот знаменательный день. Ах, жена! Что за магическое слово! Как оно тут же перевернуло все в душе невозмутимой доселе Полины Платоновны. Право слово, раньше, когда она полагала его человеком свободным, искать его внимания казалось ей вовсе неприличным. Да и пристало ли богатой вдове принимать знаки внимания от собственного управляющего? Но теперь… Теперь, когда управляющий потерян для нее, в душе Полины Платоновны поднимались и бурлили чувства, на кои ранее она считала себя неспособной. Неужели любовь?

Но она гнала, гнала от себя эту мысль! Но как всякая правдивая и запретная мысль, она, как назло, возвращалась, не желая покидать удобное убежище в сердце молодой и одинокой женщины.

А что же Черкесов? Поначалу он был весьма удовлетворен сложившимися обстоятельствами. Ибо желания и терзания его милой хозяйки стали ему видны и приятны. Но после… Что же после? Этот вопрос он задавал себе каждый день с того памятного им обоим разговора. И помыслить нельзя было, чтобы эта желанная женщина теперь ответила на его чувства. Но как же о том мечталось…

Итак, господин Черкесов покинул общество, разбредшееся после обеда по саду по случаю приятной погоды. Лидия, с некоторого времени потерявшая всякий интерес к Петру Ивановичу, теперь искала, к кому бы приложить свои чувства, так и бурлившие в ней с тех пор, как ей сравнялось пятнадцать лет.

Нынче для излияния своих страстей она решила избрать Михаила Львовича Нулина как существо более рассеянное и слабое, а потому, по ее мнению, безусловно поддающееся влиянию нежных чувств. Едва только приятели набрели на беседку, в которой Полина Платоновна отдыхала с племянницей, Лидия Андреевна тут же завладела вниманием господина Нулина, еще не отошедшего от откровений приятеля, и с легкостью увлекла его по тенистой дорожке в глубину сада, оставив таким образом тетушку наедине с Александром Петровичем.

— Полина Платоновна, — начал Лугин, сев рядом с молодой женщиной. — Нынче вы сами на себя не похожи. Что с вами?

— Ничего, — невозмутимо ответила та, — я нынче такая же, как и всегда.

— Вовсе нет! — с живостью возразил Александр Петрович. — Ежели бы я не знал вашего каменного сердца так близко, — он с улыбкой склонился перед ней, — я бы предположил, что вы увлечены кем-то…

— Увлечена? Что за вздор? В каком это смысле?

— Увлечены, в смысле влюблены.

— Что? Вздор! Влюблена? Я? — Она обернулась к собеседнику и вдруг с лукавством переспросила: — Не в вас ли, сударь мой?

— Увы, нет, — покачал головой Лугин. — Я был бы счастлив, заметь хоть малейший признак сердечной склонности ко мне с вашей стороны, но, увы, это не я.

— Кто же? Ежели вы так ясно все видите, то объясните, кто же предмет моих чувств, ибо я не могу ничего придумать на сей счет, — ответила Полина Платоновна.

— Нет. Я не выскажу вам свои соображения.

— Отчего?

— Боюсь, как бы не оказались они правдой, — покачал головой Лугин.

— Вот как? — Она встала. — Так, сударь, я вас утешу. Я ни в кого не влюблена. И все, что бы вы ни сказали на сей счет, полный вздор.

— Как вам угодно, Полина Платоновна. Ежели вам угодно считать меня вздорником, то воля ваша. — Он поднялся вслед за ней.

В ответ на эти слова дама наградила кавалера холодной усмешкой и, высоко подняв голову, пошла прочь. Лугин несколько помедлил, задумчиво глядя ей вслед, но все же пошел за ней.

Через несколько минут эта пара (Лугин через некоторое время решился предложить руку Полине Платоновне, и она благосклонно ее приняла) наткнулась на хохочущую Лидию, которую Нулин раскачивал на качелях. Качели были, собственно говоря, изобретением дворового мастера для дворовых же девок. Но Лидия по невозбранной живости не могла упустить сего развлечения.

Полина Платоновна как-то высказала ей, что подобные забавы не пристали дворянке, которой надлежит быть скромной, бледной и томной, чтобы иметь успех в обществе. Но Лидия пренебрегала подобными советами. Господин Нулин, как видно, тоже ничего не имел против такого пренебрежения, тем более что изящная ножка юной девы так игриво обнажалась до самой щиколотки и чуть выше, что это давало пищу для определенных размышлений.

Честно признаться, Михаил Львович, качавший Лидию на остроумном сооружении, по зрелом рассмотрении нашел, что это происшествие представляет в некотором образе картинку Фрагонара «Качели» с той только разницей, что его дама, сидевшая на качелях, демонстрировала только ножку, да и кавалер (сиречь господин Нулин) не в пример скромнее Фрагонарова искателя пикантных забав.

Полина Платоновна, не сумевшая оценить подобных вольностей в силу своего пола и родственных чувств к племяннице, строго нахмурилась, всем своим видом давая понять, что не одобряет подобной забавы.

Лидия и кавалер тут же заметили ее неудовольствие и поспешили исправиться, погасив веселый смех и переменив положение. То есть Лидия сошла с качелей и чинно, опираясь на руку Михаила Львовича, проследовала вослед за тетушкой.

Лугин украдкой укоризненно покачал головой, адресуясь к приятелю. Тот пожал плечами и закатил глаза к небу.

«Ну что же тут поделаешь?» — говорил весь его вид.

День этот окончился, как и прочие. Гости откланялись и уехали, хозяйки же разошлись по спальням. Каждая с собственными мыслями, которые мы тут привести не беремся из-за полнейшей их сумбурности и невнятности.

Ежели сумбур в душе и сердце, откуда взяться стройности в мыслях?

6

Мысли Петра Черкесова также не отличались логической стройностью. Прямо скажем, они были невнятны. Ночь он провел спокойно, крепко заснув до самого утра, но вот утром… Утром его сомнения проснулись с новой силой.

Впрочем, он сам поставил себя в столь обескураживающее положение. Однако недаром Черкесов был офицером. И офицером предприимчивым, на что указывали его многочисленные награды.

Он решил нынче же выяснить, что ожидает его. Вчера Полина была так нежна с ним, так доброжелательна и так печальна. Еще до того, как он покинул общество, она несколько раз взглянула на него особенно пристально и осведомилась о его настроении с большей настойчивостью, чем обычно. А после, улучив момент, когда их никто не слышал, неожиданно завела разговор о превратностях жизни, порой лишающих людей счастья, которого эти люди вполне заслуживают благодаря лучшим свойствам своей натуры.

И вот теперь Черкесов медленно шел по саду, размышляя, с чего начать разговор. Он решил нынче же объясниться. И то сказать: сколько времени потрачено зря! Петр влюблен был в Полину Платоновну с той самой поры, когда впервые увидел ее. Прошло уж три года, а он все не решался объясниться. И не мог себе этого простить. Медлить и дальше было бы непростительной слабостью. Теперь он признается ей и в том, что солгал в прошлом разговоре, когда повествовал о своей жене, коей у него отродясь не водилось. Что же, пусть она даже прогонит его! Пусть, лишь бы избавиться от неопределенности.

Обуреваемый такими мыслями Петр Иванович буквально наткнулся на их предмет. Прелестная Полина Платоновна, особливо хорошенькая этим утром, решительным шагом направлялась в его сторону.

— Петр Иванович! — воскликнула она. — Я искала вас!

Черкесов несколько оторопело глянул на нее, еще не придя в лад со своими мыслями, но тут же ответил:

— Доброе утро!

— Ах, простите, — смешалась хозяйка. — Доброе утро… — Мне надобно кое-что обсудить с вами. — При этих словах Полина Платоновна принялась излагать то, ради чего искала его.

Это были очередные хозяйственные заботы, вовсе не заслуживающие интереса благосклонного читателя.

Все то время, что Полина говорила, Черкесов смотрел на нее с непередаваемым выражением, которое в определенный момент заставило ее умолкнуть и вопросительно посмотреть в ответ на Петра Ивановича.

— Что с вами? — произнесла она несколько удивленно.

— Что? — спохватился он. — Нет, ничего особенного…

— Но у вас странный вид, — озадаченно заметила Полина Платоновна.

— Вам показалось, — неожиданно хмуро ответил Черкесов.

— Да нет же, вы определенно чем-то недовольны! — воскликнула она.

— Разве только одним… — пробормотал он.

— Чем же?

— О, мое недовольство вовсе не стоит вашего внимания, — отвернулся Черкесов.

— Но все же… Быть может, я смогу быть вам полезной?

— Извольте, — с деланным равнодушием начал он. — Настроение мне портят, или, вернее, меня гнетут воспоминания о вчерашнем дне.

— Вот как? — Полина Платоновна выглядела озадаченной. — Но что вчера могло произойти…

— Полина Платоновна! — прервал ее Черкесов довольно невежливо. — Позвольте мне договорить, коль уж вы спросили!

Полина замерла от неожиданности и замолчала.

— Мне давно следовало сказать вам, дорогая моя Полина Платоновна, — он обернулся к ней, — я люблю вас!

Произнеся эти слова, Черкесов побледнел.

«Неужели я выговорил такое?» — Он закусил губу. Но отступать было поздно.

— Да, люблю… Люблю давно и страстно! И ничто не избавит меня от этого наваждения!

— Наваждения? — воскликнула она.

— Да, наваждения. Я…

— Постойте, Петр Иванович! — решительно прервала его Полина. — Ваши откровения несколько неуместны…

«Ах, что я говорю…» — подумалось ей.

Ведь от слов Черкесова все зашлось у нее в груди, и она ощутила даже некоторый трепет от его признаний. Ах, как бы желалось ей ответить на его признание ответным признанием и с нежностью взять за руку этого «романтического безумца», как она тут же мысленно окрестила его. Но…

Но честь не позволяла Полине Платоновне это сделать!

— Да, неуместны! — решительно продолжила она. — Особливо после вашего давешнего признания в том, что вы уже женаты!

— Я знал, что именно таким будет ваш ответ, — пробормотал Черкесов. — Иным он быть и не мог…

— Знали? И посмели говорить со мной о… о… — она остановилась, не зная, как продолжить фразу.

— Но я не думал, — внезапно возвысил свой голос Петр, — что мое признание вызовет столь сильное негодование. — Он сделал ударение на слово «сильное». — Неужели я настолько противен вам? Мне казалось, что моя персона не вызывает в вас отвращения. Или я ошибался? — Он в упор посмотрел на свою собеседницу, которая, когда он закончил говорить, сильно покраснела и упорно не желала поднимать на него глаз.

— О нет, зачем же говорить об отвращении? — спросила Полина Платоновна, обращаясь к купе деревьев, расположенной неподалеку. — Нет! Я всего лишь хочу сказать, что ваше признание неуместно с той точки зрения, что… что… женатый человек не смеет тревожить покоя свободной женщины, и это… Это безнравственно, в конце концов! Но не только это! Нет, не только! Я… я не люблю вас. Да, не люблю! И я никак не ожидала услышать подобного признания и… Ах, как все это неуместно! — повторила она вновь.

— Не любите? — задумчиво повторил Петр Иванович. — Что же, тогда я прошу простить меня, — ответил Черкесов, коротко кивнув головой. — Отныне и впредь я буду знать свое место и никогда более не посмею тревожить вас столь неподобающими признаниями!

С этими словами он решительно пошел прочь. Полина Платоновна хотела было остановить его, но тут же укротила собственный порыв, сообразив, что это может быть неверно истолковано.

«О женщины, ничтожество вам имя!» [У. Шекспир.] — сказал поэт. Под этой фразой Черкесов бы сейчас охотно подписался!

— Ну что за безумие… — пробормотала она.

И вместе с тем не могла прекрасная Полина отделаться от мысли, что была слишком жестока. И жестока не только к Петру Ивановичу, но и к себе.

Все эти месяцы, что Черкесов служил в ее доме, она видела, насколько он хорош и превосходен перед прочими. Что Нулин или Лугин? Пустые, мелкие людишки, чьи дни заполнены бездельем да недостойными забавами. Другое дело Черкесов. Но даже не то главное, что на фоне всех ее соседей выглядел он человеком основательным, порядочным хозяином и вообще мужчиной, на которого, как ей казалось, она во всем, даже в самом запутанном и сложном деле могла бы положиться.

А дело было в том, что сердце Полины Платоновны, ни разу не испытавшее любви, вдруг сделалось несвободным. Ибо впервые при взгляде на мужчину ощутила она стеснение в груди, помутнение в рассудке и прочие приятные, но весьма мучительные и неудобные чувства, вызванные тем, что называют сердечной страстью. Но ведь он был женат!

Топнув ногой и в отчаянии охнув, Полина бросилась на кухню, чтобы отвлечься от тягостных мыслей указаниями повару для обеда.

7

После разговора с Полиной Черкесов вылетел сгоряча из дому, оседлал своего любимого Алкида и кинулся прочь, или, как пишется в романах, куда глаза глядят.

Я ехал прочь, иные сны,
Душе влюбленной грустно было… —

сказал поэт. Но в душе Черкесова жила не грусть, там были скорее гнев и ярость. Он летел, образно выражаясь, будто черт гнал его из дому. Но черт был специальный: в юбке.

Черкесов чувствовал, что еще немного, и он уже с собой не совладает. Или убийство, или самоубийство, но что-то он сотворит.

Однако Господь хранит безумцев, как всем известно. И Петр Иванович, к счастью, наткнулся дорогой на старосту, который, не обращая внимания на свирепый вид господина управляющего, пристал к нему с хозяйственными заботами. Петр Иванович несколько поостыл, но возвращаться в имение не захотел. Попридержав коня, он повернул к постоялому двору, куда обыкновения заезжать не имел, но нынче изменил собственным обыкновениям.

Бросив Алкида во дворе на откуп смотрителю, Петр Иванович вошел в комнату, служившую пристанищем для всякого рода проезжих через сию станцию. Усевшись у стола, потребовал от хозяйки стакан чаю. Та, подойдя к кипевшему самовару, тут же налила горячий душистый напиток и, не говоря ни слова, поставила его на стол перед гостем. Вид Черкесова был так мрачен, что женщина не решалась и слова сказать, хотя была от натуры говорлива.

Будучи в расстроенном состоянии духа, Петр Иванович не сразу заметил, что поодаль от него расположилась небольшая компания: молодой мужчина, офицер немногим младше Черкесова, и с ним девушка лет двадцати на вид. Также Черкесов не обратил внимания, что стал предметом пристального интереса с их стороны, да такого сильного, что по прошествии получаса, в течение которого Петр Иванович пребывал в мрачном раздумье над уже остывшим чаем, мужчина решился подойти к Черкесову.

— Покорно прошу, — начал он, — без церемоний… Не угодно ли вам выкушать со мной и моей сестрой стакан чаю?

— Что? — поднял голову Черкесов и окинул подошедшего внимательным взглядом.

— Честь имею рекомендоваться! — улыбнулся офицер. — Дубельт Андрей Андреевич, ротмистр N-ского гусарского полка. А это, — Дубельт повел рукой в сторону молодой девушки, мило улыбнувшейся Черкесову, — сестра моя Марина Андреевна.

Черкесов кивнул девице и перевел взгляд на ротмистра:

— Петр Иванович Черкесов, управляющий имением госпожи Михайловой, к вашим услугам.

— Вы простите, что я так по-простому, по-дорожному, без церемоний, — Дубельт присел рядом с Черкесовым, — но ваш печальный вид вызвал живое сочувствие в моей сестре, и она велела мне непременно подойти и представиться вам.

— Благодарю за заботливость, — пробормотал Черкесов, — это очень мило.

В душе, правда, Петр недоумевал: к чему это любопытство и эта участливость? Но… Ежели рассудить, то оно и к лучшему. В его нынешнем состоянии духа было необходимо, чтоб кто-нибудь или что-нибудь рассеяло его настроение. А посему он любезно ответил на приглашение случайного знакомца и присел к столу. Марина Андреевна налила ему чаю из пузатого смотрителева самовара и любезно улыбнулась. Дубельт начал какой-то разговор, а Черкесов принялся разглядывать брата и сестру со всей возможной внимательностью.

Ротмистр, как человек любезный и воспитанный, весьма деликатно вел беседу, ни о чем серьезном не расспрашивая. Разговор шел все больше о погоде, о местных краях да о службе.

Марина Андреевна помалкивала, однако когда считала нужным что-нибудь сказать, это было чрезвычайно метко и дельно. Девушка была мила, манеры имела решительные, но без развязности. Однако в ней чувствовались сила и умение настоять на своем.

Из разговора стало ясно, что молодые люди задержатся в их краях по неким делам, для которых Дубельт специально испросил отпуск. Но поселиться они пока вынуждены в доме смотрителя.

Через час сестра ротмистра сказалась уставшей и удалилась, решив лечь спать, а Дубельт достал бутылку вина, припасенную (как он сам заметил) для особых случаев и пригласил Черкесова, так и не пришедшего в доброе и покойное расположение духа, выпить с ним брудершафт. Мысль оказалась верной, и в полчаса молодые люди так сдружились, что ротмистр достал вторую бутылку, а Петр Иванович решил непременно открыть свое горе новому знакомому.

— Так вы влюблены, а она вас не любит? — резюмировал Андрей. — Что ж, дело ясное… Но для чего вам понадобилось говорить ей, что вы женаты? Дело еще более запуталось…

— Андрей, я и сам не знаю, что нашло на меня! — Черкесов готов был уже пустить слезу, ибо вино подействовало на него самым пагубным образом.

— Так… Но, с другой стороны, что, как не умело разожженная ревность, способно пробудить страстную любовь?

— Это как? — Петр, не понимая, уставился на собеседника.

— Ну… Ежели б ваша супруга вдруг объявилась и оказалась особой злой и преотвратительной…

— Но у меня нет жены! — воскликнул Петр.

— Знаю, — с достоинством ответил ротмистр. — Но это дело поправимое.

— То есть?

— Жену приобресть не хитро, вот после от нее избавиться…

При этих словах новые знакомцы безудержно расхохотались, хлопая себя руками по бедрам и ударяясь боками о края деревянного стола.