— Профессор, это я! — проговорила Ляля в дверь.

— Это какая же такая «Я»? — недоверчиво спросил тот же хриплый голос.

— Я, Ляля!

— Ах, это вы, мадам? — голос за дверью стал оживленным и радостным. — Так бы сразу и сказали!

Щелкнул замок, дверь открылась.

На пороге стоял невысокий сутулый мужчина лет шестидесяти, в поношенном пиджаке в крупную клетку. Под пиджаком была рубашка, тоже в клетку, только в мелкую. Завершал образ этого персонажа повязанный на шее яркий галстук-бабочка.

Мужчина учтиво поклонился Ляле и в лучших традициях позапрошлого века поцеловал ее грязную руку с обломанными ногтями. Ляля, подыгрывая ему, слегка присела с грацией бегемота среднего возраста.

Ирина изумленно уставилась на странного человека. Только теперь он заметил ее и спросил у Ляли:

— А это кто, мадам, ваша подруга?

— Подруга, подруга! — ответила та, проходя в глубину подвала. — Можно мы у тебя, Профессор, посидим часок? За нами какой-то отморозок гонится. Мы от него оторвались, но он упорный.

— Для вас, мадам, мой дом всегда открыт! — галантно проговорил обитатель подвала. — А ваши друзья — это мои друзья! Так что будьте как дома!

Ирина оглядела подвал, куда привела ее Ляля.

Это было длинное помещение с низким сводчатым потолком, состоящее из нескольких соединенных между собой арками комнат. Большая часть этого подвала была завалена перевязанными шпагатом стопками книг, газет и журналов. Едва ли не больше бумажного хлама было навалено на полу просто россыпью, грудами и горами, грозящими в любую секунду обвалиться, похоронив под собой скудную обстановку подвала — узкую койку, застеленную клетчатым байковым одеялом, два-три хлипких фанерных шкафчика, несколько колченогих стульев и табуреток, а заодно и самого хозяина.

Перехватив удивленный взгляд Ирины, Ляля пояснила:

— Профессор, он макулатуру собирает. Принимает у людей и сдает куда-то…

— Не куда-то, — уточнил хозяин, — а на фабрику, для переработки. Между прочим, очень нужное и важное дело! — Он поднял руку, подчеркивая важность своих слов. — Каждый килограмм макулатуры спасает дерево! Вы это знали?

— Ну, слышала что-то подобное… — промямлила Ирина, голова которой была занята более важными мыслями.

— Таким образом, за свою жизнь я спас целую рощу! Целый лес! Кроме того, в грудах макулатуры, которые проходят через мои руки, иногда попадаются самые настоящие жемчужины!

— В каком смысле жемчужины? — недоверчиво переспросила Ирина.

— В самом прямом! — Мужчина показал на стопку книг в углу, возле маленького окошка, выходящего во двор. — Это то, что я отобрал только за последний месяц! Первое издание сборника речей знаменитого адвоката Плевако, редчайший экземпляр книги Чарльза Дарвина «Путешествие натуралиста на корабле Бигль», прижизненное издание стихотворений великого князя Константина Романова, известного как К.Р… и это только за месяц! А в прошлом году мне попался — вы просто не поверите! — манифест футуристов «Слово как таковое»! Редчайшее, бесценное издание! Подлинный раритет!

Хотя Ирина не очень-то разбиралась в редких книгах, в голосе хозяина подвала звучал такой неподдельный восторг, что она посчитала себя обязанной проявить соответствующие эмоции.

— Да что вы говорите! — воскликнула она с энтузиазмом. — Не может быть!

— Я сам так подумал, когда увидел эту книжку, — не может быть! Такого просто не бывает! Но нет, все точно, это была именно она! Вот почему я занимаюсь этим с виду неблагодарным делом! — с пафосом закончил мужчина свою тираду.

Затем он повернулся к Ляле и проговорил:

— Мадам, не хотите ли чашку чаю? У меня есть очень хороший чай — «Лондонское утро».

— Чаю? — Ляля взглянула на него искоса. — Ты же знаешь, Профессор, я чаю не пью… мне бы этого… сам знаешь…

— Но, мадам, это вам повредит… — протянул Профессор. — Это может испортить ваш голос, и вообще…

— Профессор, ты мне друг или нет?

— Но, мадам, вы знаете, что друг… самый преданный друг… другого такого у вас нет…

— А тогда — налей!

Профессор тяжело вздохнул, проковылял к одному из своих шкафчиков, достал оттуда пыльную бутылку и стакан, протер стакан не слишком чистым посудным полотенцем, наполнил его до половины мутноватой жидкостью и протянул Ляле:

— Ну вот, мадам… раз уж вы настаиваете…

— И себе! — строго заявила Ляля. — Не буду же я одна пить! Я еще до такого не дошла!

— А ваша подруга? — хозяин покосился на Ирину. — Может быть, она составит вам компанию?

— Не, она точно не будет. Себе наливай!

— Но, мадам, вы знаете, мне нельзя…

— Ты мне друг или нет?

— Друг, конечно, друг!

— Тогда пей!

Профессор снова тяжело вздохнул и достал из шкафчика второй стакан. Вдруг он забеспокоился и показал на окно:

— Смотрите-ка, мадам, кто-то пришел! Это не тот ли человек, который за вами гнался?

Ляля повернулась к окну. Профессор в то же мгновение достал из шкафчика бутылку минеральной воды, наполнил из нее стакан и снова спрятал бутылку.

— Никого не вижу! — проговорила Ляля, разочарованно отвернувшись от окна.

— Значит, показалось! — Профессор подал ей стакан, второй, с минералкой, поднял к потолку и провозгласил:

— За ваше славное прошлое, мадам!

С этими словами он опустошил стакан, незаметно подмигнув Ирине.

Ляля тоже осушила свой стакан, глаза ее в ту же минуту остекленели, она, пошатываясь, подошла к койке, повалилась на нее и заснула, издавая богатырский храп.

Профессор заботливо накрыл ее пледом, повернулся к Ирине и проговорил со вздохом:

— Ничего не поделаешь… нельзя ей пить, но я не могу ей отказать! Ни в чем не могу! Хотя и знаю, что это ей очень вредно, но не могу. Она это знает и пользуется моей слабостью. А какая была актриса!

— Актриса? — удивленно переспросила Ирина.

— Конечно! А вы не знали?

— Понятия не имела! Я ведь с ней только сегодня познакомилась! Часа не прошло!

— Вот как? Тогда подождите, я вам сейчас покажу…

Он открыл другой шкафчик и достал оттуда сложенный вчетверо глянцевый лист. Развернул его — и Ирина увидела немного выцветшую афишу.

На этой афише была изображена молодая женщина в ярком концертном платье. Подпись снизу гласила, что это — актриса Елена Лепесткова и что ее сольный концерт состоится двадцать пятого июня в Доме культуры работников пищевой промышленности. Год не был указан, но по фасону платья и по многочисленным второстепенным деталям Ирина предположила, что это восьмидесятые годы.

При всем желании Ирина не могла найти в женщине с афиши даже отдаленного сходства с Лялей. Конечно, прошло много лет, но все же должно хоть что-то остаться!

— Вы уверены, что она? — спросила она с сомнением.

— Еще бы мне не быть уверенным! — воскликнул Профессор. — Я не пропустил ни одного ее спектакля! Ни одного концерта! Какая это была актриса! Настоящая звезда! Какой голос! Какое обаяние! Какие она срывала аплодисменты!

— И что же случилось? — В голосе Ирины против ее воли прозвучало резонное недоверие. — Как же она докатилась до такого? — Она показала глазами на продавленную койку, откуда слышался немелодичный Лялин храп.

— О, это настоящая трагедия! — Иринин собеседник подсел к столу и снова попил водички. — Я расскажу…

— Я вообще-то тороплюсь… — Ирина поерзала на шатком стуле.

— Молодые всегда куда-то торопятся, — грустно сказал Профессор, — а нам уже торопиться некуда. Никто нас не ждет, никто поздно вечером не сидит у окна, высматривая поздних прохожих, никто не подбегает к двери, вслушиваясь в шум поднимающегося лифта. Вот он едет, едет… вдруг остановится на нашем этаже? Но нет, поехал выше… Никто не сидит перед телефоном, застыв от напряжения, а мерзкий аппарат только усмехается и молчит, молчит…

«Да он прямо поэт, — мысленно усмехнулась Ирина, — ишь, как здорово излагает».

Профессор вдруг бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и у Ирины едва хватило времени придать своему лицу соответствующее выражение.

— Вижу, что вы хорошая девушка, — сказал Профессор совершенно другим голосом, — потому что Ляля, она… как бы это сказать… она в людях совершенно не разбирается. За ней надо присматривать, у нее с головой проблемы.

— Вижу уж… — Ирина снова кивнула на койку.

— Это не причина, а следствие, — вздохнул Профессор, — это у нее после аварии случилось…

— Аварии?

— Будете слушать или уж идите, если торопитесь, — строго сказал Профессор, — я вас не держу.

Ирина устыдилась, вспомнив, что, как ни крути, а Ляля спасла ей жизнь, так что можно проявить малую толику внимания и выслушать Профессора. Тем более, и правда интересно, неужели Ляля в молодости актрисой была…

— Значит, Елена Лепесткова… — начал он, — красавица, талантливая, мало того что драматическая актриса, так еще бог дал ей прекрасный голос. Она играла в театре, пела там, танцевала, ее заметил один тогда довольно известный режиссер, дал главную роль в своем фильме, фильм победил в Каннах…

— Неужели в Каннах? — недоверчиво переспросила Ирина. — На том самом фестивале?

— Представьте себе! Вот тут-то все и началось. Признание, интервью с зарубежными журналистами, пресса там просто с ума сошла. Да еще бесконечные фотографии — такую красивую и фотогеничную актрису все захотели снимать. В общем, познакомилась она там с одним фотографом. Помню фамилию, он потом большой известности добился, но называть не буду, потому что он давно умер, говорили, что от передоза, но кто его знает, как на самом деле было.

Короче, вернулась Елена сюда, тут, конечно, тоже пресса положительная — как же, фильм-то победитель самого Каннского фестиваля. Но, однако, дошли слухи про фотографа, видели их вместе и не раз. А надо вам сказать, что время было — начало восьмидесятых, тогда еще о перестройке и не слыхали.

Вызвали Елену в соответствующие органы, сделали внушение. Ей бы повиниться, промолчать, слезу пустить — актриса ведь, все могла изобразить, а она не захотела. Виноватой себя не чувствовала, ничего плохого не сделала, а что любовь у нее с фотографом получилась, то это, она сказала, ее личное дело.

Конец ознакомительного фрагмента