К моему удивлению, взгляд у нее был довольно ясный, не замутненный деменцией. И проговорила она вполне нормальным человеческим голосом:
— Алешенька, ты! Вот спасибо, что пришла, не забыла старуху!
— Ну, как ты тут? — спросила я излишне бодрым голосом, каким обычно разговаривают с тяжелобольными.
— Да как. Известно, как — больница она и есть больница, хорошего тут мало.
— Кормят-то ничего?
— Да ничего… одно плохо — конфет не дают!
Я усмехнулась: дома Петровна то и дело пила чай с дешевыми конфетами, без которых не могла прожить и дня.
— Ты мне конфет-то не принесла?
— Про конфеты как-то не подумала… вот яблок я принесла. Яблоки полезнее.
— Да что мне теперь про пользу думать? Вот конфетку бы мне… если ты еще ко мне придешь, ты принеси мне конфет. Ты знаешь, какие я люблю — «мечты», такие голубенькие, кисленькие…
— Хорошо, Петровна, принесу!
Я снова взглянула на нее.
Взгляд ясный, не заговаривается, меня узнала, а главное — не повторяет глупые детские стишки…
Похоже, то ли стресс, то ли удар по голове, то ли здешнее лечение положительно подействовали на нее, немного отодвинув деменцию. Может, на время, но все же…
Я решила воспользоваться этим временным просветлением, наклонилась к ней и спросила:
— Петровна, а ты помнишь, что с тобой случилось перед тем, как ты сюда попала?
Тут ее взгляд снова затянуло белесым туманом слабоумия.
Я подумала, что зря задала этот вопрос, что он прервал короткое просветление.
А Петровна снова заговорила, но на этот раз каким-то детским писклявым голосом:
— Дядьки… страшные какие дядьки… как зверюги, страшные… косматые, как волки… ох, боюсь… ох, страшно мне… отпустите меня, дяденьки… не хочу с вами никуда идти… тетя Зухра, они мне конфетку обещали…
Тут она захныкала, потом шмыгнула носом и продекламировала хорошо знакомым мне бессмысленно-бодрым голосом:
– Робин-Бобин кое-как
Подкрепился натощак…
Съел корову и быка,
И кривого мясника…
— Да заткните вы ее наконец! — воскликнула хриплым трубным голосом крупная тетка, занимавшая соседнюю койку. — Заколебала уже стихами своими!
А Петровна сама замолчала, испуганно покосившись на соседку, но та не успокоилась.
— В маразме бабка совсем, ее в психарню переводить надо, а не тут держать с нормальными людьми!
— Это ты-то нормальная? — спросила я насмешливо, но Петровна незаметно дернула меня за руку — не надо, мол, не тронь, только хуже сделаешь.
Тетка сделала вид, что не слышала, а может, и правда была туговата на ухо, только она встала, насупившись, надела фланелевый халат необъятных размеров, всунула ноги в шлепанцы и вышла из палаты, обдав меня запахом застарелого пота, немытого тела и несвежего белья.
— А сама ночью храпит так, что стены трясутся, — слабым голосом сказала женщина с койки, что была у окна.
Голова ее была забинтована, так что не видно волос, и лицо по цвету мало отличалось от бинтов.
— Ночью спать невозможно, мы уж по очереди дежурим, чтобы ее будить, — продолжала она. — Так когда ее разбудишь, такого о себе наслушаешься! Жутко скандальная баба и к старушке вашей все время цепляется.
— Да я ничего, переживу как-нибудь, — отмахнулась Петровна и только добавила вполголоса: — Так не забудь, если еще придешь, непременно принеси мне конфеток. Голубеньких, ты знаешь… «мечты» называются…
— Принесу, Петровна, обязательно принесу! — Я погладила ее по жиденьким седым волосам.
— Вот и ладно, — сказала она снова нормальным голосом, глядя на меня ясными глазами, — спасибо тебе, Алешка. На тебя ведь только и надеюсь теперь, спасибо, что старость мою скрасила… последние годы.
— Петровна, да ты, никак, помирать собралась? — всерьез испугалась я.
— А вот теперь как раз нет! — рассмеялась она и запела вдруг тоненьким голосом: — А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!
— Ой, не могу! — женщина с забинтованной головой пыталась смеяться, но тут же схватилась за виски. — Ну и бабуся у вас!
Я пожелала им скорейшего выздоровления и вышла в коридор с намерением отыскать того рыжего врача и выяснить у него, когда Петровну можно будет забрать домой.
В обозримом пространстве я его не увидела, дежурной сестры на посту тоже не было, ну ясно, сегодня ведь воскресенье, все малость расслабились. Но зато в конце коридора я увидела знакомый фланелевый халат в жутких цветочках, его хозяйка воровато оглянулась и открыла дверь, ведущую на лестницу.
Я пролетела весь коридор на цыпочках, тихонько приоткрыла дверь и, свесившись вниз, увидела, что на площадке ниже этажом хозяйка халата приняла что-то от мужичка, одетого в несвежий ватник, и сунула ему купюру. Он заныл что-то, ясное дело, просил прибавить денег, тетка оттолкнула его и пошла наверх, я еле успела закрыть дверь и спрятаться за странным агрегатом, стоящим рядом.
Тетка меня не заметила, она торопилась в туалет. Ясное дело, в палате она этого делать не станет.
Я устремилась за ней. В коридоре по-прежнему никого не было.
Я настигла ее, когда она не вошла еще в кабинку, набросилась коршуном и вытащила из кармана халата маленькую бутылочку водки. Петровна называет такие «мерзавчиками».
— Так-так… — я нисколько не удивилась, потому что симптомы тетеньки были мне очень хорошо знакомы.
Немотивированная злоба на всех окружающих, неумение сдерживать ругань и хамство — все это имелось в наличии у моей матери. Стало быть, тетя прилично зашибает, а здесь, в больнице, все же какая-то охрана имеется, и врачи следят за пациентами. Вот в воскресенье она исхитрилась заполучить «мерзавчик», а в будни-то это сложнее, оттого тетка и бесится, на людей бросается.
— Отдай! — Тетка поперла на меня танком, но я ловко проскользнула под ее рукой и, оказавшись сзади, пнула ее в обширный зад.
Она шлепнулась на четвереньки, тут же перевернулась и попыталась встать, что при ее весе было затруднительно.
— Отдай! — повторила она жалобно.
— Слушай меня внимательно, — заговорила я, — если еще будешь к бабуле моей вязаться и про психушку говорить, то сдам тебя докторам. И тогда тебя выпрут отсюда на счет раз за нарушение режима и больничный не оплатят.
— Отдай! — ныла она.
— И чтобы ночью не храпела!
— Да как же…
— Мне без разницы, хоть подушку на морду положи!
С этими словами я сунула ей «мерзавчик» и ушла.
Говорила уже не раз, что не очень люблю людей. А тех, к кому отношусь хорошо, можно пересчитать по пальцам одной руки. Так что в обиду их не дам.
В понедельник, когда я пришла на работу, там царила совершенно не рабочая обстановка. Все сотрудники сновали из комнаты в комнату, тихо шушукались. Кто-то с расстроенным видом вытирал сухие глаза, кто-то взахлеб пересказывал трагические события незадавшегося юбилея тем, кто их по какой-то причине не застал.
Во всем офисе стоял сильный запах валерьянки.
Шеф с утра безуспешно пытался заставить хоть кого-то работать, потом понял всю бесполезность этих попыток, закрылся в своем кабинете и разговаривал по телефону.
Один Сан Ваныч чувствовал себя как рыба в воде. Он занимался любимым делом — организационной работой конкретно, организовывал похороны, то есть всем давал какие-то поручения, звонил то в похоронное бюро, то родственникам покойной.
Увидев меня в коридоре, он обрадовался и коршуном кинулся на меня:
— Невеличкина, где ты пропадаешь? Ты мне очень нужна!
— Что еще? — ответила я довольно невежливо, вспомнив приключения с картиной, в которые он меня втянул.
— И нечего тут хамить! Отвезешь сейчас вот эту женщину в больницу, там нужно забрать документы.
Он показал на немолодую даму, которая с растерянным видом стояла возле двери бухгалтерии.
Дама была приличного вида, пальто дорогое, сумка фирменная, чем-то она немного напоминала покойную Анну Павловну. Глаза у нее были красные, нос распух, помада на губах отсутствовала.
— Почему я? — попыталась я отбояриться. — Почему как что, так сразу я? Что, больше некого послать?
— Потому что у тебя машина! — отрезал Сан Ваныч не терпящим возражения голосом. — Отвезешь ее в больницу, и на этом все!
Знает, паразит, что я Вику вожу в офис на машине, да про это все знают.
— В больницу? — переспросила я удивленно. — В какую больницу?
Перед моими глазами встала палата, где лежала Петровна и где я была накануне.
— В больничный морг, куда увезли Аню… — проговорила незнакомка. Голос ее немного дрожал.
Тут я связала ее красные глаза, сходство с покойной и уменьшительное имя, которым она ее назвала, и поняла, что передо мной близкая родственница Анны Павловны.
Сан Ваныч тут же подтвердил мою догадку:
— Это Татьяна Павловна, сестра покойной.
— Старшая сестра, — уточнила женщина.
Мне стало неловко дальше упираться, и я кивнула:
— Ну, раз так, пойдемте, я вас отвезу…
Мы вышли, сели в машину и поехали в больницу.
В городе было много пробок, ехали мы очень медленно. Татьяна Павловна какое-то время подавленно молчала, потом проговорила с долей смущения:
— Вы ведь, кажется, были рядом с Аней, когда она… когда это случилось… когда ее не стало?