Васильич — это военный отставник, который в нашем доме следит за порядком — приглядывает за охранными камерами, время от времени обходит территорию и прочее.

Я еще раз поблагодарила Павла, почесала Фунтика за ухом.

Тут из своего магазинчика вышла Катька.

Увидев меня наедине с Павлом, она поджала губы. Но тут же выкатила глаза:

— Ой, это ты, что ли, Алинка? Чтой-то ты с собой сделала? Не узнать прямо…

Тут и Павел бросил на меня внимательный взгляд.

Ага, узнал, значит. Катерине взгляд Павла не понравился, я это сразу поняла.

— Что тут за шум был? — спросила она Павла.

— Да вот какие-то придурки на нее напали… — начал Павел, а сам все смотрел на меня.

Я поспешила ретироваться — ссориться с Катериной не входило в мои планы.

Дома я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Несомненно это была я, но как непривычно…

Волосы значительно темнее, подстрижены асимметрично, и под темными бровями взгляд казался более глубоким, выразительным и… и таинственным, что ли.

Я улыбнулась себе в зеркале. Улыбка тоже была другая.

И тут вдруг мне показалось, что такое со мной уже было. То есть я видела уже это отражение в зеркале, та женщина также поворачивала голову и улыбалась. Челка чуть падала на глаза, я откинула ее привычным жестом.

Что такое, ведь у меня не было никогда никакой челки! Всегда носила прямые светлые волосы до плеч, мама еще говорила, что не всегда они выглядят прилично, а я ей завидовала — у нее-то грива будь здоров! У полных всегда волосы хорошие, питания много…

Я вздрогнула, и наваждение прошло. Не было такого, не видела я до сего времени эту женщину в зеркале. Это же я, только прическу изменила. Может, зря я позволила себя уговорить? Этак теперь от зеркала шарахаться будешь…

А вообще-то неплохо, мастер свое дело знает, не зря ее в дорогой салон взяли.

Просто день сегодня какой-то нервный.

После стычки с отморозками меня колотило, пока в лифте поднималась. Даже пожалела, что Антонину не встретила. Вот интересно — то она болтается целыми днями во дворе, а то куда-то делась.

Сейчас дрожь прошла, но когда я вспомнила тех двух уродов, снова поплохело.

Я сварила себе кофе, выпила чашку и машинально открыла коробку конфет — ту самую, которая осталась после посещения коварной девицы.

Конфеты и правда были просроченные — начинка в них высохла и горчила.

На меня кофе действует не так, как на всех остальных, — я от него успокаиваюсь. Чем крепче — тем лучше. Вот и сейчас я немного успокоилась и задумалась.

Что-то слишком много странного со мной происходит в последние дни… сначала ко мне втерлась та девица, якобы за вантузом. Потом она же пришла снова, с конфетами, и отключила меня какой-то дрянью. Причем в квартире ничего не пропало. А сегодня какие-то придурки попытались меня похитить… не понимаю. Зачем я им понадобилась? Я не миллионерша, и не богатая наследница, и никаких ценных секретов не знаю. А они не побоялись напасть на меня прямо возле дома, притом что у нас имеется охрана и камеры установлены…

И вообще в доме живут приличные люди, никогда у нас поблизости таких типов, как эти двое, не бывало.

Тут я снова взглянула на коробку с конфетами и вспомнила, что говорила Катька: что эту коробку купил интересный мужчина со шрамом, приехавший на синем «Мерседесе»…

Ну, если Катьку послушать — у нее все мужики моложе восьмидесяти интересные, это нельзя считать особой приметой, разве что шрам. И то, мало ли в нашем городе мужчин со шрамом. Но вот синий «Мерседес» — это уже что-то конкретное…

И тут я вспомнила, что возле входа в Катькин магазин установлена камера. И что синий «Мерседес» в нее вполне мог попасть. Раз уж он припарковался рядом с магазином.

Я не поленилась, спустилась на первый этаж и постучала в комнату охраны.

— Открыто! — донесся из-за двери хриплый голос Васильича.

Я зашла внутрь. Васильич сидел за столом перед монитором, на который были выведены изображения с нескольких камер, и пил чай с пряниками.

— Чаю хочешь? — спросил он приветливо.

Васильич вообще мужик не вредный, а мне как-то особенно симпатизирует. Говорит, что я на его дочку похожа. А сегодня смотрел по-другому, задумчиво как-то.

Я удивлялась, пока не вспомнила, что была сегодня в салоне красоты и изменила внешность.

— Ничего так! — Васильич подмигнул мне по-хорошему. — Так чай будешь пить?

— Какой чай! — проговорила я со вздохом.

— Случилось что?

— Да какой-то козел мою машину помял! Прихожу — а на ней такая вмятина…

— Так застрахована машина-то?

— Застрахована, конечно, только у меня франшиза — такое повреждение под страховку не попадает, так что я влетела на деньги.

— Сочувствую! А только я-то чем могу помочь?

— Васильич, миленький, а можно мне посмотреть на видео — может, узнаю, кто мою ласточку задел, и прихвачу козла? Если это кто-то из наших…

— Да, конечно, смотри, нет проблем. С какой камеры тебе показать и за какое время?

Я сказала, что ставила машину возле магазина, и время назвала примерно то, когда неизвестный мужчина со шрамом покупал у Катьки конфеты.

Васильич поставил нужный диск, пощелкал кнопками и пересел на другой стул:

— Садись, смотри!

Я начала просматривать запись в ускоренном режиме. Васильич смотрел через мое плечо, чем меня сильно напрягал. Ведь увидит, что моей машины близко не было…

Тут ему кто-то позвонил по громкой связи:

— Охрана? Откройте шлагбаум!

— Кто такой? — строго осведомился Васильич. — На каком основании?

Он вообще-то, как я уже говорила, человек не вредный, но не любит, когда на него повышают голос. Вот и сейчас он прикрыл микрофон ладонью и проворчал:

— Ишь, раскомандовался! Держится, как большой начальник, а наверняка всего-то курьер!

Водитель сменил тон и стал объясняться. Васильич долго ломался, а я, пока он был занят, быстро просматривала запись…

Вот в кадре появился темный «Мерседес». Запись черно-белая, так что цвет сразу не определишь, но, скорее всего, машина и правда синяя. А вот из нее вышел высокий мужчина, вошел в Катеринин магазин… ну, не сказать, что красавец, но ничего, рослый, подтянутый, и вроде бы действительно шрам имеется.

Через минуту он вышел с коробкой конфет. Ну ясно, это тот самый, про кого говорила Катерина. Мужчина сел в машину, и тут я заметила рядом с ним еще один силуэт, скорее всего, женский…

Синяя машина отъехала от магазина и тут же пропала из поля зрения камеры.

Я отмотала немного назад, до того места, когда «Мерседес» появился в кадре. Как назло, номера не были видны, и потом он стоял боком к камере. Но когда отъезжал от магазина, на мгновение развернулся так, что показались номера…

Я поставила плеер на паузу, склонилась к экрану и пригляделась. И мне удалось прочитать номер. УГУ 758. Ну что ж, это хорошо.

Тут Васильич закончил препираться с водителем, поднял шлагбаум и повернулся ко мне:

— Ну что, поймала того козла?

— Нет, наверное, это меня в другом месте задели!

— Ну, если так, я тебе ничем помочь не могу.

— Все равно спасибо!

...

Грозен и всемогущ Царь Царей, владыка Азии Ксеркс, сын Дария Великого. Он и сам не знает имена всех племен, подвластных его скипетру, он и сам не знает, как обширна его держава, сам не знает, как велико его богатство. Да ему и не надо — на то есть у него подданные, сатрапы и чиновники, казначеи и писцы. По одному мановению его руки, по одному движению брови исполняют они любой приказ, любое царственное пожелание.

Восседает Царь Царей Ксеркс в огромном зале, облицованном мрамором и порфиром, украшенном золотом и слоновой костью. Трон его усыпан драгоценными камнями, он сверкает, как утреннее солнце в июле. Сам Ксеркс облачен в просторный, расшитый золотом тирский хитон, на голове у него сияющая тиара, увенчанная огромным рубином. Рубин этот украшал статую богини в далекой Индии, но Царь Царей возжелал его — и покорные индийцы принесли рубин и положили к его ногам. Разгневалась богиня — но что такое гнев индийской богини по сравнению с гневом Царя Царей?

В правой руке у царя — скипетр из слоновой кости, усыпанный самоцветными камнями, левой рукой царь перебирает волнистую, выкрашенную охрой бороду.

За спиной у царя стоят два эфиопских раба, обмахивают они Ксеркса опахалами из перьев страуса.

По бокам трона стоят два могучих воина в драгоценных хитонах, с саблями в позолоченных ножнах. Это — Бессмертные, непобедимые царские гвардейцы.

У подножия трона стоят в ожидании приказов грек-переводчик, мидянин-распорядитель и дюжий скиф в рубахе без рукавов — этот на случай, если царь захочет кого-то немедля казнить.

Перед троном на мраморном полу — посланец Карфагена, на нем — расшитая золотом пурпурная мантия, драгоценный головной убор. Ждет карфагенянин царского решения — позволит ли Ксеркс его соплеменникам торговать в его бескрайней империи?

Царь Царей милостиво кивнул, проговорил что-то переводчику, переводчик залопотал на гортанном языке, карфагенянин заулыбался, низко поклонился, принялся благодарить.

В это время распахнулись высокие двери зала, быстро вошел царский родич, военачальник Мардоний. Видно, что только из похода, едва успел переодеться в соответствующие случаю одежды, но не успел смыть дорожную пыль.

Прошел военачальник к трону, оттеснив карфагенянина. Тот испуганно отступил, недоуменно огляделся.

Царь Царей помрачнел, знает, что не посмел бы Мардоний нарушить порядок без серьезной причины. Знаком велел вывести карфагенянина.

Когда двери за ним закрылись, спросил:

— Что случилось?

— Не вели гневаться, государь! — Мардоний склонился перед царем. — Я лишь принес эту весть!

— Говори!

— Греческие города в твоих владениях взбунтовались, перебили гарнизоны.

Побагровело лицо царя, глаза его вспыхнули от гнева.

— Как они посмели?! Знают ведь, что будут за это сурово наказаны!

— Они не посмели бы поднять мятеж, если бы не помощь.

— Помощь? Чья помощь?

— Афины прислали им двадцать боевых кораблей.

— Вот как? — Владыка опустил голову, задумался. Затем взглянул на своего распорядителя и приказал: — Приведите того грека!

Распорядитель тут же понял, о ком идет речь, шепнул что-то своим подчиненным, те мгновенно исчезли.

Не прошло и часа, как в зал в сопровождении двух придворных вошел хмурый грек в стоптанных сапогах, в простой льняной тунике и поношенном сером плаще. Прошел через зал, не глазея по сторонам, не дивясь блеску мрамора и сверканию драгоценных камней.

Сопровождавшие его придворные упали ниц перед троном, грек же остановился и кивнул Царю Царей, как ровне, как старому знакомому.

Все в зале замерли в испуге. Даже рабы с опахалами на мгновение перестали обмахивать царя. Только гвардейцы-Бессмертные не шелохнулись и не выказали страха.

Мидянин-распорядитель подскочил к невозмутимому греку, испуганно залопотал, косясь на правителя. Переводчик в трепете перед царским гневом зашептал:

— Ты лицезришь Царя Царей, владыку Азии, бессмертного Ксеркса! Немедля склонись перед ним, коснись лбом пола и жди позволения подняться!

Грек презрительно взглянул на мидянина и на толмача, проговорил сухо:

— Я — Демарат, царь Спарты, потомок Геракла. Я благодарен великому царю за его благосклонность, но спартанцы никогда и ни перед кем не склоняются.

Все присутствующие застыли в страхе. Скиф-палач потянул из ножен меч, ожидая царского приказа обезглавить наглеца. Переводчик побледнел, не решаясь перевести слова грека.

Но перевод не понадобился — Царь Царей неплохо понимал по-гречески, переводчика же держал для соответствия придворным правилам, а также для того, чтобы иметь запас времени на раздумья.

Лицо владыки перекосилось от гнева… но затем оно разгладилось, Ксеркс взял себя в руки и заговорил:

— Никто из смертных не смел стоять перед моим троном так гордо, как ты. За такую заносчивость любого другого я приказал бы тотчас же казнить, но я вижу твое царственное лицо и понимаю, что ты — истинный царь и ни перед кем не склоняешь головы. Расскажи же, Демарат, что привело тебя в мой дворец и чего ты хочешь.

— Я — законный царь Спарты, двадцать поколений моих предков правили в этом великом городе, но сейчас родственники сместили меня. Я пришел просить тебя, о Ксеркс, о военной помощи, чтобы восстановить справедливость.

— Я выслушал тебя благосклонно, о Демарат. Теперь я хочу спросить: если я помогу тебе вернуть трон твоих предков, поможешь ли ты мне покарать заносчивые Афины?

— Да, государь! Демарат всегда возвращает долги и держит слово! Тем более я ненавижу заносчивых афинян, не ценящих истинное благородство и идущих на поводу у простого народа!

— Скажи мне, Демарат, Спарта — это и впрямь такой великий город, как ты говоришь?

— Да, государь. Самый великий и самый могущественный из греческих городов.

— В чем же его величие? В огромной армии? В мощном флоте? В несокрушимых крепостных стенах?

— Нет, государь! У Спарты нет флота, ибо она расположена далеко от моря. У Спарты нет каменных стен, ибо ее стены — это щиты ее сыновей. Армия Спарты не очень велика, но каждый спартанец стоит сотни других воинов.

— Я выслушал тебя, Демарат. Но это — всего лишь слова. Ты говоришь, что каждый спартанец — великий воин? Но у меня есть моя гвардия, десять тысяч Бессмертных. Каждый из них — великий воин. Можешь ли ты сразиться с одним из них?

— Да, государь.

Царь Царей сделал неуловимый жест рукой — и один из Бессмертных выступил вперед, встал перед спартанцем, вытащил из ножен длинную саблю.

Демарат быстрым взглядом окинул персидского воина, оценил его высокий рост и мощное телосложение, достал из ножен свой короткий меч — акинак.

Распорядитель и переводчик стояли чуть в стороне, наблюдая за происходящим. Они успокоились, царский гнев на сегодня их миновал, и теперь можно было полюбоваться поединком.

— Твой соотечественник глуп, — вполголоса сказал переводчику мидянин. — У него нет ни одного шанса против Бессмертного! Кроме того, что он меньше ростом и слабее, его меч слишком короток. Он не сможет даже приблизиться к гвардейцу — тот снесет ему голову своей длинной саблей! И вообще, как хваленые спартанцы сражаются такими короткими мечами? Их слава явно преувеличена!

— Подожди говорить прежде времени. Ты еще не видел спартанца в бою. Я готов поставить на него драхму. А что до длины меча — не в ней дело, а в том, чьи руки его сжимают. В большом бою спартанцы сражаются копьями, меч у них — лишь для рукопашной.

— Драхму, говоришь? Я готов поставить на Бессмертного четыре драхмы, ибо не сомневаюсь в его победе!

— Заметано!

Персидский воин, как всякий опытный боец, не спешил. Он принял боевую стойку и внимательно следил за поведением своего противника, чтобы изучить его манеру боя и выбрать подходящий момент для нападения.

Спартанец же стоял свободно, уронив руки вдоль тела, как будто его ожидал не поединок с могучим бойцом, а увеселительная прогулка по царским садам.

Бессмертному надоело выжидать. Он решил, что грек — жалкий противник, способный только бахвалиться. Он выкрикнул боевой клич и метнулся вперед, взмахнув длинной саблей, быстрой и сверкающей, как молния…

И упал на мраморный пол вниз лицом.

Никто не понял, что произошло.

Бессмертный лежал, не подавая признаков жизни, а из-под лопатки у него торчала позолоченная рукоять акинака.

— Ты не забыл, мой друг, что поставил на Бессмертного четыре драхмы? — насмешливо проговорил переводчик.

И тут же замолчал, потому что заговорил Царь Царей:

— Ты умеешь не только говорить, Демарат. Ты великий воин, и если остальные спартанцы хоть вполовину так хороши, как ты, то я согласен с тобой — Спарта могущественный город, и ей не нужны каменные стены, ее стены — это воины.

— Ты поможешь мне вернуть трон моих отцов, государь?

— Помогу. Тем более что я должен отомстить заносчивым афинянам за помощь мятежникам, и в этом ты, Демарат, поможешь мне…

Рано утром у нас на площадке послышался шум, грохот и топот, как будто шло на водопой стадо слонов.