Наталья Есина

Забытая ария бельканто

Глава 1

Такси подъехало к высокому деревянному забору. Максим открыл дверцу и медленно вышел. Потянул за лямку тяжелый рюкзак, накинул на плечи и осторожно вынул с заднего сиденья гитару в кожаном чехле. Таксист вытащил из багажника чемодан и вернулся на водительское место:

— Удачи на родине.

Гравий обыденно захрустел под колесами машины.

— Спасибо.

Максим стоял у калитки, искал кнопку звонка и не находил. Опустил взгляд и удивился:

«Раньше вроде выше была, а теперь уставилась в грудь выцветшим глазом», — он потрогал облупившуюся коричневую краску и нажал на звонок. Внезапно прошлое загудело в голове расстроенной шестистрункой.

«Не поеду я в этот Лондон!» — Максим в сердцах скинул с письменного стола пластиковую коробку, и разноцветные флэшки врассыпную покатились по натертому мастикой паркету.

«Максимушка, ты должен! Вернее, так надо», — только бабка умудрялась просить, требуя при этом безоговорочного подчинения.

Тяжело вздохнув, вспомнил, что самую важную флэшку — с записью выступления, принесшего решающие голоса на кастинге, — так и не нашел тогда. Хотя обыскал вечером каждый угол своей комнаты. Чертовщина. Или мистика. Или знак, что жизнь, которую он рисовал в амбициозных мальчишеских планах, не случится никогда.

Максим звонил долго. Не открывали. Скинул рюкзак, убрал выдвижную ручку чемодана. Осторожно примостил к нему гитару и снял куртку. Подпрыгнул. Ухватился за обитые холодным железом края забора, подтянулся на жилистых руках и заглянул во двор. Глаза ослепил багровый солнечный диск. Максим зажмурился и спрыгнул. Огляделся. Поселок словно вымер — ни человека, ни собаки.

— Оглохли что ли?! — он отчаянно забарабанил по двери кулаком. Вынул из кармана джинсов телефон. Позвонил. Гудок. Еще один. Наконец ответили:

— Слушаю.

— Иван Семенович, это я.

— Прилетел? Завтра ждали тебя.

— У дома стою.

— Скоро буду.

Максим спрятал мобильник и надел капюшон. Наглухо, под горло, застегнул молнию куртки и спрятал в карманы начинающие мерзнуть руки. Раздражение отступило. Накатила усталость.

Известие о смерти бабки. Ярость, что не успевает на похороны из-за бюрократической волокиты с визой. Тщательные сборы с мыслями «как сложится теперь учеба, и вернусь ли вообще в академию». Досрочная сдача экзаменов — благо, год пахал по всем предметам, и декан искусств пошел навстречу. Перелет. Московские пробки.

Он полной грудью вдохнул апрельский воздух, пропитанный терпким запахом еще не до конца прогретой земли и едва уловимым тонким цветочным ароматом мускариков.

В голове запульсировали строчки:

«Ты приехал домой, пусто — нет никого.

И не ной, не дави на жа-а-лость!

Ты здесь гость, ты — чужой. Не откроет никто.

Всем плевать на твою уста-а-лость».

— Да, Стрельцов. Дома тебя действительно некому ждать, — присел на корточки и прислонился спиной к забору.

Резко стемнело. Вечер обострил контуры домов и деревьев, придавая им несвойственную при дневном свете жуть. Максим поежился. Охватило волнение. В свои двадцать четыре темноты боялся, как девчонки крыс или пауков.

В студенческой деревне друзья беззлобно подшучивали, делая ставки, через сколько минут он проснется, если в комнате выключить ночник. Максим не обижался: дуться на традиционный сарказм англичан считалось дурным тоном. Да он и сам не упускал случая подколоть однокурсников. За острый язык его прозвали «Our dear Max Bowman» [Our dear Max Bowman — игра слов: в переводе с английского «bowman» — «лучник, стрелок». Фамилия Максима — Стрельцов].

Иррациональный страх уходил корнями в детство. В тот самый день.

Максим сидел в гостиной за массивным обеденным столом из красного дерева. Болтая ногами, не достающими до пола, быстрыми штрихами зарисовывал фарфоровую статуэтку, стоящую за стеклом буфета. Вместо забранных в высокую аккуратную прическу волос — хаотичные зигзаги куделек. Поднятая в шпагате ножка на бумаге превратилась в коленку кузнечика с пяткой-пуантом.

Бабка встала с кресла и подошла к столу. Склонилась над художеством внука и, как обычно, заворчала:

— Максимушка, ну почему просто не передать то, что видишь? Смотри, какая у тебя несуразица вышла!

— Не-су-ра-зи-ца, — согласился Максим и еще больше удлинил шею балерины.

«Жирафья шея», — засмеялся и наградил танцовщицу пятнышками.

В комнату зашла мама, и бабка тут же принялась нахваливать Максима:

— Софья, твой сын очень одаренный мальчик! — она протянула маме рисунки, но та, как всегда, отмахнулась:

— Я опаздываю! Машина уже ждет. Буду поздно.

Максим встрепенулся:

— А Робина?! — вскочил, подбежал к книжному шкафу и достал книгу в старинном переплете. — Ты же обещала!

— Прочитай сам: уже достаточно хорошо знаешь английский, — мама подошла, небрежно чмокнула Максима в макушку, обдав приторным ароматом духов, и поспешно выскользнула из залы.

Максим прислушался к стуку каблуков, считая ступеньки; узких — двадцать восемь: мама пробегала их быстро, и шесть пологих: на них шпильки замедляли ход. Дождался тихого скрежета ключа в замке:

«Ушла».

— Максимушка, иди ужинай и сразу спать, а я к себе. Голова разболелась. — Бабка скрылась за дверью.

Максим прочитал вслух несколько страниц, ведя пальцем по строчкам. Дошел до незнакомого слова, записал его в словарик, который всегда носил с собой. Убрал книгу на место. Спрятал недорисованную карикатуру балерины в выдвижной ящик комода. Шариковую ручку засунул в карман рубашки и, поймав ногами под столом мягкие тапки, засеменил в свою комнату, стараясь не смотреть в неплотно задернутые тяжелыми портьерами окна.

— Проверю, что бабушка делает, — он привык разговаривать сам с собой, заполняя тишину слишком большого для троих дома. — И вовсе не страшно, — бодрился, вышагивая в шерстяных носках по длинному коридору. На минуту остановился перед небольшим затемненным пятном: не горело несколько настенных бра в виде больших свечей в канделябрах. Осторожно подкрался к массивной двери, потянул ручку на себя и заглянул в комнату.

Бабка полулежала в кресле. Тканевый абажур торшера рассеивал свет, делая очертания ее лица мягче. Густые с легкой проседью волосы убраны в длинную косу, обвитую вокруг головы. Сложенные на груди руки с перстнями на тонких длинных пальцах казались детскими. Кровать под балдахином расстелена. Гора пуховых подушек красовалась на пуфике. На туалетном столике, среди многочисленных разноцветных склянок и коробочек, стоял небольшой граммофон — вещица, к которой бабка никого не подпускала.

Черный диск монотонно крутился под изогнутой лапкой с острой иголочкой на конце — Максим однажды тайком проверил: больно колет палец, — а из большой золотистой трубы, похожей на растущие в саду фиолетовые и розовые цветы, с тихим потрескиванием лилась песня на незнакомом языке.

Максим вгляделся:

«Дышит?» — оставаясь дома один, он боялся, вдруг бабка умрет — старая ведь уже. Заметив, что кружевной лиф ее ночной сорочки медленно поднимается и опускается, успокоился и вернулся в гостиную.

— Робин в лесу жил, а там и волки, и медведи, и люди разные попадались. А я дома. Кого мне бояться? — быстро спустился по лестнице, проверил, заперта ли входная дверь, юркнул в свою комнату, зажег свет и закрылся на щеколду.

Старинные часы в холле пробили девять. Максим поинтересовался у большого плюшевого медведя, вальяжно развалившегося на диване между книжной полкой и кроватью:

— Как считаешь, Михыч, бабушка узнает, что я зубы не чистил? — и тут же ответил за медведя, понизив голос: — Нет, я тебя не выдам!

Засмеялся, схватил зверя в охапку, завалился на коврик и начал крутиться на спине, отталкиваясь пятками от пола. Плафоны люстры на потолке заиграли бликами. Максим зажмурился, а когда открыл глаза, в комнате было темно.

От неожиданности он вскрикнул. Вскочил и протянул руку к выключателю. Щелчок. Света нет. Еще один — тщетно.

Максим старался рассуждать спокойно:

— Скорее всего, пробки. В подвал надо идти. Телефон бабушка спрятала. Сам виноват — нечего математику списывать. Фонарик в кладовке, кажется, лежит. Добегу быстро и все сделаю, — он прислушался. В доме ни звука. — Интересно, в саду фонари горят? — на ощупь добрался до окна, раздвинул занавески и снова вскрикнул, прикрыв ладонью рот.

Со стороны флигеля к дому двигалась светящаяся человеческая фигура. Максим осел на пол и обхватил колени:

— Мамочки, кто это?! — по спине и затылку словно муравьи забегали. В груди заколотилось сердце.

«Что делать? Бабушку звать? А вдруг оно услышит? — подполз на четвереньках к выходу и привстал на носочки. Дотянулся до потаенного гвоздя, вбитого в дверь и прикрытого вешалкой со спортивным костюмом. Снял деревянный лук. Вытащил стрелу из колчана и медленно отодвинул щеколду. — Оно, наверное, до дома не дошло еще?! Ой, не доплыло. Тьфу! Что они там делают, привидения? Ходят? — мысли скакали беспорядочными букашками. — Надо бабушку спасать!»

Дверь скрипнула. Максим от неожиданности икнул, выглянул в холл и оцепенел. Бледный лунный свет пробивался сквозь слуховое окно. Через входную дверь просачивалось мутновато-белое очертание мужской фигуры. Сначала появились широкие плечи. Голова в странной высокой шляпе, похожей на цилиндр. То ли пальто, то ли плащ струился волнами, словно дул ветер. И ноги… Они двигались, как у обычного человека, перешагивающего через низкий забор, но только очень медленно.