Максим остановился в дверях. В детстве библиотека казалась огромной, а сейчас сжалась в небольшую залу, уставленную высокими, под самый потолок, застекленными стеллажами.
«Все, что может вместить человеческая мудрость, хранится на этих полках, Максимушка», — любила повторять бабка, ловко залезая на стремянку и подавая ему по одной тяжелые книги. Чего здесь только не было: собрания сочинений русских и зарубежных классиков, историческая и приключенческая литература — самый любимый закуток Максима. Поэзия, книги по искусству. Но особое место занимали оперные клавиры. Их бабка с благоговением доставала раз в неделю, когда протирала пыль. Сама. Не доверяли никому прикасаться к своим «сокровищам».
Детская литература для Максима выписывалась в букинистических магазинах — современные издания бабка не признавала, и он с нетерпением ждал похода на почту, чтоб получить заказ. Новые книги читали вслух. Бабка чинно усаживалась на мягкий стул, обитый красной, с золотым орнаментом, тафтой. Раскрывала лежащую на журнальном столике книгу и начинала…
Тембр бабкиного голоса менялся — становился выше, протяжнее. Максиму все время чудилось, что вот-вот, и она перейдет на пение. Бабка отмечала карандашом фразы, которые он должен был выписывать в специально отведенную тетрадку.
— Макси-и-им! — голос садовника вновь выдернул из нахлынувших воспоминаний и показался громоподобным. — Слышишь? Предназначается только тебе.
Максим отпрянул и уперся спиной в дверь. Иван Семенович стоял на стремянке и протягивал конверт.
— Что это? — Максим подошел поближе. Под ложечкой заныло.
Большой плотный конверт. Коричневая бумага. Красная сургучная печать. Сверху бабкиным почерком написано «Максимушке, когда меня не станет». И дата. Ровно за три дня до ее смерти.
— Я не в курсе, — садовник с кряхтением спустился с лестницы. — Алиса Витальевна просила, чтоб ты без свидетелей открыл.
«Что-то он не договаривает», — Максим пристально вглядывался в лицо садовника:
— От чего она умерла?
Иван Семенович устало вздохнул:
— Поздно уже разговоры разговаривать. Все завтра. Пошли, — дождался, когда Максим выйдет, закрыл на ключ бабкину комнату и добавил: — Домой пойду. Завтра к семи буду.
Максим встрепенулся:
— Гостевые комнаты свободны.
— Уговор у нас с Алисой Витальевной был. Давно еще. Я живу в своем доме.
Максим проводил садовника до калитки. Вернулся к себе. Сунул бабкино письмо в письменный стол и, не раздеваясь, лег на кровать поверх покрывала.
«Жесть. Еще немного и зареву», — со злостью смахнул слезы, вспоминая, когда последний раз так накатывало.
В колледже. Тьютор отправил в библиотеку за учебниками. Максим отвлекся, разглядывая огромный читальный зал, и на вопрос «книгохранителя» «What's your ID? [«Назовите ваш идентификационный номер?» — (an identification number, сокращенно ID) — перевод с английского. Шутка, основанная на сходстве звучания слов]», громко ответил: «What's the idea? I don't have them yet!» [«Что за идея? У меня их еще нет!» — (перевод с англ.)], чем вызвал радостный смех стоявших рядом студентов.
«Слишком длинный и непонятный день».
Вспомнилась цитата из «Хроник Нарнии», переписанная красивым почерком под присмотром бабки:
— Плакать неплохо, пока ты плачешь. Но рано или поздно слезы заканчиваются, и тогда надо решать, что же делать, — Максим перевернулся на бок, поджал ноги и закрыл глаза.
Глава 2
Он проснулся от настойчивого стука. Окинул комнату рассеянным взглядом, соображая, где находится. Сквозь неплотно задернутые ночные шторы пробивалось солнце, оставляя яркую полоску на кейсе гитары. Нераспакованный чемодан привалился к платяному шкафу. Из расстегнутого рюкзака свисали вещи. На письменном столе, в бутыли, декорированной салфетками, — большой букет сухих физалисов. Бабка любила эти цветы, называя «разбитыми сердцами». По осени собирала в саду охапками и расставляла по комнатам в хрустальных вазах.
Максим взял с тумбочки мобильник и взглянул на экран:
«Ого! Полпервого. Ну я и дрыхну», — вскочил с кровати, натянул штаны, босиком подбежал к двери и отпер щеколду.
На пороге стоял Иван Семенович в темно-сером костюме и при бабочке. Выбритый, густо пахнущий одеколоном.
— Добрый день. Через час выезжаем.
— Куда?
— К нотариусу.
Максим взъерошил густые волосы:
— Забыл, — и начал оправдываться: — Обычно рано встаю, а тут…
— С дороги не грех поспать.
На кухне раздался звон разбитой посуды. Иван Семенович недовольно поморщился:
— Жанна Яковлевна.
«Домработница», — в памяти Максима мгновенно всплыл облик плотно сбитой курносой женщины. В детстве он ее побаивался.
После завтрака садовник, как обычно, отвозил бабку на лекции в консерваторию. Максим сидел на кухне, жевал ароматный оладушек, макая его в пиалу со сметаной, и нахваливал стряпню Жанны Яковлевны:
— Вам на шоу поваров надо выступать, — он старался усыпить бдительность домработницы.
— Ешь, ешь, — она улыбнулась, обнажив верхние десны, и подложила Максиму добавки.
«На пирата похожа. Зубы, наверно, специально вставила, чтобы надежнее золото спрятать», — Максим брезгливо поморщился, увидев, как Жанна Яковлевна помешала суп, зачерпнула ложкой из кастрюли дымящуюся жидкость, подула на нее и шумно втянула губами.
«Сколько раз бабушка просила из общей посуды не пробовать! Не буду ее борщ!» — он соскочил со стула, бочком подошел к большой деревянной кадке, стоявшей у батареи. Приподнял накрахмаленную тряпицу, отщипнул кусочек липкого теста и незаметно запихнул в рот, облизнув пальцы.
— Спасибо, Жан Якливна!
— Иди, уроки делай, — она собрала со стола грязные тарелки и загрузила в посудомойку.
Максим добежал до своей комнаты и нарочито громко хлопнул дверью. Осторожно, стараясь не скрипеть ступеньками, поднялся на второй этаж. Минуты три наблюдал за домработницей, прячась за перилами:
«Котлеты жарит».
Он преодолел коридор, вдыхая терпкий чесночный запах, юркнул в гостиную и включил телевизор. Сразу убавил звук. Компьютер бабка строго по часам выдавала и то после проверки домашнего задания. А в одиннадцать передача про животных!
Максим переключил на детский канал, забрался с ногами на кожаный диван и мгновенно переместился вместе с диктором в саванну.
Африканские слоны, радуясь долгожданным дождям, набирали воду в хоботы и окатывали друг друга. У самого берега торчала рельефная морда крокодила.
— Берегись! — предупредил Максим об опасности зазевавшуюся антилопу.
— Та-а-ак! — раздалось за спиной.
Максим ойкнул и вжал голову в плечи, словно кровожадный хищник только что клацнул зубами около его шеи. Перед ним возникла Жанна Яковлевна и уперла руки в бока:
— Это мы так уроки учим? Вот я сейчас Алисе Вита…
Максим заткнул уши.
«Дождевая лягушка. Один в один. Глаза выпучила, надулась, того гляди лопнет! Рот маленький. Обиженный такой ротик, — он непроизвольно хихикнул, — и платье маскировочное, светло-коричневое. Сливается с обоями».
Жанна Яковлевна шевелила губами.
«Бородавок только не хватает. А, может, есть?» — Максим разжал пальцы.
— … Семенович с города приедет, вот он тебе задаст трепку! — продолжая верещать, домработница взяла с журнального столика пульт и нажала на кнопку. Саванна исчезла. Максим вскочил с дивана:
«Теперь не узна́ю, чем схватка с крокодилом закончилась!»
Он увернулся от Жанны Яковлевны, размахивающей руками:
— Неправда! Иван Семеныч меня ни разу не наказывал! — и шустрой мышкой проскочил в свою комнату.
— Там полотенце свежее. Зубная щетка и паста, — Иван Семенович прервал воспоминания Максима, — бритву на свой вкус купил, не знаю, какой пользуешься.
— Спасибо.
— Будешь готов — спускайся. Надо распоряжения дать домработнице.
— Распоряжения?
— Ты хозяин теперь. Она справлялась, что и когда готовить. И во сколько приходить.
Максим нахмурился:
«Какой я хозяин?! — он не собирался тут задерживаться, — дом продам, куплю фургон и уеду».
Словно подслушав его мысли, садовник сказал с досадой:
— Хотя… Молодежь теперь все больше деньги интересуют, да городская жизнь, — он повернулся и поплелся на кухню.
Максим сконфузился:
«Будто ростом меньше стал».
Послышался заносчивый возглас домработницы:
— И долго мне еще дожидаться?
— Сколько надо, столько и подождёте, — отрезал садовник.
Максим наскоро заправил постель, распахнул шторы, открыл форточку, впуская порыв свежего ветра и птичий гам.
В ванной тщательно брился. Глядя в зеркало, хмурил брови, чтобы в разговоре с домработницей выглядеть солиднее. Пока умывался холодной водой, вспомнил случай из детства.
Бабка всегда прятала сладости. То на верхнюю полку буфета, то в кладовку, среди коробок с обувью. Но у Максима словно нюх обострялся, и ноги сами несли к «тайнику». Попытки стащить пару конфет редко удавались, когда домработница была дома. Он ненавидел ее за привычку неслышно подкрадываться и портить удовольствие.
— Ну-с, и что ты тут делаешь, а? — победоносно звучал над самым ухом ее противный голос.
Максим вздрагивал и застывал с развернутой шоколадкой в руке, а Жанна Яковлевна доставала из кармана фартука блокнот и карандаш.
— Украл конфеты из ящика для рассады, — записав, она удивленно подняла брови: — Я ж сама Алисе Витальевне посоветовала сюда схоронить; думала, в теплице точно не найдешь.
