Еще вопрос: почему погибший сын лорда схватил чужой подлинный перстень, не удовлетворившись подделкой? Судя по тому, что знал Себастьян, Эдгар едва ли мог отличить настоящий камень от искусственного. Неужели его погубила — а лорда спасла — случайная ошибка? Если же Эдгар и в самом деле заподозрил подвох, почему не сообщил отцу?

— Простите, сэр, но эта информация строго конфиденциальна, — чинно ответил служащий — пожилой, начинающий лысеть мужчина.

Себастьян молча отогнул край воротника, непринужденно демонстрируя не раз выручавшую серебряную змею. Он ничего не собирался объяснять: знак инквизитора сам говорит за себя. Конечно, рискованно вот так, в многолюдном помещении городского вокзала, разыгрывать подобный спектакль, но смелость, как известно, уже половина успеха. И вообще, прятаться лучше всего на виду, это каждый знает.

Однако частенько он в последнее время эксплуатировал образ инквизитора. Как бы не привлечь внимание настоящих работников святой службы, не пустить по своему следу свору псов.

— Но, конечно, она не под грифом «Совершенно секретно», — уже уступчивее проговорил мужчина, внимательно вглядываясь в лицо Себастьяна, будто пытаясь запомнить каждую черту. — Одну минуту, сейчас же посмотрю в регистрационной книге.

Ювелир не проронил ни звука, являя совершенное напускное безразличие к происходящему вокруг. Мельтешили люди, приезжающие, уезжающие, провожающие, опаздывающие. Лениво поглядывая по сторонам, вальяжно прогуливались охранники. В углу сидела парочка профессиональных нищих, отстегивающих администрации процент с выручки за возможность попрошайничать в таком хлебном месте. Впрочем, сидели они тихо, культурно и никому не мешали. Торговцы наркотиками мастерски сливались с общей массой, как невзрачные хищные рыбы, плотоядно выискивая потенциальных клиентов. Опытный взгляд Себастьяна безошибочно определял такой контингент. Их товар, самого низкого сорта и качества, был опасен для здоровья и порой даже жизни: от употребления грязного нерафинированного сырья, да еще и с примесями непонятного происхождения, нередко случались смертельные исходы. Зато дешевизна манила и неминуемо помогала находить своего покупателя. Особенно среди приезжих из некрупных городов попадалось много неискушенных, у которых от здешних соблазнов и небывалых вольностей разбегались глаза и ослабевало чувство опасности.

Ледум был городом самых современных нравов, отвергающим косность, не знающим ограничений и запретов. Здесь разрешалось все, с чего шел налог в казну. Деньги имели первостепенную важность и давали доступ к любым удовольствиям жизни. Приезжие валом валили в северный полис, мечтая окунуться в атмосферу вседозволенности и острых ощущений, кто-то на время, а кто-то — надеясь зацепиться и остаться здесь навсегда. Но не все мечты сбываются, по крайней мере, в том виде, в каком представлялись изначально. Город затягивал, как хищная воронка водоворота, и выбраться на поверхность удавалось только действительно сильным пловцам.

Себастьян с сожалением поглядел на пестрый рядок откровенно одетых молодых людей, обреченно прислонившихся к грязной стенке у самого входа. Вокзальные проститутки обоих полов, некоторые совсем юные, почти дети, — самый низший сорт торговцев собственным телом. Свободная любовь — часть официальной идеологии Ледума — привлекала многих. Но не все рассчитали свои силы. Жадный, ненасытный молох города проглотил их, пережевал и выплюнул, даже не заметив, как под стальными жвалами хрустнули и сломались хрупкие человеческие судьбы…

Давнее противостояние между главными городами Бреонии — Аманитой и Ледумом, который многие называли второй столицей, — базировалось в том числе и на вопросах общественной морали. В Аманите чтили традиции, старые нормы и понятия о чести, строгий культ семьи. Церковь сохранила там свое последнее прибежище и до сих пор в обязательном порядке освящала браки, узы которых по-прежнему считались нерушимыми. Разводы и измены были недопустимы. Общественное мнение зорко следило за нравственными устоями, оберегая их от падения, и жестоко порицало все, что хоть как-то ему противоречило.

В Ледуме смеялись над церемонностью и чопорностью столицы, называя жителей пуританами, а в Аманите, в свою очередь, презрительно именовали Ледум городом греха.

На самом же деле то были только знамена, пафосные символы противоположностей. Костры, ярко горящие в ночи и манящие орды глупых мотыльков. Охотясь за камнями, Себастьян регулярно посещал обе столицы и провел там достаточно времени, чтобы изучить досконально. Все было не так однозначно: и в одном, и в другом случае исключения из правил тщательно скрывались за внешним фасадом.

Выбор тут — дело вкуса, не более.

— Вот, нашел, — наконец-то сообщил служащий. — Некто господин Стефан, прибывал к нам из Аманиты на две недели, на этот срок арендовал багажную ячейку.

Себастьян чуть было не расхохотался ему в лицо. Логично, ничего не скажешь. Максимально честный ответ. А чего он, собственно, ожидал? Что преступник любезно оставит ему имя и координаты, а лучше — сам украденный шерл? В этот раз не повезло.

— Благодарю за содействие, — без лишних эмоций ювелир отчеканил условную фразу и отвернулся, намереваясь уйти.

— Одну минуту, господин инквизитор, — неожиданно окликнул его служащий. — Я хотел бы записать номер вашей фибулы, если не возражаете.

— Разумеется, — совершенно спокойно отозвался Себастьян, внутренне на чем свет стоит костеря себя за непростительную медлительность, грозящую ненужными осложнениями.

Стоило исчезнуть незаметно, пока служащий не опомнится. Но сейчас ничего не попишешь — отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям своих адептов и строго контролировала каждого. Поэтому всякий гражданин мог попросить номер фибулы, чтобы сообщить в городское отделение, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности действий святой службы.

Надо же, какие сознательные работники городского вокзала: бдят, не зная отдыха! Мало им как будто повседневных забот. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Ювелир грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так тянул до последнего: однажды она уже засветилась здесь, в Ледуме, когда ему вот так же потребовалось незаконно добыть некоторые сведения. Большим риском было вновь использовать ее. Мало того, что проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, так вдобавок снова ничего не выяснил.

Как-то несчастливо начинается дело с шерлом.

Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил в одну из больших урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет ее здесь.

Дождь наконец прекратился, и наступило практически полное безветрие. Это было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный воздушный корабль величаво плыл в сером небе — зримый символ прогресса и развития воздухоплавания. Зависнув над местом посадки, дирижабль начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально — сразу видно, команда опытная. Ожидавшие внизу работники вокзала готовились принять и привязать к причальным мачтам сброшенные канаты, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки товара.

Наблюдение за исполинским кораблем, легко и изящно парящим в небесах, естественным образом умиротворяло. Себастьян, как мальчишка, любил дирижабли и воздушные путешествия. Медлительность и плавность хода расслабляли беспокойный ум. Длительные перелеты измерялись неделями, за это время сильф успевал полностью восстановиться и напитаться своей стихией — энергией чистого воздуха за пределами городов.

Себастьян любовался синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они оказались непригодными.

Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.