Я готова трясти мужа, как грушу; если это так, то обидно до невозможности, получалось, что он меня держал под наблюдением, находясь все время рядом, а я и не догадывалась?

— Ты зря подозреваешь меня во всяческих кознях. Я действительно находился далеко, но если ты думаешь, что мог оставить тебя вообще здесь одну, не приставив хоть какую‑то защиту, то сильно ошибаешься. Я слишком хорошо знаю твою буйную натуру и слишком дорожу тобой. Настя, дорогая, все позади, и мои раны, и твое одиночество тоже. Теперь мы втроем, и нам надо помочь Невскому одержать его главную в жизни победу — на Чудском озере.

— Нет, ты мне зубы не заговаривай. Кто это был?

И тут меня осенило:

— Тишаня?!

Даже в темноте заметно, как смутился Вятич.

— Нет, ты скажи, Тишаня?

— Охранник из него вышел никой, но кое‑что все‑таки смог.

Я вспомнила нашу поездку к Невскому в Переяславль. Верно, я сама выбрала в проводники нашего приятеля. И на Неве он тоже был. Не рядом, конечно, но был… Но кто бы мог подумать, что Тишаня сумеет не выдать своей миссии.

— Ну, успокоилась, ревнивица несчастная?

Оскорбленная почти в лучших чувствах, я фыркнула:

— Ты предпочел бы, чтобы я спокойно взирала на твои шашни?

— С кем?!

— Ну, это я гипотетически…

— Хватит уже гипотетических предположений. Тебе не хочется меня поцеловать совсем не гипотетически, а по‑настоящему?

— Как и тебе.

Вятич хмыкнул:

— Тогда очень сильно. Хватит трепаться, иди сюда!

Я заподозрила, что скоро могу стать почти многодетной матерью…

— Ты к князю пойдешь?

— Пойду, только сначала подробно расскажи, что тут у вас творилось. Я должен знать, кого и чего опасаться.

Да, Вятич прав, опасаться было кого и чего, предательства в Новгороде хватало.

Я рассказывала и рассказывала о событиях до и особенно после Невской битвы. О том, как Невскому создали все условия, чтобы ушел, как потом возвращали, но сначала попросили себе князя Андрея Ярославича, о предательстве бояр, о том, как ездили в Переяславль с поклоном к Невскому, как потом он сам вылавливал тех, что старался толкнуть Новгород в объятья папских посланников…

Вятич хмурился, я понимала, что он знает о настоящем положении дел куда больше, ведь видел все с той стороны, от самих рыцарей.

— А теперь ты скажи, там действительно готовятся и Ледовое побоище действительно будет?

— Готовятся, и еще как!

Теперь Вятич рассказывал о буллах папы римского по поводу приведения к «правильной» вере прибалтов, а заодно и русских, о том, что последних (то есть нас!) в случае противодействия «гуманным» усилиям крестоносцев следует совершенно негуманно истреблять безо всякой жалости, о том, сколь сильны ордены, вернее, меченосцы хоть и были побиты литовцами при Сауле (Шауляе), но ради спасения присоединились к Тевтонскому ордену, и теперь этот объединенный зовется Ливонским…

Все это я смутно помнила из учебника истории, но настолько смутно, что, наверное, как большинство, представляла рыцарскую массу единой, обязательно с ведрами на головах и огромными крестами на плащах. Но одно дело смотреть фильм с глупыми рыцарями со зверскими рожами и совсем другое слушать от человека, видевшего эту силищу воочию и хорошо понимавшего мощь ордена. У Вятича был совсем другой взгляд на рыцарей, нежели у гениальных создателей фильма об Александре Невском. В данном случае я верила Вятичу.

— Таких не выманишь куда попало, сами на треснувший лед не пойдут и плавать в полном вооружении не станут. Надо придумать такую хитрость, чтобы обмануть бывалую рыбу, поймав ее на голый крючок.

Не успела я подивиться рыболовному уклону мыслей моего мужа, как он вдруг рассмеялся.

— Ты чего?

— Настя, помнишь, как в кино? Если рыцарь, так с ведром на голове. Не спорю, есть и ведра, но знаешь какие у них шлемы потрясающие! Каких только фигур не видел… и лебедь-шипун то ли перед взлетом, то ли перед боем, и барсы всякие, и девушки…

— Где это?

— А прямо наверху на шлеме. Они друг дружку так и различают, ведь, когда рыцарь забрало опустит, его только по вот такой игрушке над макушкой и различишь в общей массе. Можно, конечно, по гербам и разным деталям, но когда они стоят конной массой, гербов почти не видно, только эти самые лебеди и псы над головами.

Меня осенило:

— Так их псами из‑за фигурок назвали?

Вятич изумленно уставился на меня:

— Не думаю, псы только у одного. А вообще, они сами как псы: схватить, растерзать любого, кто не падет ниц. Чем лучше ордынцев? Только у ордена еще одна особенность. У Батыя задача — пограбить и заставить платить дань, он не стал оставлять на землях, которые прошел, никаких гарнизонов и в свою веру не перекрещивал. А эти первым делом крестят и строят свои замки, чтобы брать округу под себя. Всех, кто против, вырезают почище ордынцев.

Я вспомнила Копорье и окрестности. Все верно, ордену вместе с папой вовсе не нужны православные русские: или католики, или никто.

— А что будет, если не подчинятся?

— Перебьют.

— Все настолько серьезно?

— Очень. Они вознамерились просто уничтожить русских. Физически уничтожить, чтобы освободить земли.

— Зачем им безлюдные земли?

— Найдут кем заселить.

— Геноцид? Я думала, что он возможен только в наше время.

— Геноцид был всегда, непокорные рабы никому не нужны, от них лишь убыток.

— Рабы… Это русские‑то рабы?!

Нет, этих псов-рыцарей определенно следовало охладить чудской водичкой. Ничего, поплавают, поумнеют.

— Вятич, а где сам Батый?

— Снова решила за него взяться? Не время, Настя.

— Нет, просто интересно, чем он занимается.

— Как всегда — воюет, что он еще может, не стихи же писать?

— А вдруг? Откуда мы знаем?

— Батый и стихи?

— Почему нет, даже полнейшие сволочи были талантливы.

— Ого, ты, никак, начинаешь менять отношение к заклятому врагу?

— Ты что?! Моя мечта осталась прежней: убить Батыя! Вот победим рыцарей и пойдем убивать хана.

Вятич рассмеялся:

— Договорились.

Я задумалась, действительно, за последнее время, заполненное множеством самых разных событий, я как‑то подзабыла о своем главном враге. Где он там?

Батый, как справедливо заметил Вятич, действительно воевал, только теперь уже Европу, как называли их монголы, «вечерние страны».

На вечерние страны

На левом берегу Днепра стучали и стучали топоры, это согнанные со всей округи мужики рубили большие лодьи и вязали прочные плоты, такие, чтоб выдержали не только людей, но и лошадей. Сначала, понимая, для чего все, пытались работать плохо, но ордынцы быстро сообразили, замучили у всех на виду десяток человек, по своему примеру разделили работающих тоже на десятки, поставили над каждой старшего и предупредили, что если один будет работать плохо, вырежут всю десятку. Люди смирились, перестали портить лодки.

Конечно, можно бы и подождать, пока встанет лед на реке, но старики говорили, что в этом году может долго не встать… Батый решил переправить тысячу, потом еще одну, а уж потом остальных.

Хан вместе со своими нойонами ежедневно наблюдал за городом с высоты Песочного городка. Вид на Киев открывался прекрасный. Город в желтом и красном уборе деревьев, пока не сбросивших листву, с блестевшими на солнце золотыми крестами церквей, синими куполами соборов, красными черепичными крышами богатых домов понравился хану. Батый не мог признаться, что стал хуже видеть, а потому делал вид, что все разглядел. Он ткнул плетью в какой‑то особо большой купол:

— Что это?

— Это самый большой Дом Бога урусов, Сафыя зовут.

Хан запомнил.

А внизу на берегу все возились и возились люди, их фигурки казались подобны муравьям, таскающим свою добычу в муравейник. Батый подумал, что так и есть, только муравейник — это его Улус, где он хозяин и в его воле даровать жизнь всем этим людям или убить их. Хан решил даровать жизнь… Чтобы работали на него.

Батый подумал о том, что пора и себе ставить большой город, чтобы и у него были дворцы и большие дома, пусть даже чужих богов. Только не здесь и не сейчас. Вот пройдет до последнего моря, вернется в степь и поставит свой большой город на берегу другой большой реки, которую татары зовут Итиль, а урусы смешно — Вол-га. У урусов вообще глупые, ничего не говорящие названия, например, тот же Кыюв. Что такое Кыюв? Только город, который скоро разрушат по его, Батыя, воле, потому что горожане поспешили убить его послов и оказывают сопротивление его войску. Глупые урусы…

Они огородили свои города крепкими стенами и решили, что монголы не смогут эти стены разрушить? К чему вообще городить, если есть стенобитные орудия? У его будущего большого города не будет стен! Он, Батый, не боится никаких нападений, разве есть на свете такой враг, чтобы решился на него напасть? А из неогороженного города всегда можно уйти в степь и биться там.

Еще раз подумав, что урусы глупы, Батый принялся спускаться вниз. Байдар сказал, что лодок уже достаточно, чтобы перевезти его тысячу, завтра она отправится на тот берег и будет охранять переправу, пока не переплывет следующая тысяча, ее поведет нойон Уйдю. За ним последует Бечак, Менгу, хотя тот рвется в первых рядах, твердя, что это он первым увидел Кыюв. Когда перейдет половина, переправится и сам Батый, потом остальные.