Глава 11
Я огляделась, приходя в себя. И первым, кого увидела, оказался Бенедикт. Понадобились все силы, чтобы не броситься на него, не вцепиться в горло. Сидевший рядом с ним мужчина, очень на него похожий, хоть и не такой угловатый, потянулся к магии, и я обнаружила, что сама готова сплести заклинание. Заставила себя выпустить потоки. Выпрямила спину, вздернула подбородок. Совершенно не к месту подумалось, что в заключении мой белоснежный парадный мундир превратился в тряпку, которая выглядит так же жалко, как и я. Третьим, то есть четвертым, если считать меня, в кабинете оказался уже знакомый мне дознаватель, господин Ашер.
Родерик сказал, что я здесь лишь для завершения формальностей. Он не стал бы меня обманывать. Но тогда для чего здесь Бенедикт? Вид у него был не ахти. Бледный, осунувшийся и перепуганный. От былой надменности и следа не осталось.
Зачем он здесь? Зачем здесь я? И кто-нибудь, наконец, объяснит, что происходит?
— Лианор Орнелас, — соизволил обратить на меня свое внимание господин Ашер. Вид у него был, словно он лимон целиком сжевал. — Произошло недоразумение. Как выяснилось, на барона Вернона никто не покушался.
Отлично, просто отлично.
— Рада за него. Но, может быть, стоило это выяснить до того, как волочь меня в каталажку? — не удержалась я. Прикусила язык, но было уже поздно: дознаватель скривился еще сильнее, взгляд Бенедикта полыхнул ненавистью. Да уж, ничему меня жизнь не учит.
— От лица уголовного сыска и себя лично приношу вам извинения. Вы свободны, — отчеканил Ашер.
Только бы не сказать ему, что он может сделать со своими извинениями; и не предложить посидеть в карцере для расширения кругозора. А то меня снова туда упекут, в этот раз за оскорбление властей. Хватит и того, что старший барон — а никем иным этот седовласый мужчина быть не мог — смотрит на меня с откровенной неприязнью. Да уж, умею я наживать врагов: был один, точнее, двое, стало четверо. Остается только надеяться, что для дознавателя я слишком мелкая сошка, как и для старшего барона.
— Кроме того, согласно закону, барон Бенедикт Вернон, вольно или невольно оговоривший вас, должен заплатить штраф в вашу пользу.
«Невольно», как же! Мышьяк в мой карман тоже невольно прыгнул?
— Пусть засунет…
Я осеклась. Нет. Сейчас мне хочется просто убить Бенедикта, и неважно, что за это я снова окажусь в камере, теперь уже по делу. В таком состоянии нельзя что-то решать. Лучшее, что я могу сейчас сделать — забрать свои вещи, забиться в какую-нибудь нору, хоть в свою комнату в общежитии, и никого не видеть и ни с кем не разговаривать, пока не приду в себя.
— Благодарю вас, господин Ашер, — выдавила я, старательно не глядя на отца и сына. — Вы сказали, я могу идти?
— Да, когда вам принесут ваши вещи. Что касается штрафа — барон пришлет вам чек.
Который мне очень хочется запихать Бенедикту в глотку прямо сейчас. А потом оторвать ему голову и засунуть туда, чем он думает на самом деле.
Хватит! Надо радоваться, что друзья смогли убедить дознавателя в моей невиновности.
Но радоваться не получалось. Несмотря на то, что душу мою сейчас переполняла благодарность к Родерику и Оливии, одновременно глаза застила ненависть.
— Лианор, я тоже должен извиниться… — проблеял Бенедикт.
Окажись мы сейчас один на один, я убила бы Бенедикта голыми руками, и плевать на последствия. Сейчас меня останавливала лишь мысль о Родерике, ждущем за дверью. Я не могу пустить прахом усилия моих друзей, а поэтому придется быть вежливой.
— Можешь не утруждаться. Я не приму твоих извинений.
А о том, как ему отомстить, не вляпавшись в новые неприятности, я подумаю потом. Когда остыну.
— Ах, ты… — вскинулся Бенедикт и осекся, когда отец положил руку ему на плечо.
— Этого следовало ожидать, — сказал старший Вернон. — Сам доигрался.
Дознаватель протянул мне несколько листков.
— Ознакомьтесь с этими документами и распишитесь.
Обрадовавшись, что появилась причина не разговаривать с баронами, я взяла бумаги. И чем дольше вчитывалась, тем сложнее было сохранять спокойствие. Я хихикнула. Еще и еще раз.
— Лианор, вам плохо? — поинтересовался дознаватель.
— Мне просто замечательно, — выдохнула я, давясь смехом. — Так старался, обгадился в прямом смысле — и все зря!
Бенедикт вскочил, но старший сжал его плечо.
— Всего доброго, господин Ашер. Прощайте, Лианор. Не могу сказать, будто рад знакомству.
Он выволок сына за дверь. Я хихикнула в последний раз и обнаружила, что ненависть моя исчезла. Ненавидеть можно равного или того, кто сильнее, но это ничтожество можно только презирать. А вот с мозгом этой затеи я бы поговорила… Но это тоже потом, когда я смогу мыслить здраво.
В кабинете появился молодой человек в форме стражи с моей сумкой в руках.
— Проверьте, все ли на месте, и распишитесь, — сказал он.
Заглядывать внутрь я не стала — все равно по-настоящему ценной для меня была сумка, а не собранная из лоскутов запасная рубаха и теплые носки. Я усмехнулась, вспомнив о них — дорога ложка к обеду, еще полчаса назад они бы здорово мне помогли, а сейчас…
Неважно. Ничего неважно, главное сейчас — убраться отсюда и забыть об этом месте как о кошмарном сне.
Но все же я внимательно прочитала листок, который мне дали на подпись. Опись вещей — принятых и возвращенных. Взгляд выхватил фразу: «Претензий не имею».
Претензий у меня было много, но толку от них? Поэтому я молча нацарапала подпись и прижала к груди сумку.
Все? Мне можно идти? Каждый миг промедления казался невыносимым.
— Вестовой проводит вас, — сказал господин Ашер.
Я не стала дожидаться, когда молодой стражник откроет передо мной дверь. Вылетела в коридор и тут же оказалась в объятьях Родерика. Выдохнула.
— Забери меня отсюда.
— Следуйте за мной, — напомнил о себе вестовой.
— Незачем, — огрызнулся Родерик.
Сверкнул портал и прежде, чем я успела пикнуть, мы оказались в просторной комнате.
Можно было расслабиться, радоваться чудесному спасению, но меня заколотило, и перестало хватать дыхания.
— Все хорошо, — Рик погладил меня по голове. — Все правда хорошо.
Я кивнула. Молча — голос не слушался.
— Все кончилось. — Он взял мое лицо в ладони, поцеловал в лоб, щеки. Легко, точно крылышко бабочки, коснулся губ. Повторил: — Все кончилось. Больше тебя никто не обидит.
Я снова кивнула и все-таки расплакалась.
Родерик не стал ни успокаивать меня, ни повторять, что все кончилось — и я была благодарна ему. Сейчас любые слова утешения лишь усилили бы поток слез, и Рик словно почувствовал это. Просто молча обнимал, давая мне выплакаться, пока слезы не растопили ледяной обруч, сдавливавший грудь, пока пережитые страх и отчаяние не вылились из меня.
Всхлипнув в последний раз, я отстранилась. Подняла голову, чтобы заглянуть в глаза, но тут же вспомнила, как я выгляжу, спрятала лицо у него на груди.
Родерик погладил меня по спине.
— Глупая, — хмыкнул он совсем не обидно. — Для меня ты всегда красавица.
— Правда?
— Правда. — Он приподнял мой подбородок, целуя, и я забыла обо всем на свете. Но все хорошее заканчивается, закончился и поцелуй — слишком быстро.
Родерик разжал объятья.
— Ты, наверняка устала. Пойдем, я покажу тебе ванную, а потом поспи.
Я обнаружила что и в самом деле без сил. Сколько же времени прошло?
— Какое сегодня число?
— Тебя арестовали сегодня утром.
Даже день не закончился? Тогда почему же мне так плохо?
Родерик положил ладони мне на виски, как это сделал бы целитель, замер с отстраненным выражением лица. Поток магии заскользил по телу.
— Телесно ты здорова. Душевно… тебе лучше знать. Но если… — Он осекся, потом снова заговорил, осторожно подбирая слова: — Я боюсь, что, если начну расспрашивать, тебе будет больно, почти так же больно, как было там. Но зло не должно оставаться безнаказанным и, если тебя обесчестили…
— Нет!
Он мягко привлек меня к себе.
— Нори, что бы ни случилось там, я останусь с тобой. Просто убью того, кто тебя обидел. И мне ничего за это не будет, правда.
Против воли мне вспомнилось, как подобострастно обращались с нами стражники. Извинения министра. Конечно, все это могло быть результатом вмешательства Оливии, все же министр — ее отец. Но…
— Кто ты, Рик? — спросила я, заглядывая в теплые карие глаза.
— Тот, кто любит тебя.
Еще один поцелуй стер из моей головы все мысли и все вопросы. Остались лишь теплые губы, ласкающие мои, руки, что обнимали меня, дыхание, перемешивающееся с моим.
— Я люблю тебя, Рик, — прошептала я. — Ты ведь знаешь это, правда?
— Знаю, — улыбнулся он, отводя прядь волос с моего лба. — Знаю, котенок. Граф Сандью сказал, что начальник тюрьмы вылетит со своей должности, как и те надзиратели, что отправили тебя в карцер, не разобравшись.
Я неуверенно улыбнулась.
— Спасибо…
Не так уж часто за меня вступались.
— Ему скажешь спасибо и Оливии, мне — не за что.
— Есть за что.
Он качнул головой.
— И если кто-то посмел… — В его голосе прорезалось рычание, так что и у меня самой мороз пробежал по коже. — Я разнесу эту тюрьму по камешку.