Родерик знал, что эта хрупкость — лишь видимость, но знал, и что он все равно сильнее, и в груди защемило от нежности.
«Сделай ее своей! Оставь рядом навсегда!»
Он не стал отвечать. Заставил себя улыбнуться.
— Пойдем обедать. Только… — Он перевел взгляд на босые ступни, утопавшие в ворсе ковра. Такие маленькие. Хотелось взять их в ладони, согревая, обвести пальцами косточку, огладить, поднимаясь к коленке, поцеловать, пройтись поцелуями выше и выше, до самого средоточия…
Нори опустила глаза, густой румянец залил лицо. Взгляд скользнул по его штанам и метнулся в сторону, на ресницах блеснули слезы. Родерик проглотил ругательство: в самом деле, как мальчишка. Срочно отвлечься, представить что-то противное.
«Угловатый в обнимку с рыжей».
«Спасибо. Едва не стошнило».
Как он мог обнимать, целовать Корделию? Как он мог так ошибиться?
Он прокашлялся.
— Пойдем, еду уже должны были поднять.
— Поднять?
— Да, в столовой есть специальный лифт, чтобы не тревожить жильцов.
Нори кивнула, лицо ее приобрело нормальный цвет.
— Только полы холодные. Не ходи босиком.
Родерик подхватил ее на руки, и Нори доверчиво обвила руками его шею.
«В спальню неси!»
«Иди ты…»
Он не мог предать это доверие. Пропади оно все пропадом!
Лианор
Родерик в самом деле отнес меня в столовую, усадил на стул. Я тихонько выдохнула — от облегчения, исключительно от облегчения! Опустила ноги и снова поджала пальцы — ковра здесь не было, и паркет холодил.
Родерик оглядел меня с головы до ног, под этим взглядом я опять зарделась. Покачал головой.
— Нет, так дело не пойдет. Подожди минуту.
Он и в самом деле вернулся через минуту, держа в руках плед. Опустившись на колено, укутал мои босые ноги. Не коснулся ни разу, иначе как сквозь ткань, но и этого хватило, чтобы меня обдало жаром, тепло стекло в низ живота, наполняя его непривычной тяжестью. Родерик глянул на меня снизу вверх, и я вцепилась в стул, чтобы не потянуться к нему. Запустить пальцы в волосы, прильнуть к его губам, позволить ему распахнуть полы халата, позволить все…
И что потом? Каждая комната в этом доме, каждый предмет обстановки, вплоть до вилок с рукоятками слоновой кости, кричали о том, что мы не пара. И это место не было задумано как любовное гнездышко, призванное производить впечатление на дам. Ничто в доме не намекало на присутствие женщины — временное или постоянное. Родерик просто жил так, как ему было удобно. Как он привык, а для меня все это — ванна, бытовик, дежуривший в доме к удобству жильцов, слуга, готовый сбегать в ресторан за едой, три комнаты на одного — были невообразимой роскошью.
Такой, как он, не женится на такой, как я. А судьба Джейн меня вовсе не прельщала.
Верить в то, что Родерик может обойтись со мной, как множество мужчин до него обходились с девушками, не хотелось. Одна мысль об этом обожгла болью. В университете можно было сделать вид, будто мы равны. Здесь обманывать себя не получалось.
— В тебе будто свет погас, — сказал Родерик, поднимаясь с колен. Провел ладонью по моим волосам, погладил щеку, и я едва удержалась, чтобы не потереться о его руку, как кошка, выпрашивающая ласку.
— Все хорошо, — через силу улыбнулась я. — Денек был тяжелый.
— Да уж. — Он открыл дверцу в стене и начал выставлять на стол блюда.
Выглядело и пахло все изумительно. Рот наполнился слюной, я готова была схватить еду руками и запихивать в рот, но приличия требовали ждать, пока хозяин дома не начнет трапезу, и я заставила себя чинно сложить ладони на коленях.
Родерик, впрочем, не заставил себя долго ждать. Судя по тому, с каким аппетитом он расправлялся со своей порцией, он действительно был голоден. Над столом повисло молчание, прерываемое лишь едва слышным звоном приборов о фарфор, и этот тихий звон не мог заглушить мои дурные мысли.
Может быть, когда я получу диплом и личное дворянство, я смогу хоть на одну ступеньку приблизиться к нему. Смогу надеяться. Будет ли он любить меня через четыре года?
Если я получу диплом.
— Надеюсь, меня не отчислили. — Я передернула плечами от холода, внезапно пробежавшего по хребту.
Это будет конец всему.
Родерик хмыкнул.
— Даже если бы сегодня был учебный день, одного прогула недостаточно для отчисления.
— А ареста? — не успокаивалась я.
— Если бы суд доказал твою вину — возможно. Но следствие показало, что тебя оклеветали, так за что отчислять?
— Слухи-то все равно… — Я снова поежилась, представив, что обо мне сейчас говорят.
— Твои друзья слухам не поверят, а завистники не стоят твоего внимания. Все встанет на свои места скорее рано, чем поздно. Так же, как это случилось сегодня.
— Я не поблагодарила тебя, — спохватилась я. — И Оливию…
— Меня — не стоит, я вообще ничего не сделал, — отмахнулся Родерик. — Всего лишь пригласил хорошего целителя осмотреть Бенедикта и высказать свое мнение.
— «Всего лишь», — покачала головой я. — Я никогда не смогу расплатиться…
— Нори, не говори глупостей, — фыркнул он. — Я попросил о помощи давнего знакомого, который обожает яды и все, что с ними связано. То есть обожает изучать, — поправился Родерик. — Исключительно теоретически.
Я хихикнула, представив, как «обожание» ядов может выглядеть на практике.
— Попробую поверить. Расскажешь, на чем прокололся Бенедикт?
В бумагах дознавателя было написано «движимый угрызениями совести», но я скорее поверю в снег посреди лета, чем в угрызения совести у Бенедикта.
— Только если ты наелась. Подробности неаппетитные.
Я кивнула.
— Иди-ка сюда, — велел Родерик, снова подхватывая меня на руки. Вернул в гостиную, устроил на коленях, обняв, и начал рассказывать.
Глава 13
Родерик
Нори тихонько засопела, пригревшись у него на коленях. Родерик подхватил ее на руки — теплого спящего котенка, и вовсе не бойцового — опустил на кровать, завернув в плед. Она вздохнула — ресницы дрогнули — но не проснулась. Свернулась калачиком, положив ладони под щеку, и Родерик задохнулся от нежности. Поправил сбившийся плед.
Сайфер заурчал, копируя кошачье мурлыканье — причем, довольно похоже.
«Не хочешь, чтобы тебя почесали за ушком? И не только за ушком?»
«Прибью,» — пообещал ему Родерик.
Дракон расхохотался так, что ему на миг показалось — сейчас оглохнет, хотя как можно оглохнуть от голоса в собственной голове?
Подумав, он сотворил сонное заклинание — чтобы, проснувшись раньше времени, Нори не испугалась, что его нет.
«И не сбежала!»
Тихонько прикрыл дверь в спальню и открыл портал к дому декана целителей.
«Вот неймется тебе. Подгреб бы ее себе под бок и мурлыкали вместе. А всякие рыжие подождут».
Родерик снова не стал отвечать — Сайфер и так прекрасно знал, не мог не знать, что он сбежал из дома именно потому, что боялся не выдержать. Зацеловать ее, теплую, размякшую со сна, высвободить из своего халата и любить, не отпуская, до самого утра.
Он отогнал видение, услужливо подсунутое разумом — не хватало еще явиться пред очи декана в боевой готовности, ругнулся в ответ на ехидный смех дракона и постучал.
В дом его провели, не расспрашивая, кто он и зачем явился, но довольным хозяин не выглядел.
— Родерик, сегодня выходной, если ты забыл.
— Я помню, но как староста я считаю, что дело не терпит отлагательств. Речь идет о вопиющем нарушении профессиональной этики.
Он протянул декану копию признания Бенедикта. Не того, что барончик оставил следователю, дескать, решил, что его отравили и подумал на студентку, с которой они были в давней ссоре, а потом целитель сказал, что никакого отравления не было, и теперь ему очень стыдно, что оговорил невиновную. Настоящего — того, что он написал для отца и которое Родерик вытребовал у барона.
Пробежав глазами первые строки, декан вскинул брови.
— При чем здесь…
— Дочитайте, пожалуйста. Так будет быстрее, чем рассказывать.
Декан нахмурился, и чем дольше он читал, тем глубже становилась морщина между бровями.
— Ты собираешься рассказать все это пострадавшей? — поинтересовался он, откладывая, наконец, бумаги в сторону.
— Я уже рассказал. Как староста целителей, я в какой-то мере несу ответственность за случившееся.
А еще — как человек, не будь которого, Корделия бы не обратила внимание на существование Лианор. Но об этом декану говорить необязательно. Тем более, что тот не дурак, сообразит.
— Лианор имеет право знать, почему едва не угодила на каторгу, — продолжал Родерик. — Но тень от поступка одной студентки падет на всех целителей. Лианор боевик, можете себе представить, что начнется, когда она поделится этой историей с однокурсниками.
Декан мрачно кивнул.
— Представляю, у них что на уме, то и на языке. Через день будет знать весь университет и… Во многом наши отношения с пациентами выстроены на доверии, но трудно доверять, зная, что знания могут использоваться во вред. Эта девушка… — Он заглянул в бумаги. — Можно ли договориться, чтобы она молчала?
— А вы бы не стали защищать свое доброе имя на ее месте?
— Понимаю, — качнул головой декан. — Но я не готов ничего предпринимать, пока не выслушаю другую сторону. Обвинение слишком серьезно.